Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.

– У Баоюя была служанка Цинвэнь, она стала уже совсем взрослой. Девушка сверх меры избалованна, ленива и к тому же часто болеет. Врач определил у нее чахотку, и я решила отправить ее домой. Если даже она выздоровеет, вряд ли следует брать ее обратно, пусть лучше родные выдадут ее замуж! Девочек-актрис я тоже решила отпустить. Они плохо влияют на барышень, мелют всякую чепуху, кривляются, как на сцене! Денег давать им не нужно, они сами себе заработают. Девочек-служанок у нас больше чем достаточно. Если же кому-нибудь понадобится служанка, возьмем новую.

– Совершенно с тобой согласна, – сказала матушка Цзя, одобрительно кивая. – А Цинвэнь жаль. Хорошей она была служанкой. Кто мог сравниться с ней в остроумии или же в уменье вышивать! Я думала, лучшей служанки для Баоюя и желать не приходится. Кто мог подумать, что она так изменится!

– Вы никогда не ошибались в выборе служанок, почтенная госпожа! – с улыбкой произнесла госпожа Ван. – Просто у Цинвэнь несчастная судьба – она заболела такой страшной болезнью! Недаром пословица гласит: «Восемнадцать раз девушка переменится, пока ей восемнадцать лет сровняется». Кроме того, люди незаурядные склонны ко всякого рода крайностям. Разве вы сами этого не замечали? Еще три года назад я обратила внимание на Цинвэнь, стала к ней присматриваться. Не спорю, она лучше других служанок, вот только легкомысленна. Если же говорить о соблюдении приличий, то тут Сижэнь не знает себе равных. Говорят, что жена должна быть мудрой, а наложница – красивой. А по-моему, не только красивой, но еще и доброй, покладистой, а в поведении безупречной. Словом, такой, как Сижэнь. Она скромна, держится с достоинством, не заигрывает с Баоюем. Напротив, удерживает его от опрометчивых поступков. Два года я присматриваюсь к Сижэнь и не ошиблась в ней. Я потихоньку приказала выдавать ей ежемесячно по два ляна серебра из моих личных денег, пусть еще больше старается. О своих планах я пока разговора с ней не заводила. Баоюй еще слишком юн, и отец не согласится дать ему наложницу, опасаясь, как бы в этом случае он не забросил ученье. Кроме того, Баоюй не будет слушаться Сижэнь, если она станет его наложницей. Я подумала, что пора доложить вам об этом, потому и пришла.

– Вон оно что! – воскликнула матушка Цзя. – Ты, пожалуй, права! Сижэнь с детства была молчаливой. Я даже прозвала ее Немой тыквой. Но раз ты ее так хорошо узнала, надеюсь, все будет в порядке.

Госпожа Ван рассказала матушке о том, что Цзя Чжэн похвалил Баоюя и взял с собой в гости. Матушка Цзя была вне себя от радости.

Вскоре разряженная и разодетая Инчунь пришла прощаться с матушкой Цзя. Затем явилась Фэнцзе, которая справилась о здоровье матушки Цзя и приготовилась прислуживать ей за завтраком. Матушка Цзя немного поболтала, а затем удалилась отдыхать. Госпожа Ван спросила Фэнцзе, принимает ли она пилюли.

– Пока не принимаю, они еще не готовы, – ответила Фэнцзе, – пью только настой! Не беспокойтесь обо мне, госпожа, я уже здорова!

Фэнцзе и в самом деле выглядела бодрее. Госпожа Ван ей рассказала, за что прогнала Цинвэнь.

– Почему Баочай ушла домой не спросившись? – как бы невзначай поинтересовалась Фэнцзе.

– Ты знаешь, что у нас творится? – в свою очередь спросила госпожа Ван. – Я вчера решила все проверить. Оказывается, Цзя Ланю взяли новую няньку, но по легкомыслию она совсем о нем не заботится. Я велела Ли Вань выгнать няньку. А потом спросила, знает ли она, что Баочай теперь живет дома. Ли Вань сказала, что знает, что Баочай ушла из-за болезни матери и, как только та выздоровеет, сразу вернется. Ничего серьезного у тетушки Сюэ нет: небольшой кашель и боль в пояснице. Это у нее повторяется из года в год. Мне кажется, Баочай ушла по другой причине. Может быть, ее обидели? Тогда будет неудобно перед ее родными. Она девушка скромная, серьезная.

– Кто же ни с того ни с сего станет ее обижать? – с улыбкой спросила Фэнцзе.

– Может быть, Баоюй! – высказала предположение госпожа Ван. – Язык у него без костей, он ничего не признает, и если разойдется, начинает молоть всякий вздор.

– Вы, госпожа, слишком мнительны, – заметила Фэнцзе. – Баоюй входит в раж, лишь когда речь заходит о чем-то серьезном, с сестрами же и служанками он уступчив и обходителен, а если даже у него и вырвется резкое слово, никто не сердится. По-моему, сестра Баочай ушла из-за всей этой истории с обыском, подумав, что подозрение пало на всех, кто живет в саду, в том числе и на нее. Тем более что ее служанок мы не стали обыскивать. В общем, ее уход вполне объясним.

Госпожа Ван согласилась с Фэнцзе и, немного подумав, велела пригласить Баочай, чтобы с ней объясниться и попросить ее тотчас переселиться в сад.

Баочай выслушала госпожу Ван и сказала:

– Я давно хотела уйти домой, разрешения же не спросила, потому что вы, тетушка, все время заняты. А тут еще заболели мама и обе наши самые лучшие служанки, как же я могла их оставить? Теперь вы все знаете, и я хочу вам сказать: я сегодня же насовсем переселяюсь из сада и прошу у вас дозволения перенести свои вещи.

– А ты все же упряма! – упрекнули ее Фэнцзе и госпожа Ван. – Переселилась бы лучше обратно, стоит ли из-за пустяков отдаляться от родственников?

– Вы напрасно так говорите, – возразила Баочай, – переселяюсь я потому лишь, что в последнее время у мамы стало с памятью плохо и по вечерам она остается одна. Кроме того, брат не сегодня завтра женится и надо готовиться к свадьбе. Все это так, я не лгу. К тому же вы знаете, что творится в доме. А с тех пор, как я поселилась в саду, маленькая калитка в юго-восточном углу сада постоянно открыта, ради того лишь, чтобы я могла ходить домой. Но кто поручится, что другие не ходят через нее, чтобы сократить себе путь? За калиткой никто не следит, и может случиться беда. А это и вам, и нам неприятно! И разве так уж важно, буду я ночевать у себя дома или в саду? В сад я переселилась, когда все мы были еще малы, и никаких забот я по дому не знала. Играла с сестрами, вместе с ними занималась рукоделием. Все лучше, чем скучать одной! Но сейчас все выросли, в доме у вас то одна неприятность, то другая, за садом присматривать трудно, и, если так будет продолжаться, нас это тоже коснется. Если я со своими служанками уйду из сада, вам меньше будет хлопот. И вот еще что я хотела сказать вам, тетя: экономьте на чем возможно, это не умалит достоинства вашей семьи. Расходы на тех, кто живет в саду, можно было бы сократить, не оглядываясь на прошлые времена. Возьмите к примеру нашу семью. В какой упадок она пришла!

– Что же, раз Баочай так решила, не стоит препятствовать ей, – обратилась Фэнцзе к госпоже Ван.

Госпожа Ван согласно кивнула.

– Я не возражаю, – сказала она, – пусть Баочай поступает как хочет!

Вернулся из гостей Баоюй и прошел прямо к госпоже Ван.

– Отец еще не приехал, – сказал юноша. – А нам, как только стало смеркаться, велел отправляться домой.

– Ну как, ты не осрамился? – спросила сына госпожа Ван.

– Не только не осрамился, но получил в награду немало подарков! – отвечал Баоюй, сияя улыбкой.

Едва он это произнес, как в комнату вошли служанки и слуги, дежурившие у ворот, и внесли подарки: три веера, три набора подвесков к ним, шесть коробок кистей и туши, три связки четок из благовонного дерева и три яшмовых кольца.

– Это подарил член императорской академии Ханьлинь господин Мэй, – стал объяснять Баоюй, показывая подарки. – Это ши-лан[215] господин Ян, а это – внештатный лан Ли… Тут подарки для нас троих.

Затем Баоюй вытащил из-за пазухи амулет – маленькую фигурку Будды, вырезанную из сандалового дерева, и сказал:

– А вот это мне лично подарил Цинго-гун.

Госпожа Ван поинтересовалась, кто был в гостях, какие стихи сочинили Баоюй, Цзя Хуань и Цзя Лань. Затем между ними разделили подарки, и Баоюй отправился к матушке Цзя.

Матушка Цзя порадовалась успехам внука и спросила, о чем он беседовал с матерью.

Баоюй отвечал рассеянно, все его мысли заняты были Цинвэнь. Наконец он сказал:

– Пришлось ехать верхом; так растрясло, что все тело болит.

– Тогда иди к себе, – забеспокоилась матушка Цзя. – Переоденься, погуляй немного, и все пройдет, только не ложись сразу спать.

У дверей Баоюя дожидались Шэюэ, Цювэнь и две девочки-служанки. Как только он вышел, девочки подбежали к нему, взяли у него кисти и тушь, и все вместе они поспешили во двор Наслаждения пурпуром.

– Ну и жара! – то и дело дорогой повторял Баоюй.

Он сбросил верхний халат, снял шапку, отдал их Шэюэ, а сам остался в тонком шелковом, цвета сосны, халате, из-под которого виднелись ярко-красные штаны. Цювэнь сразу вспомнила, что эти штаны Баоюю сшила Цинвэнь, и вздохнула:

– Поистине человек умирает, а созданное им остается!

Шэюэ дернула ее за рукав и сказала:

– Как красиво! Красные штаны, зеленый халат, черные сапоги, черные с синеватым отливом волосы и белоснежное лицо!