Александр Кушнир - 100 магнитоальбомов советского рока

Алексей Могилевский, Альберт Потапкин, Дмитрий Умецкий, Виктор Комаров, Вячеслав Бутусов.

"Разлука" была просчитана нами за кульманами с 9 до 18 с перерывом на обед, - вспоминает один из основателей "Наутилуса" басист Дмитрий Умецкий. - Пока наши коллеги застраивали микрорайоны, мы "застраивали" "Разлуку", руководствуясь принципом "чтобы было удобно всем". Эта задача казалась невыполнимой только на первый взгляд. Американцы, снимая кино, давно использовали этот принцип. В результате получался эффект "слоеного пирога" - любой, добираясь до своего слоя, съедал весь кусок и просил добавки".

В техническом отношении альбом был сделан на удивление просто и не имел ни малейшего отношения к так называемым достижениям раннего свердловского рока. До появления "Разлуки" местные рок-музыканты в своем честном уральском желании делать "музыку наоборот" мучительно напоминали филармоническую советскую эстраду. Они были слишком интеллигентны, чтобы хулиганить в рок-н-ролле, и слишком зациклены на себе, чтобы "опускаться" до пародий или самопародий. Большинство их опусов отличалось жонглерством, амбициями и кислым академизмом - скучным и зачастую безжизненным. 

"Разлука" перевела свердловскую школу рока в новое качество, создав прецедент одухотворенной поп-музыки и проложив дорогу таким проектам, как "Агата Кристи" и "Настя". В этих песнях про батарейки и городское одиночество каждый находил что-то свое - от "света интимной лампы" и "сметаны на бананах" до крика человека, почувствовавшего пустоту под ногами. 

Созданию "Разлуки" предшествовала запись так называемого демо-альбома, осуществленная спустя полгода после "Невидимки". К этому моменту у "Наутилуса" уже были готовы "Ален Делон" ("Взгляд с экрана"), "Рислинг" ("Всего лишь быть"), "Эта музыка будет вечной", "Наша семья" плюс еще полдесятка композиций - по определению поэта Ильи Кормильцева, "преимущественно - занудные длинные стенания на тему семейной жизни". 

По методике, опробованной на "Невидимке", новые песни записывались на квартире у Бутусова, но после долгих споров и конфликтов эту пленку решено было не выпускать. По версии Умецкого, политическая подоплека этого решения выглядела следующим образом: "Славу тогда периодически зашкаливало. Он попросил у Кормильцева портостудию и решил сделать нечто такое, что бы потрясло Вселенную. Все это происходило без моей редактуры. И когда я пришел и услышал, что же там было навалено, я сказал: "Слава, я этот альбом закрываю. Это просто несерьезно. После такого разгона, который мы взяли на "Невидимке", ты погубишь команду. Хочешь идти архитектором работать - конечно, иди. Воля твоя. Но у меня другие интересы и другие амбиции по этому поводу". 

В принципе, ничего особенного не произошло, если не считать того, что Бутусов впал в очередную депрессию. Он посcорился со всем миром и ушел в глубокий запой - по воспоминаниям очевидцев, "совершенно черный и совершенно жуткий". Стоял декабрь 85-го года, и с роком Слава решил намертво завязывать. Он хотел вновь идти в архитекторы и проектировать новые станции свердловского метро.

Илья Кормильцев.

Андрей Макаров. 1985 г.

Правда, с наступлением весны Бутусов немного "успокоился", вошел в гармонию с окружающим миром и репетиции возобновились с прежней силой. В это время им были написаны новые песни, в частности, "Шар цвета хаки" и "Хлоп-хлоп". По определению Бутусова, "это была молодежная злоба на собственное здоровье и положение молодых специалистов, а также одна из тех крайностей, в которые я впадал в то время по отношению к армии". Еще одна композиция "Праздник общей беды" родилась как поток сознания, минут за сорок, - точно так же, как позднее - "Синоптики". Первоначально песня называлась "Праздник общей воды", и Умецкий, осознав, что "редактировать ее невозможно", все-таки сумел убедить Славу заменить слово "вода" на "беда". 

"К будущему альбому мы относились тогда постольку-поскольку, - вспоминает Бутусов. - Нам казалось, что он никому не нужен и более ответственным будет выглядеть участие в предстоящем концерте. Нас больше волновала боевая раскраска кого-нибудь из новых романтиков типа Adam & The Ants. Мы хотели оторваться на сцене так, чтобы ноги улетали за горизонт. К этому выступлению мы готовились, как к выборам". 

На открытии свердловского рок-клуба 20 июня 86-го года "Наутилус" сыграл выше всяких похвал. Группа имела сенсационный успех, затмив своим энтузиазмом и необычно пестрым имиджем "парагвайских симулянтов" всех монстров, включая "Урфин Джюс". В музыкальном плане "Наутилус" смотрелся тоже неплохо - отчасти потому, что состав группы был усилен саксофонистом Алексеем Могилевским. 

Могилевский - обладатель диплома об окончании музучилища Чайковского и первого разряда по хоккею с шайбой - в то время трудился по распределению директором районного дома культуры, расположенного в получасе езды от Свердловска. 

"Поскольку я жил и работал в деревенском клубе, то в силу служебной специфики слушал много поп-музыки: Alphaville, Video Кids, сольных Стинга и Гэбриэла, - вспоминает Могилевский. - Под их влиянием я формировал свою игру на тенор-саксофоне". 

На Бутусова с Умецким в тот момент музыкальное воздействие оказывали два направления - бодрая псевдокабацкая румба с клавишами и саксофоном, а также идеологи новой волны: Talking Нeads, Police и Stray Cats. 

"Мы уже знали, что надо делать для того, чтобы звучать современно, - вспоминает Бутусов. - Нас поражало, как те же "романтики" столько всяких новых вещей понавыдумывали и вспомнили. И перед нами стояла задача успеть все попробовать. У нас не было цели сделать что-то новое и сверхъестественное. Мы были эклектичными с самого начала". 

В отличие от "Невидимки" большинство текстов будущего альбома были написаны Ильей Кормильцевым. В это время он уехал из Свердловска в Ревду, где трудился переводчиком с итальянского на промышленно-русский. Наконец-то дистанцировавшись от городской суеты и вдумчиво созерцая неторопливые провинциальные картинки из местной жизни, он за пару месяцев написал стихи к таким композициям, как "Казанова", "Ален Делон", "Рвать ткань", "Эта музыка будет вечной", "Наша семья", "Всего лишь быть". В этот период по пыльным проселочным дорогам бродили несметные полчища доверчивых ревдинских девушек, которые волей-неволей стимулировали творческую активность наутилусовского текстовика. 

В новых песнях Кормильцев отошел от расплывчатых образов и завернутых сюжетов эпохи "Урфин Джюса" и очень точно стилизовал Бутусова с Умецким времен "Невидимки". Пиком творчества Кормильцева того периода стала композиция "Скованные одной цепью", в которой было "сказано все, что накипело" и после которой уже не имело особого смысла возвращаться к социальной тематике. 

...После того, как программа "Разлуки" была готова и обкатана на открытии рок-клуба, "Наутилус Помпилиус" начал готовиться к сессии. И тут выяснилось, что с учетом найденного места для записи (подвал клуба архитектурного института) и решенных вопросов с аппаратурой основная проблема заключалась в возвращении на круги своя окопавшегося в деревне Могилевского. 

Саксофон Могилевского был необходим группе как воздух, однако у Леши были собственные мысли по этому поводу. Во-первых, он прекрасно чувствовал себя в окружении благоухающих деревенских ландшафтов, где уже успел создать собственное натуральное хозяйство. С женой, парочкой свиней и несколькими подчиненными "по месту работы" - вечно беременным худруком из цыган и вечно пьяной уборщицей. Во-вторых, на основе столь богатого жизненного материала Могилевский вместе с Колей Петровым (будущим гитаристом "Наутилуса" 94-97 гг.) создал студийный проект "Ассоциация", в рамках которого планировал записывать свой первый сольный альбом. "Наутилус" и Свердловск в условиях сельского рая были Могилевскому ни к чему. 

"Лешу надо было срочно спасать, - вспоминает Умецкий. - Мы вычислили его в Свердловске, а он "весь в костюме" и говорит: "Чего вы ко мне пристали, ребята? У меня есть свой клуб, я в деревне уважаемый человек..." В результате мы дико напились, и я взял на себя ответственность за доламывание Алексея Могилевского. Мы ехали по городу на машине и продолжали пить. В конце концов Леха зарыдал и сказал: "Все. Я все бросаю. Я возвращаюсь". 

В начале июля "Наутилус" в составе четырех человек засел в подвале клуба Архитектурного института на запись. Председатель рок-клуба Коля Грахов выделил на сессию два магнитофона "Олимп", переделанных на 38-ю скорость и пульт "Электроника". Как и в случае с "Невидимкой", музыканты по ночам подъезжали в ресторан к Алексею Павловичу Хоменко и одалживали клавиши. Причем не только игрушечную Yamaha PS-55, но и самую передовую для тех времен Yamaha DX-21, на которой были сымитированы звуки мотоцикла в "Рвать ткань" и бряцание металлических оков в "Скованных".