Авл Геллий - Аттические ночи. Книги I - X

(19) В свою очередь, есть некоторые другие названия, так сказать, особых ветров, которые жители, каждый в своей местности, придумывают либо по названию области, в которой живут, <либо> [481] по какой-либо другой причине, которая способствовала возникновению слова. (20) Ведь и наши галлы ветер, дующий из их страны, который они считают самым суровым, [482] называют circium, я полагаю, из-за кружения и вращения; (21) приходящий <из>, так сказать, изгибов складок самого побережья Япигии, апулийцы называют тем же именем, что и себя, japyx (япиг). (22) Я считаю, что это почти кавр; ведь он и [происходит] с запада, и, кажется, дует против эвра. [483] (23) Поэтому Вергилий говорит, что Клеопатру, бегущую из морского сражения [484] в Египет, несет ветер япиг (Japyx), [485] а также апулийского коня он назвал тем же словом, что ветер, — Japyx (япигским). [486] (24) Есть также ветер под названием caecius (цекий), [487] который, по словам Аристотеля, [488] дует так, что не гонит тучи вдаль, но привлекает к себе, в силу чего, говорит он, был сочинен этот стих, вошедший в поговорку:

Увлекая за собой, словно кекий (καικίας) облако. [489]

(25) Но кроме тех, о которых я сказал, есть множество других выдуманных [названий] ветров, свойственных каждой области, как тот горациев Atabulus (атабул), [490] которые я также намеревался исследовать по их собственной [природе]; и я добавил бы так называемые etesiae (этесии) [491] и prodromi (продромы), которые в определенное время года, когда восходит Песья звезда, [492] дуют то с одной, то с другой стороны света; [493] и относительно смысла всех слов я бы высказал [какой-нибудь] вздор (effutisse), [494] поскольку выпил лишнего, если бы прежде не произнес уже множество слов, пока вы все молчали, словно читая публичную лекцию (άκρόασις επιδεικτική). (26) На многолюдном же пиру, — закончил он, — невежливо и неуместно говорить только одному“.

(27) Это Фаворин с величайшей изысканностью слов, а также любезностью и приятностью всей речи поведал нам в тех обстоятельствах, о которых я сказал, за своим столом.

(28) Но что касается ветра, дующего из галльской земли, который, по его словам, называется circium, то Марк Катон в книгах „Начал“ называет этот ветер cercium, а не circium.

(29) Ведь когда он писал об испанцах, живущих по эту сторону Ибера, он употребил следующие слова: „Но в этих областях [есть] прекраснейшие железные и серебряные рудники, [есть] огромная гора из чистой соли; сколько [от нее] возьмешь, настолько она увеличивается. Ветер церций (cercius), если ты говоришь [о нем], наполняет щеки, опрокидывает вооруженного человека, нагруженную повозку“. [495]

(30) Но относительно того, что я сказал [496] выше, будто этесии дуют то с одной, то с другой стороны света, боюсь, не сказал ли я [497] опрометчиво, следуя мнению многих. (31) Ведь во второй из книг Публия Нигидия, [498] которые он назвал „О ветре“, есть такие слова: „И этесии, и ежегодные австры дуют по ходу солнца (secundo sole)“. Итак, следует рассмотреть, что значит „по ходу солнца“. [499]

Обсуждение и сравнение фрагментов, взятых из комедии Менандра и Цецилия под названием „Ожерелье“ (Plocium)

(1) Мы часто читаем вслух комедии наших поэтов, заимствованные и переведенные с греческих [образцов] Менандра [500] или Посидиппа, [501] или Аполлодора, [502] или Алексида, [503] а также некоторых других комедиографов. (2) И когда мы читаем их, они совершенно не вызывают отвращения и даже кажутся написанными столь мило и изящно, что думаешь, будто ничего не может быть лучше. (3) Но ведь если сравнить и сопоставить с самими греческими [комедиями], откуда произошли эти, и по отдельности тщательно и внимательно сличить по очереди отрывки, латинские начинают очень сильно уступать и внушать презрение; настолько они лишены остроумия и блеска греческих, которым не сумели подражать.

(4) Как раз недавно был у нас подобный опыт. (5) Мы читали „Ожерелье“ Цецилия; [504] ни мне, ни присутствовавшим [это] совершенно не было неприятно. (6) Захотели мы также почитать и „Ожерелье“ Менандра, у которого он взял эту комедию. (7) Но после того, как в руках оказался Менандр, с самого начала, о благие боги, насколько вялым и холодным показался Цецилий, насколько отличным от Менандра! Клянусь Геркулесом, оружие Диомеда и Главка не было оценено в более неравную цену. [505]

(8) Затем чтение подошло к тому месту, где старик-супруг жаловался на богатую и безобразную жену, так как он вынужден был продать свою служанку — девушку, хорошо знающую службу и приятную на вид, подозреваемую женой в том, что она [его] любовница. Я ничего не скажу о том, насколько велика разница; я велел выписать стихи и из одного, и из другого и представляю другим для вынесения суждения. Менандр [пишет] так:

Во всю ноздрю теперь моя супружницаХрапеть спокойно может. Дело сделаноВеликое и славное; из дом вонОбидчицу изгнала, как хотелось ей,Чтоб все кругом глядели с изумлениемВ лицо Кробилы и в жене чтоб виделиМою хозяйку. А взглянуть-то на нее —Ослица в обезьянах, — все так думают.А что до ночи, всяких бед виновницы,Пожалуй, лучше помолчать. Кробилу яНа горе взял с шестнадцатью талантамиИ с носом в целый локоть! А надменностиТакой, что разве стерпишь? Олимпийский Зевс,Клянусь тобой с Афиной! Нет, немыслимо!А девушку-служанку работящую —Пойди найди-ка ей взамен такую же! [506]

(10) Цецилий же так:

Да жалок тот, кто скрыть своих несчастий не способен:Молчу, а все улика мне дела и вид супруги.Опричь приданого — все дрянь; мужья, на мне учитесь:Свободен я и город цел, а сам служу как пленник.Везде жена за мной следит, всех радостей лишает.Пока ее я смерти жду, живу в живых, как мертвый.Затвердила, что живу я тайно со служанкою;Плачем, просьбами, мольбами, руганью заставила,Чтоб ее продал я. Вот теперь, я думаю,Со сверстницами и родными говорит:„Кто из вас в цвете лет обуздать мог бы так муженька своегоИ добиться того, что старуха смогла:Отнять у мужа своего наложницу?“Вот о чем пойдет беседа; загрызут меня совсем! [507]

(11) Но помимо приятности содержания и формы, совершенно неравных в двух книгах, я, право, обыкновенно обращаю внимание на то, что описанное Менандром прелестно, удачно и остроумно, а Цецилий, попытавшись пересказать, не смог [передать] так же, (12) но [одно] опустил, словно не достойное одобрения, и вставил нечто шутовское, а то менандрово, взятое из самой глубины жизни, простое, искреннее и приятное, не знаю почему, убрал. Ведь тот же самый муж-старик, разговаривая с другим стариком, соседом, и проклиная высокомерие богатой жены, говорит следующее:

Жена моя с приданым — ведьма. Ты не знал?Тебе не говорил я? Всем командует —И домом и полями, — все решительно,Клянусь я Аполлоном, зло зловредное;Всем досаждает, а не только мне она,Нет, еще больше сыну, дочке. —Дело дрянь. — Я знаю. [508]

(13) Цецилий же предпочел в этом месте выглядеть скорее смешным, чем соответствующим тому персонажу, который он выводил. Ведь он испортил это так:

— Жена твоя сварлива, да? — Тебе-то что?— А все-таки? — Противно вспомнить! Стоит мнеДомой вернуться, сесть, сейчас же целоватьБезвкусно лезет. — Что ж дурного? Правильно:Чтоб все, что выпил ты вне дома, выблевал. [509]

(14) Ясно, как следует судить и об этом месте, представленном и в той и в другой комедии; содержание этого отрывка примерно таково. (15) Дочь бедного человека была обесчещена во время ночного богослужения. (16) Это событие было скрыто от отца, и она считалась девушкой. (17) Забеременев после этого насилия, она в положенный срок родила. (18) Честный раб, стоя перед дверью дома и не зная, что приближаются роды хозяйской дочери и вообще, что было совершено насилие, слышит стоны и рыдания девушки при родовых схватках; он боится, гневается, подозревает, сожалеет, скорбит. (19) Все эти движения и настроения его души в греческой комедии удивительно сильны и ярки, а у Цецилия все это вяло и лишено достоинства и изящества. (20) Далее, когда тот же самый раб расспросами узнает, что случилось, он произносит у Менандра следующие слова:

Злосчастен трижды тот бедняк, кто женится,Да и детей рожает. Безрассуден тот,Кому поддержки нет нигде в нужде его,И кто, когда позор его откроется,Укрыть его от всех не может деньгами,Но без защиты продолжает жизнь влачитьПод вечной непогодой. Доля есть емуВо всех несчастьях, ну а в счастье доли нет.Один вот этот горемыка — всем пример. [510]

(21) Посмотрим, стремился ли Цецилий к искренности и достоверности этих слов. Вот стихи Цецилия, произносящего какие-то обрубки из Менандра и сплетающего слова с напыщенностью трагика: