Александр Кушнир - 100 магнитоальбомов советского рока

...Запись "болванки" выглядела следующим образом. Каждый из музыкантов играл свои партии, а Мамонов пел без микрофона, пританцовывая и выплевывая изо рта свои знаменитые бесчеловечные тексты: "Я никого не боюсь, надевая красивый костюм / И потихоньку смеюсь, оставляя в шкафу свой ум".

"Когда Мамонов на самых первых репетициях "Звуков Му" начинал вытворять секс с микрофоном, он распугал немалое количество сотрудничавших с нами музыкантов, - вспоминает Хотин. - Люди быстро покидали группу, потому что это было страшно круто. Это были минуты какого-то настоящего откровения, далекого от рационального восприятия и чуждого по своей природе этому миру".

По воспоминаниям музыкантов, в первые дни сессии Мамонов записывался, скрипя зубами. Следствием продолжительной алкогольной экскурсии стало определенное истощение его внутренних ресурсов. Понадобилось несколько дней для того, чтобы организм идеолога окреп и включился в работу в полную силу. К этому времени запись нескольких инструментальных треков уже была завершена. Шумову на этой стадии было особенно нелегко, поскольку ему постоянно приходилось маневрировать между эстетическими запросами музыкантов и их техническими возможностями. 

К примеру, Лелик Бортничук, который на ранней стадии "Звуков Му" выглядел в команде инструментальным аутсайдером, к 88-му году оказался одним из самых нестандартно мыслящих гитаристов Москвы. Все гитарные вкрапления на "Простых вещах" он записывал с первого раза - особенно эффектными получились его партии в "52-м понедельнике" и "Бутылке водки". В свою очередь, Александр Липницкий, который, как известно, впервые взял в руки бас-гитару в 31 год, периодически тормозил процесс. Так, композиция "Диатез" была записана с последней, двадцать какой-то по счету попытки, когда всем казалось, что линию баса зафиксировать так и не удастся.

"Звуки Му": Александр Липницкий, Алексей Бортничук, Павел Хотин, Алексей Павлов, Петр Мамонов, 1988 год.

Еще одна проблема - с точки зрения Шумова - заключалась в идентичности студийного звучания гитары Лелика Бортничука и клавиш Паши Хотина. Действительно, Бортничук использовал целую кучу примочек, и многие из них сливались по тембру с клавишами. В свою очередь, у Хотина голова была забита тем, чтобы придумать в ряде композиций студийные аранжировки, более утонченные в сравнении с их концертной версией. (В частности, на "Источнике заразы" впервые была применена джазово-латинская партия клавиш). И когда Шумова не устраивали какие-то краски в звучании хотинской Yamaha DX7, Паша начинал применять тембры с картриджа, которые ему незадолго до записи подарил Брайан Ино. Позднее Хотин очень гордился этими искаженными, перевернутыми тембрами, которые, к примеру, на "Досуги-буги" оставили от стиля буги лишь смутные позвякивания. 

Хотин вместе с барабанщиком Лешей Павловым составлял в "Звуках Му" джазовую фракцию. Он пытался внести в мамоновскую психоделию необходимое стилистическое разнообразие, добавляя в мелодии элементы свинга, фанка ("Курочка-ряба") и рэггей ("Цветочки-лютики"). К определенному усложнению ритмического рисунка стремился и Леша Павлов, отмеченный вскоре Джоном Полом Джонсом как "лучший музыкант "Звуков Му". В студии Павлов играл на половине вещей литавровыми палочками с мягкими наконечниками, создавая нестандартный для того времени барабанный звук - мягкий, и в то же время упругий.

Будущий кришнаит, рэппер и трубач в одном лице, Леша Павлов довольно настороженно воспринимал продюсерские методы Шумова.

"В голове у Васи идеал звука был совсем другой, чем у нас, - вспоминает Павлов. - Мы были настроены на какую-то определенную чуму, а он пытался сделать так, чтобы все было сыграно правильно. Со стороны Шумова существовало определенное давление. Он как бы "давал знатока" в записи, сразу поставив процесс на быстрые и профессиональные рельсы, порой обламывая какие-то интересные идеи. Ведь это была для нас первая запись, и все в ней ценили каждый свой звучок, каждый удар, каждую ноту".

Наверное, это правильное замечание - особенно, в отношении того, как Шумов записывал голос Мамонова. В этих вокальных партиях не было ни единой ошибки с точки зрения законов сольфеджио, но зато напрочь исчезла псевдовульгарность, похоть и безумие "концертного Мамонова". Как выяснилось позднее, вокал оказался стерилизованным не случайно.

Голос накладывался по ночам, когда в студии оставалось всего два человека - Мамонов и Шумов. И когда при записи первого же вокального трека Шумов вплотную столкнулся с "сексом с микрофоном", он с присущей сыну военного прямолинейностью заявил: "Петя, ну чего ты корежишься? Здесь вовсе не обязательно делать шоу. В студии только я и ты. Пой, как мужик!"

Мамонов, который ни до, ни после Шумова не слушался ни одного продюсера в мире, включая Брайана Ино, на этот раз перечить не стал. Хорошо это или нет, но все композиции на альбоме он спел в несвойственной для себя манере, использовав вместо бешеной экспрессии отстраненный и спокойный вокал. Иногда даже слишком спокойный - вплоть до отмороженного.

Позднее музыканты "Звуков Му", соглашаясь с тем, что Шумов "кое-где пересушил эту запись", все-таки настаивали на том, что нетипичная вокальная манера "дала Мамонову новое видение своих песен". У самого Шумова на этот счет была даже выстроена целая теория.

"Я много времени провел вместе с Мамоновым и знаю не понаслышке, что он представляет собой вне сцены, - вспоминает Шумов. - Я знаю его отношение к искусству, я знаю его как поэта и переводчика. Наверное, я был единственным, кто воспринимал "Звуки Му" не как панк-cостав, а их лидера - не как человека, постоянно находящегося в пограничных состояниях. Я воспринимал "Звуки Му" как деликатную группу и записывая их, пытался добиться деликатного звука - насколько позволяли ситуация и техника".

По предварительной договоренности альбом микшировали два человека - Шумов и Мамонов. Услышав первые результаты сведения, остальные музыканты "Звуков Му" заметно приуныли. Клинически чисто прописанный вокал заставлял забыть не только о разнице тембров, но даже о привычной концертной пропорции инструменты - голос. На все упреки, в частности, Липницкого, Шумов отвечал: "А что вас громко давать? Ты что, хорошо умеешь на бас-гитаре играть?"

"Поскольку в песнях "Звуков Му" огромное значение имел текст, то поднятие уровня вокала казалось нам в тот момент оправданным, - вспоминает Липницкий. - Естественно, мы не могли звучать как Talking Heads, и, в какой-то степени, это получалась такая рок-н-ролльная авторская песня. Весь русский рок похож на авторскую песню, но "Звуки Му" от этого ушли максимально далеко".

"Мне казалось, что меня чуть-чуть обижают, - вспоминает Хотин. - Я думаю, и Лелику так казалось. Мой инструмент был засунут тогда в нужную задницу".

Примечательно, что после того, как двойной альбом был полностью смикширован, Мамонов оказался единственным в группе, у кого не было претензий к продюсерской работе Шумова. "Продюсер - это институт очень сложный и совсем другой, чем у нас это принято думать, - говорил Мамонов спустя пару лет в интервью журналу "СДВИГ". - Продюсер обычно делает концепцию всего альбома, концепцию звука, вплоть до какого-то "звукового имиджа". Это очень важная работа, и люди должны быть с большим вкусом, умеющие ладить с непростыми людьми - рок-музыкантами... Василий Шумов спродюсировал наш первый студийный альбом. И я там очень доволен звуком... И это не случайная вещь, что мы и сейчас работаем вместе". 

Звукозаписывающая сессия "Простых вещей" была закончена в июле 88-го года, но активное хождение этот двойной альбом получил лишь зимой 89-го. Дело в том, что первоначально Мамонов категорически возражал против его стихийного распространения.

"Мы же миллионерами можем стать с этого альбома", - то ли шутил, то ли всерьез говорил он, но в свободное плавание альбом упорно не выпускал. После того, как всеми правдами и неправдами копия "Простых вещей" очутилась в студии московской рок-лаборатории, альбом разошелся по стране на тысячах магнитофонных кассет и катушек. Из противоречивого общественного резонанса на "Простые вещи" ("Это не "Звуки Му", "это "Звуки Му" глазами Шумова!") имеет смысл выделить позицию Брайана Ино, который из всего альбома выбрал для дальнейшей работы в лондонской студии только четыре трека: "Источник заразы", "Зима", "0-1", "Бумажные цветы". Все остальные песни (кроме свежеиспеченного "Забытого секса") были взяты Брайаном Ино со следующего альбома "Крым".

Крематорий Кома (1988)

сторона А

Кома

Реанимационная машина

Безобразная Эльза

Африка

Клаустрофобия

Хабибулин

Кондратий