Хроника воскрешения царей - Малик Шах-Хусайн Систани

С тех пор как твои вьющиеся локоны стали скручиваться,

Мое несчастье удалилось в долину сна.

Каждое мгновенье мое сердце становилось пленником одного из завитков,

Сотни раз корабль мой попадал в водоворот.

В страсти и забавах я отвлекал сердце [то] локонами, [то] родинкой, [то] проказами той красавицы с речами попугая. Старому организму нужно [свежее] лекарство. Чувственной натуре полезно соединение с любимой. В преклонной старости я стал как малое дитя и переживал пору молодости. Два месяца я развлекался и веселился в опочивальне. 1 джумада I/16 апреля 1619 г. последовал августейший указ о том, чтобы жители пограничного района{1056} явились в Мийан-кала{1057}. Собрался [народ] от Астрабада до Гиляна. Была проведена большая охота — ни в одно столетие не собиралось такое множество [участников]. Были добыты 1000 лосей{1058}. Большую часть из них выпустили на волю. В той охоте приняли участие все эмиры, вся знать, близкие друзья-собеседники [шаха], доверенные люди. Вместе с [его] величеством шахом в гоне и стрельбе из луков участвовали гости — послы, а также несколько татар, попавших в плен к отважным борцам за веру во время сражения с турками, в настоящее время они являются приближенными [шаха] и [его] дорогими гостями. В последние два дня [шах] призвал [сего] бедняка и явил шахскую милость. После охоты [все] /518/ выехали в Фарахабад. Поскольку основной приют и приятное место [пребывания] сего бедняка-скитальца находилось в Фарахабаде, птица сердца по достижению своего гнезда испытала радость и счастье. Соловей души, [питая] страсть к вновь [распустившейся] розе, стал выводить любовные трели:

Любое сердце, попавшее в силки ее локонов,

Позабудет свое смятенное состояние.

В каждом завитке твоего локона —

Место охоты [для] тысячи охотников.

Твой стан и [ствол] кипариса в саду —

Высоки и стройны, как [ствол] самшита.

Из каждого узелка твоих локонов —

Инородные татарин и тибетец (?).

Дабы отвести вред от твоего луноподобного лица,

Твои локоны в узелках, как рута,

Твое лицо — словно радостный праздник.

Да будет оно источником наслаждения моей души!

Некоторое время я провел в том краю, благодаря всевышнего Бога и ожидая удовлетворения [своего] желания, пока свита августейшего шаха решилась покинуть Мазандаран. Сердца пришли в волнение, в головах заняло место желание путешествовать. Те, кто возвращался в [свои] родные места в Ираке, радовались. Те, кто чувствуют себя повсюду странниками, испытывали страдание из-за отдаленности мест остановки. Когда шатры величия были убраны с того лазоревого пространства и было решено ехать в Исфахан, [все] отправились в путь. Ехали отрядами и группами, каждый с теми, с кем дружил. [Сей раб] в течение нескольких дней был попутчиком высокого, [как] купол, мустауфи ал-мамалика{1059}. Поскольку он спешил, [сей] бедняк задержался на два дня в Фирузкухе. Продолжил путь вместе с любимцем друзей Искандар-беком Мунши{1060}. Через Намаксар{1061} мы приехали в Кашан. В Кашане сделали остановку на три дня, затем выехали по дороге на Натанз. Утром в среду 6 раджаба [1028]/19 июня 1619 г. вступили в Исфахан. В тот день высочайший наместник распорядился, чтобы жители выстроились в два ряда до самого Даулатабада{1062} и осуществили бы церемонию встречи Хан-и ‘Алама. В тот день были в сборе 70 тысяч стрелков из мушкетов. Можно представить себе [число] горожан и прочих зрителей. /519/ Базары вокруг [площади] Накш-и Джихан, [базар] Кайсарийа{1063} и шахские дворцы были разубраны и иллюминированы. Поскольку на несколько дней [это место] было закрыто для широкой публики, большая часть требовательных зрителей лишилась того зрелища. В ту ночь, когда [шах] вызвал Хан-и ‘Алама и можно было всем идти на церемонию [встречи], с дороги, [по которой] ехал упомянутый хан, сняли указанное выше убранство, а иллюминацию отменили{1064}. Автор настоящей книги написал один лист об иллюминации в Казвине и [о том, что] он не ходил туда из-за запрещения, которое последовало в одну из тех ночей. Искандар-бек Мунши написал на месте, на котором был след моего пера, несколько строк относительно лишения [видеть] иллюминацию [в Исфахане], отмененную в тот вечер по указанию шаха. [Автор] счел уместным [привести] написанное [Искандар-беком Мунши] на данной странице:

«Когда в среду 6 раджаба 1028/19 июня 1619 г. я прибыл в обществе его превосходительства высокого достоинства верховного малика из райского Фарахабада в столичный город Исфахан, [было] около трех дней, как сто тысяч жителей, высокопоставленных [сановников], знати, более того, все жители той области, которую исследователи считают нисф-и джихан («половиной мира»), для встречи посла высокого государя-императора областей Индии, навваб Хан-и ‘Алама, стояли от площади Накш-и Джихан до Даулатабада, что в трех фарсахах [от Исфахана], в полном убранстве и готовности, ожидая его приезда. По причине того, что время въезда в город [признано] было неблагоприятным, поневоле надо было [успеть] въехать в город до того, как настанет тот неблагоприятный час. Приехав в город утром, я был лишен [возможности] видеть ту встречу. В [последующие] два-три дня в силу разного рода помех [также] не удалось увидеть убранство базара Кайсарийа, подобного которому никто не помнит ни в одну эпоху. Вечером в субботу, когда я собрался сходить на место [устройства] радостного пира, [сделать] это не удалось из-за запрещения для посторонних быть в месте, намеченном для царских особ с семейством. В ту же ночь последовал указ о начале церемонии. Одним словом, [сей] раб лишился этого подарка. Не знаю, жаловаться ли мне на несправедливость всего мира или на [свою] злую долю. Стремиться ли проникнуть в суть, взирая очами мудрости на убранство места для прогулок /520/ по миру сердца, [или же] лицезреть внешнюю сторону? Довольствоваться вечно цветущим садом внутреннего мира, [вызволив] себя из солончаков мира внешнего? Поспешить ли посмотреть тот раеподобный мир, стряхнув [с себя] усталость и смуту и расстелив в надежном убежище непритязательности и довольства малым, являющимся основой [ничего] не боящейся власти дервишества, ковер радости и засветив от света воображения, возбуждающего зависть звезд на небесах величия, тысячу светильников. После глубоких раздумий, сочтя предпочтительным оставить эти споры, язык сложил такие вирши:

Если ты не понял внешнюю сторону, не печалься!

Так как видеть внешнюю сторону бывает больно и мучительно.

Иди же степенно в царство [скрытого] смысла.

Таков конец, вот