Жизнь Вахтанга Горгасала - Джуаншер Джуаншериани

href="ch2-306.xhtml#id186" class="a">[306], и ринулся на него. Но синд бежал, а Саурмаг, как это положено, стал его преследовать, ибо неоднократно приходилось ему сражаться в том поле. Когда же он проскочил мимо скрывшихся в засаде вышеупомянутых всадников, тут-то они и кинулись за ним в погоню. А бежавший внезапно повернулся к нему. Саурмаг насмерть поразил его копьем, однако десять остальных убили Саурмага.

Тут ринулся лично Вахтанг и трое тех знатных: Артаваз, Бивритиан и Насар, а заодно с ними и грек Леон. А синды те бежали и преследовал их Вахтанг с соратниками своими до самых городских ворот, но синды скрылись в городе. Вахтанг, исполненный печали, вернулся и горевал над прахом Саурмага, как над братом своим возлюбленным. Ибо и росли-то они вместе, (потому как тот) был племянником воспитателя его, отца Артаваза, преданный, благонадежный и доблестный. /190/

Тогда царь синдов выступил из ворот городских и начал зычно голосить и сказал: «О, царь Вахтанг, подобен ты той вороне неразумной, что повстречалась раненому ястребу, ко его побил орел; не в силах летать, был он обречен на погибель. Но ворона поступила наперекор принятым вороньим правилам. Ибо когда обычная ворона видит ястреба — начинает каркать во всеуслышание, оповещая прочих ворон и на ястреба налетает воронья стая, чтобы прогнать его из гнездовья его и устроить дни свои в благополучии, ибо и животным понятно своекорыстие.

Ворона же не поступила подобным образом, но благодетельно сжалилась над тем ястребом. Перестала она растить птенцов своих и стала усердно собирать акрид и змей для ястреба, потому как добывать прочее несподручно вороне. Тем и содержала она ястреба. Когда же раны на крыльях ястреба зажили, сказал он в разуме своем: «Вот уж много дней питаюсь я акридами и змеями, но не вернулась мне мощь предков моих, ибо не дадут мне сил акриды. Ежели бы я мог нагонять птиц, то напитался бы ими; но схвачу-ка я покамест ворону эту — благодетельницу мою, съем ее и отдохну пару дней: прибудут мне силы и начну по обыкновению предков моих выходить на охоту». Потому и исполнил это: схватил ворону ту и съел ее. Затем начал охотиться на больших и быстрокрылых птиц. А вороне не воздалась слава за благодеяние ее, но говорят о ней, как о неразумном самоубийце. И не воздалась хула ястребу тому за неблагодарность его и немилосердие, ибо так оно и заведено /191/ в роду и обычае ястребов: исхудал бы и помер он от акрид и потому поступил он по правилам и спасся от погибели Ворона же та поступила не по обычаю своему, потому-то и погибла.

Так вот персы, что изначально и поднесь и присно вовеки суть враги служителей креста, ныне являют им любовь в бессильном лицемерии. Но как грядет время, то не будет от них пощады и доброй памяти. Это многажды случалось и познано нами из книг. И когда ты узрел обессиленных мною персов, не поступил так, как положено тебе было — ликовать и воздавать хвалу богу твоему и призывать прочие племена и звать врагов на персов и пособлять супостатам Персии. Не поступил ты так, но оставил дом отцов твоих и обратился в предводители великого христианского войска греков и пройдя двухгодичный путь, стал опорой персов. Но как только соберутся — обрекут тебя и страну твою на погибель и истребят сполна почитателей креста. Это ты воистину навлекаешь на себя и на головы служителей креста. Так, к чему привел я тебе притчу о вороне? К тому, что ты, государь самодержавный и отважный, доброхотно отдал себя в рабство врагам твоим. Так почему мне не назвать тебя неразумным?».

Тогда Вахтанг сказал: «Мнилось тебе, что говорил ты, убежденный оком мудрости. Однако лживы слова твои. Я выскажу и поведаю тебе истину. Безумный! Подобен ты кроту, лишенному глаз /192/ и жилищем коему служит подземелье; и неведомо ему сияние светила и прелести просторов и доволен он существованием своим, поскольку считает, что все живое существует таким образом. И не желает он видеть света и прелестей неба и земли.

Таков и ты — слеп очами разума твоего и глух разумом ушей твоих, не видишь и не слышишь и не ведаешь жизни духовной, и не жаждешь войти в жизнь непреходящую, светозарную и беспредельную, в величие несказанное и непостижное. И неведом тебе господь — создатель всего сущего, которым и было сотворено все сполна.

В сей мир я пришел не за славой его, не ради службы персидскому царю, но ради служения создателю непостижному, троице единосущной, творцу мира, ради славы присно и по веки веков. Ибо появлением своим здесь я спервоначала спас Иерусалим — град святый, по которому ступала нога господа нашего Иисуса Христа и где творил он во спасение душ наших. Да затем спас я христианство от разора, ибо царю персов стало бы впору полонить все христианство.

И хотя страна моя была защищена мощью Христа и отвагой рати моей, но грекам было недосуг и не сумели бы им противостать. И так заведено у нас, уповающих на Христа, что за ближнего своего кладем душу собственную. А при сем душ спасено — тьма тьмущая, /194/ и вершил я это, дабы господь создатель принял службу мою ему и отпустил мои прегрешения. И то, что говорил ты, мол, когда «персы соберутся, то станут врагами христиан», — я мощью и споспешением Христовым ныне спас христиан от великих бед, а затем творец ниспошлет милость уповающим на него.

Потому как не было нужды в спасении христиан, я лично явился сюда пособником персов. Так и должно было быть прежде всего ввиду родства моего с ними, а затем потому, что хотя персы не стоят за истинную веру, но научены в создателе и веруют в бытие духовное. Вы же совершенные невежды и неразумны в божественном, словно лошади и мулы, коих творец не сподобил быть служителями его.

И разум твой — одно из отравительных дел мира сего, потому как восхваляешь предательский поступок того ястреба, что сожрал его выходившую ворону. А природа наша в том и есть, чтобы положить души наши за благодетелей наших и удостоиться милости господней, и обрести жизнь присносущую и в мире этом добиться славы человеческой. И коли помрем мы во имя божие и заповедей его, войдем в бессмертие и жизнь обретем чрез смерть».

Тогда царь синдский сказал: «Велеречивы и пусты разглагольствования наши, но то, что говоришь ты, мол, «померев во имя