Хроника воскрешения царей - Малик Шах-Хусайн Систани

раз вносили в него исправления, представляли его на суд друзей, [затем] переписывали начисто и давали [своей] книге название. В силу изложенных обстоятельств я взялся за перо и описываю события, хотя этим /437/ даю своим товарищам кое-какие [поводы] для критики. [Своей] книге я даю название «Та’рих ихйа ал-мулук» («Хроника воскрешения царей»). В своем занятии [сей раб, касаясь] огорчений и беспокойства путешествий, неосуществившихся желаний, затрагивая сложные вопросы, не допускал [к себе] такого самодовольного врага, как самовосхваление, и не считал его существующим. Почему люди вроде меня [должны] мысленно представлять бытие вне разума? Предположим невероятное: Ардашир сын Папака{755} или Шапур, подобно мне, стали бы описывать свои деяния... Даже тогда у них не получилось бы и одной пятой моего [сочинения] «Ихйа ал-мулук» (?). Царство природы человека таково, что лишь открыл он глаза, как видит себя в колыбели неги и блаженства, воспитывается среди величия и знатности. Когда он грациозно ступает из двора величия на арену могущества и заносит ногу на Рахша гордости{756}, то, не видя перед [собой] соперника, постоянно направляет поводья желания в сторону [достижения] цели; от повелителя времени и владыки времени не ожидая ничего иного, кроме осуществления [поставленных] целей и продвижения желаемого по истинному пути. Выдающиеся люди времени, подобно ничтожным рабам, почитают за честь быть хранителями его зеркала{757}. Не располагая опытом и не испытав [еще] неудач, увы, вспомнит ли он кого? Тем более бедных и несчастных, [лишенных] родственников и близких, [таких], как я? Однако, забыв о могуществе рока и благодати совершающих ночную прогулку по кварталу возлюбленной, не заметив силу длани терпения и не вызвав в памяти отказавшуюся от мирских благ душу, где он [мог] постичь опьянение пьющих вино упования на Бога? Когда он мог созерцать силу ищущих и наставляющих на правый путь, откровением открывающих перед лицом своей надежды врата желания, дланью своей веры сворачивающих замок врат желания? Его занятие — собирать имущество и сеять раздор среди друзей...{758} Его образ действий — причинение обид. Тысячам [людей] он разбил сердце своим сомнительным (?) пластырем. Природное свойство оскорбленных — накладывать пластырь обиженным.

Сняв с сердец боль и тоску, они вместо пластыря покоя у того распустившегося /438/ цветка все поднимают вверх дном: запрещают [творить] зло другим, но позволяют его себе; дозволяют другим делать добро, но не считают возможным это делать самому; наследственное имущество считают достоянием братьев по вере, богатство же благоприобретенное — собственностью других, втягивают [в себя], подобно пожирающему людей дракону, права мусульман, долю братьев [по вере], пропитание друзей и заглатывают, подобно земле, богатства Каруна{759}. Да простит Всевышний, ведающий сохранностью тайны и наблюдающий за сокровенным, за прямоту этих речей и восполнит [тяжесть] пребывания на чужбине удовольствием прибытия на родину! «Я передаю свое дело Аллаху. Ведь Аллах совершает Свое дело и установил Аллах для каждой вещи меру!»[140].

* * *

Поскольку среди летописцев и авторов хроник принято описывать все дела, пишущий [сии] строки сделал перо рассказчиком известий о Систане. Когда он приводил в порядок сию рукописную [книгу], в его слабую голову [пришла] мысль изложить окончание событий, случившихся за те два-три года, как он перестал заниматься этим сочинением{760}.

В шаввале 1030/августе—сентябре 1621 г.{761} великий малик выехал из Систана к порогу светлейшего [шаха]. Он отправил быстрого скакуна к Малику Шах-султану Фарахи{762} с дружеским посланием: «Давай отвезу тебя на службу к светлейшему наместнику и добьюсь [издания] приказа о переводе на твое имя прежних союргальных владений Малика Джалал ад-Дина Фарахи».

Правитель Фараха с большим восторгом выехал в путь и в священном Мешхеде присоединился к верховному малику [Систана].

[Сей] раб за несколько дней до этого откочевал из Мешхеда и уехал в Герат. Это было в то время, когда я был отпущен из августейшей ставки из-под горы Демавенд{763}. Верховный малик уехал из Мешхеда в Фарахабад. В начале осени того года он прибыл на службу к светлейшему [наместнику] и провел в Фарахабаде и Ашрафе пять-шесть месяцев, пользуясь полным почетом и уважением среди шахского окружения и вкушая вино с приятными людьми. В ту поездку он /439/ взял с собой своего младшего сына, Малика Захида, очень способного и разумного ребенка. Столпы победоносного государства, выступающие как посредники сторон и проявляющие благожелательность, заставили малика [Систана] отказаться от помощи малику Фараха, указав ему, что не представляется возможным отменить тиул Малика Шах-Хусайна или заменить место, [назначенное ему] на правах тиула, и пожаловать его сыну Малика ‘Абдаллаха Фарахи, известному [своей] преданностью владетелю Турана и поддержкой Рустам-мирзы.

Верховный малик из разговора с покровителем достоинства и преуспеяния, главой славных вазиров Миром Абу-л-Ма’али{764} и вазиром Азербайджана Мирзой Мухаммад-Ризой и приближенными высокого шахского порога понял, что указание это исходит из другого источника. А дело обстояло так. Поскольку в соответствии с высочайшим приказом было решено, что [сей] раб будет постоянно писать из Герата стоящим у опоры величия и славы о происходящих событиях, то во время вторжения [в Хорасан] Йалангтуш-бахадура{765} с одобрения высокостепенного хана Хасан-хана{766} я написал два слова Исфандийар-беку, приближенному его величества{767}, и три докладные Ходже Мухаммад-Ризе: одну — о прибытии и отъезде бахадуров Турана в окрестности Герата, другую — об отъезде Хан-и ‘Алама на службу к императору [Индии] Джихангиру. О последнем рассказал Мир Мухаммад-Касим, мой хранитель тайн, Мураду, прибывшему из Кандахара, человеку надежному. Еще одну записку я составил относительно своего тиула и союргала. Случилось так, что Мухаммад-Риза сын Шатир-Хасана передал написанное мной вместе с докладной запиской высокопоставленного хана в благословенные руки сведущего шаха. Светлейший наместник приказал, чтобы Исфандийар-бек прочел ему написанное. Шах благословенным языком сказал Шатиру: «Передай такому-то: ”Известие об узбеках ты написал в соответствии с сообщением Хасан-хана, правильно. Сообщение же об отъезде Хан-и ‘Алама в Индию тоже было правильным. Из того, что ты написал о себе, выходит, что ты сам хотел перевести [земельное владение] в союргал [сыновьям] Малика ‘Абдаллаха, отрезать от себя и передать им. Мы же, понимая, отдали тебе. Сегодня проявились признаки их враждебности. Будь спокоен, я не передам [твои] владения на правах тиула никому другому, кто бы ни просил об этом”». Эти слова приближенные довели [до сведения] великого малика. /440/ Они стали препятствием [на пути] оказания помощи Малику Шах-султану. Спустя несколько дней великий малик был отпущен и приехал в Систан. В тот день светлейший наместник изволил сказать малику слова