История мангытских государей - Абдалазим Сами

произошло это удивительное дело, сарбазы из отряда Хаджи и 'Османа также оказали сопротивление и из своих укреплений сделали русских мишенью своих стрел. После того как упомянутые сарбазы проявили смелость, христиане сразу побежали к укреплениям и напали на них. Они дрались в течение часа. Большинство сарбазов этих двух отрядов благодаря своему рвению не опозорило себя бегством и погибло на укреплениях. Из христианского войска также было убито много-людей. В то время когда сарбазы Хаджи Руми и 'Османа жарко бились с русскими, богатыри и борцы за веру, [находившиеся] на возвышенности, бросились бежать, не помышляя об оказании им помощи. /78б/ Когда Хаджи Руми и 'Осман, принявший мусульманство, увидели, что войско, [стоявшее] на возвышенности, бросилось бежать и ниоткуда нет надежды на помощь, они с малым числом оставшихся от их отрядов сарбазов, большая часть которых была ранена, отступили. Эмиры и войска, бывшие на возвышенности, побросали, как и прежде, свои шатры, палатки, снаряжение и вещи, и не потому, что считали величайшей удачей спасение своей жизни, а потому, что, [видимо], приводили в исполнение содержание [стиха]: «Бежать от того, что непосильно, предлисывается посланниками бога».

Ничтожный пишущий [эти строки] 'Абдал'азим ас-Сами находился в этом войске в должности наблюдающего за событиями вместе с «убежищем власти» Рахманкул-беком-парваначи тук мангытом, командующим войском Хисар-и Шадмана. И что я увидел своими глазами и сам пережил, о том я и докладываю читателям, и надеюсь, что это явится откровением и примером для разумных людей.

Да не будет тайной, что, когда борцы мусульманского войска бежали с поля боя, не помышляя об оказании помощи [сарбазам], Шир-'Али-инака ранили. Он передал свое семейство под защиту иранца Мухаммад-Йусуфа-туксабы и бежал из Самарканда. Все его имущество и казну разграбили бродяги, и при этом обогатилось много бедняков.

Пишущий эти строки с двумя слугами еще находился в палатке, намереваясь взять [с собой] деньги и вещи, которые можно было унести, когда пришло христианское войско. Оно заняло возвышенность, рассыпалось по палаткам и шатрам, захватило и присвоило снаряжение, имущество, деньги и вещи; /79а/ оно собрало и завладело [также] оставшимися пушками и оружием. После этого, считая ненужным свое дальнейшее пребывание там, я сел на коня и уехал. Писец Шир-'Али-бия по имени Мирза Закир, также находившийся там с двумя-тремя людьми, присоединился к нам, и мы [вместе] отправились в город Самарканд.

Часть христианского войска раньше нас прибыла к мосту через Скаб[262], преградила дорогу и остановилась там сторожевым отрядом. Мы поневоле направились от возвышенности [Чупан-Ата] к садам Данийала[263] < да будет над ним мир!> Достигнув одного сада, мы увидели, что около четырехсот мусульманских сарбазов побросали в водоем [свои] куртки, шапки и ружья и, раздевшись догола, становились бийкушамл[264], то есть нищими. Они применяли [эту] хитрость, чтобы спасти себя. Проехав мимо них, мы прямиком достигли деревни прокаженных, которые, захватив дорогу, убивали беглецов и забирали их лошадей, оружие, вещи. Так как не было другого пути, кроме как в город [Самарканд] — везде поднялись беспорядки, и сильный грабил слабосильного, — чтобы спасти свою жизнь, мы въехали в город. Мирза Закир отправился к себе домой, а пишущий эти строки был знаком [здесь] с муфтием[265] Мулла Камаладдином, сыном Дамулла 'Алима куз-фалака (?), /79б/ поехал к нему и отдал себя под его покровительство. Это было в среду. Я провел там ночь.

В начале дня четверга упомянутый Мулла Камаладдин-муфтий с шестью аксакалами Самарканда, прихватив [с собой] корову и куриные яйца, выехал для изъявления покорности навстречу губернатору в Чупан-Ата и, когда увидел его, выразил повиновение. Губернатор отнесся к ним приветливо и ласково и освободил самаркандскую область от налогов. После этого вместе с аксакалами через ворота святейшего Шахи-Зинда[266] губернатор въехал в Самарканд и остановился в Кокташе[267]. В пятницу 1283 (1866-67) года[268], собрав из числа жителей Самарканда знать и вельмож, он убеждал народ покориться Белому царю, запугивая и устрашая признаками смуты и мятежа. Он сказал: «До сих пор вы не причиняли вреда русскому государству и не устраивали вероломных мятежей. А если у вас были некоторые колебания, чтобы сохранить честь и доброе имя, я простил [это вам]. [Однако] впредь нужно, чтобы вы шли по пути покорности и повиновения и не затевали бы дела, которое может стать причиной волнений в государстве. И если по невежеству и из-за неповиновения произойдет [какое-нибудь] вероломное и коварное дело, то этим вы положите начало расстройству государства. Тогда вы уж не пеняйте на меня и все, что постигнет вас, считайте результатом ваших поступков».

/80а/ Когда губернатор закончил этим свою речь, из числа присутствовавших набрался смелости муфтий Мулла Камаладдин куз-фалак и сказал губернатору: «У нас, у мусульман, есть одно ниспосланное богом Слово, которое называют Коран. В ту пору, когда бог послал Коран нашему пророку, царем-негусом Абиссинии был христианин. Наш пророк от страха перед неверными приказал арабам, принявшим мусульманскую веру, переселиться в Абиссинию[269]. Он написал письмо негусу и предписал ему покровительствовать и помогать им. Негус проявил в отношении к товарищам пророка величайшую доброту и заслужил похвалу и восхваление. Аллах сообщил о нем в Коране: “Ты знаешь, что из всех [людей] самые жестокие ненавистники верующих — иудеи? и ты также знаешь, что более всех любят верующих те, которые называют себя назаретянами"[270]. Это написано в конце суры “Семейство 'Имрана". По догмам [религии] каждый стих, ниспосланный по частному случаю, имеет всеобщее значение. Из этого довода ясно, что христиане будут относиться к мусульманам сочувственно и любезно. Поэтому мы, мусульмане, надеясь на милость и благоволение императорского правительства, от всего сердца вложили шею в ярмо покорности. Невозможно, чтобы мы /80б/ могли совершить [в будущем] какое-нибудь недостойное или причиняющее вред [русскому] государству дело. Каких только притеснений мы не видели от узбекских государей, несмотря на призывы ислама [к справедливости]. <Справедливый правитель удержится [у власти], даже будучи неверным, а жестокий не сможет удержаться, даже [исповедуя] ислам.> Сказав это, он окончил свою речь.

Губернатор выразил удовольствие и радость по [поводу] речи упомянутого муфтия. Он тотчас же надел на упомянутого муфтия золототканую одежду [с вышивкой] 'араки[271], присланную его величеством, и пожаловал его должностью главного судьи самаркандской области. [Затем] он объявил людям, чтобы они вернули разбежавшихся и уехавших жителей и водворили бы их на прежние места жительства и все занялись бы своими житейскими делами.

До этого времени ничтожный пишущий [эти строки] находился в