История Спарты (период архаики и классики) - Печатнова Лариса

Во внутриполитических делах партия Павсания должна была выступать на стороне тех, кто уже в 404 г. с большим опасением смотрел на приток денег в Спарту, считая, что отступление от принципов Ликурга в данном пункте может привести к открытому расколу спартанской общины. Этим, как их называет Плутарх, "наиболее проницательным из спартиатов", по-видимому, удавалось корректировать новые законы таким образом, чтобы если не удалить, то хотя бы ослабить заключенный в них радикальный элемент. Так, закон, разрешающий хождение золотой и серебряной монеты, был сопровожден важной оговоркой, согласно которой это право становилось исключительной монополией государства (Plut. Lys. 17). И при первом же удобном случае данный закон был обращен против друзей Лисандра: в 403 г. был обвинен в его нарушении и казнен друг и сподвижник Лисандра Форак, занимавший важный пост гармоста на Самосе (Plut. Lys. 19). Такое отношение государства к новой аристократии, созданной Лисандром, послужило сигналом к ее фактической эмиграции. Часть спартиатов новой формации предпочитала подолгу оставаться за границей и вести жизнь командиров наемных отрядов.

В Афины Павсаний прибыл, очевидно, с твердым намерением положить конец гражданской войне и уничтожить тот тиранический режим, который еще существовал там благодаря усилиям Лисандра. Судя по рассказу Ксенофонта, все его действия были проникнуты явной симпатией к пирейским демократам и лидеру их Фрасибулу (Hell. II, 4, 31)[023_109]. Он полностью оттеснил Лисандра от переговоров и проявил завидную ловкость, координируя усилия всех участников, заинтересованных в разрешении конфликта (Xen. Hell. II, 4, 35-39). Военных действий против демократов, находящихся в Пирее, Павсаний старался не предпринимать. Однако, возможно под давлением Лисандра, царь не сумел избежать стычки с ними. В результате он потерял нескольких видных спартиатов, и в их числе двух полемархов (Xen. Hell. II, 4, 30-34). Подобные потери оказались настолько чувствительными для спартанской общины, что дали повод Лисандру по возвращении на родину привлечь Павсания к суду.

Но, несмотря на сомнительные военные успехи, результаты афинской экспедиции Павсания были впечатляющими: он сумел остановить Лисандра, добился значительного отхода Спарты от нового империалистического курса и, наконец, сделал примирительный жест в сторону союзников. Как верно заметил Эд. Мейер, "умиротворение партий в Афинах... было вместе с тем и открытым отказом от Лисандра и его политики"[023_110].

Почти сразу же по возвращении из Афин Павсаний был обвинен в государственной измене и привлечен к суду. Процесс проходил, скорее всего, зимой 403/2 г.[023_111] Эта дата может быть достаточно точно установлена благодаря указанию Плутарха (Mor. 749 f), что примирение граждан имело место 12 боэдромиона, т. е. в конце сентября - начале октября. Следовательно, Павсаний был судим уже новым комитетом эфоров, который приступил к своим обязанностям в августе - сентябре 403 г.

Павсаний, автор "Описания Эллады", следующим образом рассказывает о суде над спартанским царем: "Когда он [Павсаний] вернулся из Афин после такого бесплодного сражения, его враги призвали его на суд. В суде над лакедемонским царем заседают так называемые геронты, двадцать восемь человек, вся коллегия эфоров, а вместе с ними и царь из другого царского дома. Четырнадцать геронтов, а также Агис, царь из другого царского дома, признали, что Павсаний виновен; все же остальные судьи его оправдали" (III, 5, 2). Это место из "Описания Эллады" очень важно для понимания уровня политического противостояния в Спарте. Нет сомнения, что суд был инспирирован Лисандром и его сторонниками и являлся их ответной, хотя и запоздалой реакцией на действия Павсания в Афинах. Но отменить происшедшее было уже невозможно.

Павсания оправдали с перевесом в 4 голоса, которые принадлежали эфорам. На суде вся коллегия эфоров единодушно проголосовала за Павсания и тем самым решила дело в его пользу. Последовательная поддержка, которую оказывали Павсанию эфоры из двух разных коллегий (404/3 и 403/2 гг.) вполне понятна. Эфорат, как правило, отражал мнение элиты общества и отстаивал ее корпоративные интересы. И дело не меняет то, что эфоры формально избирались из всего гражданского коллектива. Это само по себе не делало эфорат демократическим институтом. В руках правящей верхушки были рычаги, с помощью которых она вполне могла влиять на эфорат. В истории с Павсанием ясно видно нежелание правящих кругов отдать одного из своих членов на расправу.

Некоторые историки без особого на то основания полагают, что эфорат обычно отражал мнение и настроение народного собрания и "должен был менять свою политику, по крайней мере, так же часто, как это делали его избиратели"[023_112]. Так думает, например, Э. Эндрюс. Он исходит из той весьма спорной посылки, что в Спарте апелла была реальной политической силой и эфоры были вынуждены прислушиваться к мнению народа[023_113]. А. Джонс в своей монографии, посвященной структуре спартанского общества, также пытается доказать зависимость эфоров от мнения большинства[023_114]. Но традиция свидетельствует скорее об обратном: эфоры, как правило, выражали интересы не всего общества, а только его части - аристократическо-олигархической верхушки, т. е. интересы не столько апеллы, сколько герусии.

Конечно, безусловная поддержка, которую оказала Павсанию вся коллегия эфоров 403/2 г., свидетельствует о сильной реакции консервативного правительства Спарты на Лисандра и его политику.

Консолидированная позиция эфоров в деле Павсания - пример редкого для Спарты единения эфората и царской власти. Такая коалиция была возможна только при наличии общего врага, каким для большей части спартанской аристократии с ее традиционно консервативными установками стал Лисандр. Как мы полагаем, в Спарте к концу Пелопоннесской войны оформился антилисандровский блок во главе с царем Павсанием[023_115].

Что удивляет и требует дальнейших объяснений - это голосование царя Агиса за осуждение Павсания. Ведь несколькими месяцами ранее, летом 403 г., он поддержал решение о посылке Павсания в Афины. Гипотетически можно предположить, что причиной враждебности Агиса к Павсанию было нарушение последним их принципиального соглашения, заключенного перед афинской акцией. По-видимому, не случайно на всех действиях Павсания в Афинах лежал налет таинственности. Ему приходилось скрывать свои планы не только от Лисандра и его сторонников, но и от своего союзника, царя Агиса. Очевидно, Павсаний в Афинах действовал вопреки предварительной договоренности. Агис был готов поддерживать Павсания, но до определенного предела. Коллегу Павсания, скорее всего, не устраивало восстановление им демократии[023_116]. Доказательством того, что на Павсания в 403 г. нападали именно за его внешнюю политику, является второй суд над ним в 395 г. Восемь лет спустя Павсанию снова инкриминировали его либерализм по отношению к афинской демократии (Xen. Hell. III, 5, 25).

Такое радикальное расхождение во взглядах на судьбу Афин внутри правящей элиты - знак того, что Спарта уже начала погружаться в полосу политической нестабильности. Налицо конфликт, затронувший все властные структуры. Даже в герусии не было единства. Она раскололась ровно пополам в вопросе о виновности или невиновности Павсания.

В чем были принципиальные расхождения участников конфликта? Лучше всего мы представляем себе позицию Лисандра. Во внутренних делах Лисандр и его сторонники выступали за смягчение слишком строгих законов, приписываемых Ликургу, особенно в той их части, которая касалась запрета на хождение в стране иностранной валюты. Создаваемая Лисандром держава никак не сочеталась с консервативными устоями ликургова космоса. Сохранить и то и другое без каких-либо радикальных изменений было невозможно. Но ни правящая элита, ни общество в целом не проявляли готовности к столь радикальным переменам. Скорее наоборот, сразу же по окончании Пелопоннесской войны в Спарте победила реакция. Большая часть общества, напуганная слишком быстрыми переменами во всех областях жизни и отлученная от дележа военной добычи, предпочла возвращение к традиционному укладу и порядку.