Санъютэй Энтё - Пионовый фонарь (пер. А. Стругацкого)

Он говорил с трудом, обливаясь холодным потом. Женщины поглядели друг на друга и задумались, опустив головы. Затем служанка сказала:

– Теперь вы сами изволите видеть, барышня, что мы зря беспокоим этого доброго человека. Он ведь не сделал нам никакого зла. Что делать, сердце господина Хагивары вам изменило, напрасно вы стремитесь к нему. Будьте мужественны, забудьте о нем!

– Я не могу, О-Юнэ, – сказала девушка и тихо заплакала, закрыв лицо рукавом. – Дай господину Томодзо сто рё и пусть он отклеит ярлык. Прошу тебя. Я должна увидеть господина Хагивару.

– Да где же мне взять сто золотых? – сказала О-Юнэ. – Ну ладно, я что-нибудь придумаю и достану… Но это еще не все, господин Томодзо. Нам мешает не только ярлык. За пазухой у господина Хагивары хранится святой талисман «кайоннёрай», и талисман этот тоже не дает нам приблизиться к господину Хагиваре. Завтра днем вы должны выкрасть его и куда-нибудь выбросить. Сможете вы сделать это?

– Изловчусь, – ответил Томодзо. – Выкраду и талисман. Вы только деньги принесите.

– Ну что ж, – сказала О-Юнэ, – пойдемте, барышня. Придется подождать до завтра.

– Опять возвращаться, не повидав его! – простонала девушка.

О-Юнэ взяла ее за руку и увела.

Глава 11

Двадцать первого числа господин Иидзима ушел на ночную службу, а О-Куни долго лежала без сна, мечтая о том, как она в конце концов все-таки соединится с Гэндзиро. Четвертого числа будущего месяца господин должен будет отправиться с Гэндзиро на рыбную ловлю, и там Гэндзиро утопит его, после чего станет в этом доме наследником. Замысел хорош, но о нем пронюхал Коскэ. Как сделать, чтобы господин либо уволил Коскэ, либо в гневе зарубил его? О-Куни ломала над этим голову, пока не задремала от усталости. Вдруг она открыла глаза и увидела, что фусума в ее комнате тихо раздвинулись.

В те времена в самурайских домах еще не было бамбуковых штор, и сёдзи на верандах, а также фусума в покоях задвигались на ночь даже во время жары. И вот фусума в спальне О-Куни раздвинулись, и послышались крадущиеся шаги. Затем раздвинулись фусума в покоях рядом. «Что это? – подумала О-Куни. – Неужели кто-нибудь в доме еще не ложился?» Было слышно, как кто-то подергал дверцу стенного шкафа и заскрипел отпираемый замок. Не успела О-Куни опомниться, как фусума с треском захлопнулись и ночной посетитель, шурша одеждой, быстро удалился в сторону кухни. «Странно», – подумала О-Куни. Она была женщиной не робкого десятка, поэтому тут же поднялась, зажгла фонарь и обошла покои. Никого. Она подошла к стенному шкафу. Дверца была раскрыта, и наружу свисал край шелкового кошелька. Шкатулка господина, в которой хранился кошелек, оказалась взломанной, а из кошелька пропало сто золотых. «Вор!» – подумала О-Куни, и по спине ее побежали мурашки.

Но тут в голове ее мелькнула мысль. Да ведь это просто удача, что пропали деньги! Теперь можно будет обвинить Коскэ в воровстве и уговорить господина либо казнить, либо выгнать его. И то и другое будет хорошо, нужно только подстроить доказательство. О-Куни спрятала кошелек в рукав и вернулась в спальню. Утром она как ни в чем не бывало позвала Коскэ, вручила ему бэнто [29] и послала встречать господина. В это время в сад с веником в руке вышел старший слуга Гэнскэ и принялся подметать дорожки. О-Куни окликнула его.

– А, с добрым утром, – добродушно сказал Гэнскэ. – Приятно видеть вас всегда в добром здравии. А то по нынешним временам жара стоит невыносимая. Свирепая нынче жара, хуже, пожалуй, чем в разгар лета была…

– Я заварила чай, Гэнскэ, выпей чашечку.

– Покорно благодарю. И ведь на высоком месте наш дом, ветерок со всех сторон обдувает, а у ворот не продохнуть все равно… Спасибо большое. Водки я, видите ли, не пью, так что чай мне в самый раз. Самое для меня что ни на есть большое удовольствие, когда меня чашечкой чая жалуют…

– Послушай, Гэнскэ, – сказала О-Куни. – Ты у нас уже восемь лет служишь, и человек ты прямой и честный. Как тебе нравится Коскэ? Он поступил к нам только пятого марта, но очень уж возгордился тем, что наш господин благоволит к нему. Боюсь, тебе трудно приходится из-за его своеволия, ведь ты с ним живешь в одной комнате…

– Ну что вы, – засмеялся Гэнскэ. – Я такого славного парня, как наш Коскэ, и не встречал. Господину всей душой предан, если господину что нужно, работает как бешеный. И всего-то ему двадцать один год… Очень преданный человек. И добрый на удивление. Вот болел я недавно, так он всю ночь ходил за мной, глаз не сомкнул, а утром, бодрый, как всегда, пошел сопровождать господина… Нет, человек он сердечный, душевный человек, я его люблю.

– Ловко тебя Коскэ одурачил, – сказала О-Куни. – Он же тебя перед господином оговаривает!

– Как это – оговаривает?

– А ты и не знал? Я своими ушами слышала. Жаловался он господину, что-де, мол, Гэнскэ человек скверный, служить с ним трудно… что жить с тобой в одной комнате одно мучение, что ты его не учишь, а, наоборот, стараешься делать так, чтобы он оплошности совершал… Что когда господа жалуют в людскую чай и вкусную еду, ты все сам съедаешь, ничего ему не даешь… Скверный, говорит, человек этот Гэнскэ. Господин, конечно, рассердился, посетовал, что ты в свои годы стыд потерял, и решил в скором времени выгнать…

– Да ведь Коскэ же наврал все! – вскричал Гэнскэ. – Зачем же он на меня наговаривает такое? Вот, например, когда жалуют нам вкусные вещи, я же, наоборот, все Коскэ отдаю, ешь, говорю, ты молодой, тебе больше надо… Зачем же он так?

– И это еще не все. Коскэ обворовывает господина… А раз ты живешь вместе с ним, тебя посчитают за соучастника!

– Да неужто он украл что-нибудь?

– Вот тебе и неужто! Не знаешь, так вот как раз и попадешь в соучастники. Я точно знаю, что украдено у господина. У служанок я уже искала. А теперь принеси сюда ящик с вещами Коскэ…

– Я не причастен к этому, – проговорил Гэнскэ.

– Я господину так и сказала, – успокоила его О-Куни. – Ступай принеси ящик Коскэ, да так, чтобы не заметил никто…

Гэнскэ, человек простодушный, ни о чем не подозревая, побежал в людскую, принес ящик с вещами Коскэ и поставил его перед О-Куни. О-Куни открыла крышку и, делая вид, что копается в ящике, незаметно вытряхнула в него из рукава кошелек.

– Какой ужас! – воскликнула она. – Здесь оказалась очень ценная для господина вещь! Господин доверил мне ее, а я даже не заметила, что она пропала! Какая же я нерадивая… Нет, это надлежит расследовать со всей строгостью. Пусть вернется господин, и мы осмотрим вещи всех слуг прямо при них…

– Надо же, – растерянно сказал Гэнскэ, – а на вид такой честный парень…

– Смотри, – сказала О-Куни, – никому не говори, что я смотрела в его ящике.

– Ладно, не скажу, – уныло проговорил Гэнскэ, отнес ящик в людскую и поставил его обратно на полку. В час Овцы, а по-нынешнему в четвертом часу, все домочадцы вышли к парадному входу встречать господина. Господин проследовал в покои, уселся на дзабутон и тут заметил, что О-Куни, которая обыкновенно сразу же принималась развлекать его болтовней, что-то не в духе.

– Почему ты грустна, О-Куни? – осведомился он. – Ты больна? Что случилось?

– Ах, мой господин, – ответила О-Куни, – я просто не знаю, как оправдаться перед вами… Вчера вечером в ваше отсутствие к нам забрался вор. Пропали сто золотых. Они были в шелковом кошельке и пропали вместе с кошельком… А дело было так. Ночью мне показалось, будто кто-то раздвинул сёдзи на кухне. Я встала и все осмотрела. Никого нет, все двери наружные крепко заперты. И вдруг я заметила, что взломана шкатулка, которая хранится в шкафу, что в вашем кабинете. Это меня очень испугало. Я помолилась Бисямону [30] и обратилась к гадальщику. Гадальщик сказал мне, что кража, несомненно, учинена кем-то из домашних… Я думаю, следует обыскать ящики и корзинки у всех слуг.

– Не надо этого делать, – возразил Иидзима. – Вряд ли среди моих домашних есть хоть один, у кого достанет смелости украсть сто золотых. Это дело рук пришлого вора.

– Да ведь ворота были на крепком запоре, – сказала О-Куни, – а сёдзи открывали только на кухне… Нет, я всех обыщу. О-Такэ! О-Кими! Все идите сюда!

– Беда-то какая! – воскликнула О-Такэ, когда О-Куни объяснила в чем дело. А О-Кими затараторила:

– Я, кроме как для уборки, в господские покои и не захожу никогда, то-то, должно быть, в огорчение вам эта пропажа, а я и не знала ничего, что вчера ночью случилось, просто странно мне это как-то, правду говорю…

– Я вас не подозреваю, – объявил Иидзима. – Но, поскольку это случилось в мое отсутствие, когда дом был оставлен на О-Куни, она считает непременным, чтобы я всех обыскал.

– Пожалуйста, господин, – сказали служанки. – Будьте так любезны.

Они, не мешкая, притащили на веранду свои корзинки.

– Ну-ка, – сказал Иидзима, – посмотрим, что в корзинке у Такэ… Так, женщина ты бережливая, я вижу здесь полотенце, которое тебе пожаловали в позапрошлом году. Молодец, такой и положено быть женщине. Всякую тряпочку заверни в бумажку и сохрани… Давай сюда твою корзину, О-Кими!