Сборник летописей. Том III - Рашид-ад-дин

имел в Иезде дом. В месяцах лета 695 [1296] Султан-Шах сын Новруза и его мать[879] в пору его величия поставили там на постой одного гонца. Он простоял там в течение четырех месяцев и за это время не оставил в доме ни одного редкостного предмета. Когда он выехал, явились городские оценщики[880] и произвели осмотр. Оказалось, что в доме, который стоил около пятидесяти тысяч динаров, сожгли чрезвычайно изящные и нарядные двери [ценою] свыше двух тысяч динаров и произвели другие разрушения. Если таково было состояние дома чалмоносца, который был городским муфтием и носил звание казия, то можно сделать вывод, каково было [состояние] домов, принадлежавших жителям, единичным людям и ра’иятам.

Для помещиков,[881] вельмож и ра’иятов не было дела труднее и тягостнее, чем это. Чербии научились и по случаю приезда гонца в день продавали по сотне домов и в конце концов ставили на постой. Ежегодно гонцы под разными предлогами увозили с собой несколько тысяч штук ковров, спальных принадлежностей, казанов, посуды и утвари, принадлежавшей жителям. Они ставили в садах [верховых и вьючных] животных и в один день разоряли сад, который с тысячью трудностей благоустраивали в течение более десяти лет. Если в саду случайно имелся кяриз и животное в него попадало, то они схватывали хозяина сада и брали с него двойную цену; то же самое, — если [в изгороди] было отверстие и [животное] уходило. Аваны, серхенги и коноводы гонцов ломали изгороди садов, а зимой они рубили деревья на дрова. Если в садах замечали прямые деревья, то хакимы и могущественные люди их рубили под предлогом, что они годятся на копья для войска, или же они их получали посредством настойчивого требования. В некоторых областях находилось столько их — сборщиков, гулямов и серхенгов, что поистине на каждого ра’ията их приходилось по два. Передавали так,[882] что в 691 году [1292] в Иездской области был хакимом Али-Ходжа сын Омар-Шаха Самарканди. Один из землевладельцев[883] отправился в деревню под названием Фирузабад, одну из самых больших тамошних деревень [в надежде], что он, быть может, сумеет кое-что получить из урожая с поместья, которое он имел. Но сколько он ни старался, он за трое суток не мог заполучить ни одного из старост. В деревне сидели семнадцать сборщиков с бератами и нарядами. Они поймали в степи одного полевого сторожа и двух ра’иятов и, приведя в деревню, подвесили на веревках и били, чтобы они привели других, и раздобыли для них съестного, но ничего не вышло. Всем этим сборщикам и подначальным людям требовалось путевое и фуражное довольствие, вино и красавчики. Отсюда можно вывести, каковы были другие виды угнетения. Подумать только, каким образом в короткий срок может быть отменено столько новшеств[884] и скверных обычаев, которые с течением времени стали привычны скверным людям, особливо, когда в пору правления каждого [государя] во все стороны рассылались указы о снискании расположения ра’иятов и устранении некоторых из этих насилий, и никогда не исполнялись. Весь народ от этого пришел в отчаяние.

|S 625| В настоящее время, в державную пору, государь ислама Газан-хан, ‛да укрепит господь навеки его владычество и да продлит навеки его правосудие и милость’, благословенные намерения посвятил тому, что является чистейшим благодеянием и настоящим правосудием, и все высокие помыслы направил к тому, чтобы поправить изъяны, объявившиеся в государственных делах, и совершенно устранить новшества и злодеяния. Он прилагал усилия к тому, чтобы миряне были спокойны, и сказал: «Польза, получающаяся от жизни человека на свете, в этом самом и заключается». Он обязал [себя] в этом отношении прилагать все силы и старания. Исправил он упомянутые виды [злоупотреблений] в платящих копчур областях[885] так, что приказал: «Раз дела ясака и расправы потеряли силу и в них объявилось множество изъянов, то приведение их в порядок нужно прежде начать с мелочей, чтобы живущие на свете поняли: раз-де притягивают к ответу, взыскивают и расправляются за мелкие проступки, то неизбежно за крупные проступки достанется вдвое больше. Поневоле от них откажутся». Еще [государь] сказал: «Раз будут соблюдать порядок всякого дела и его общие основы, то в него войдут и все частности, а ежели займутся исправлением в отдельности частностей, то когда исправят одну и займутся другой, исправленная опять снова придет в расстройство и нельзя будет в них навести порядка». И еще он сказал: «Людям, для которых в течение долгого времени какая-нибудь повадка стала привычной и их природой, весьма трудно бывает запретить такое дело и удалить эту привычку из их природы, подобно этим аванам и хакимам, которые за минувшие годы приучились обижать ра’иятов, повторно взимать налоги, ничего не сдавать в диван, ежегодно идти под суд и, дав взятку, отделываться несколькими росказнями. Если даже кое-кого из них казнят, то другие воображают, что это дело произошло случайно, в пример себе не ставят и говорят: «Такой-то человек с ними не ладил, а не то, если бы это было из-за денег и присвоения, со многими другими людьми должно было бы то же самое произойти». В общем, ежели мы прикажем казнить половину из этих людей, то не может быть, чтобы прочие бросили привычку и отказались от угнетения и насилия. Ра’ияты все так же будут мучиться, и никаких средств в казну и войску поступать не будет. Лучше придумать так, чтобы у хакимов областей [в отношении] распоряжения налогами[886] руки были бы совершенно связаны, чтобы они отнюдь не находили под каким-либо предлогом путей к насилию. Притча о них есть притча о лисе, которая говорила: «Я-де от собаки избавиться могу посредством тысячи и одной уловки, и самая лучшая из них одна: когда ни я ее не вижу, ни она меня». В этом деле тоже лучше всего, чтобы мутасаррифы областей не могли выписывать на ра’иятов бераты ни на один данек денег». [Государь] повелел, чтобы в каждую область отправился расторопный битикчи, подробно, деревня за деревней, описал всю область и, исходя из прежних подушных списков,[887] равномерно определил копчур, не стараясь умножить и сократить, и устроил бы так, чтобы ра’ияты благоденствовали и были довольны.

Он повелел также, произведя расследование, подробно переписать по именам владельцев все поместья[888] инджу, вакфные и частные,[889] находившиеся в их владении без спора в течение тридцати лет, и занести их в реестры податной росписи,[890] дабы, если у кого-нибудь пропадет кабалэ, или он попросит