Олег Ермишин - Афоризмы

Наслажденье – это благо для скотов.[2084]

Наполнять надо душу, а не мошну.[2085]

Много ли радости прожить восемьдесят лет в праздности? (…) Прожил восемьдесят лет! Но дело-то в том, с какого дня считать его мертвым.[2086]

По-твоему, счастливее тот, кого убивают в день [гладиаторских] игр на закате, а не в полдень? Или, ты думаешь, кто-нибудь так по-глупому жаден к жизни, что предпочтет быть зарезанным в раздевалке, а не на арене? Не с таким уж большим разрывом обгоняем мы друг друга; смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым.[2087]

Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что толпа наделяет ими каждого.[2088]

Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. (…) Он идет дальше океана, дальше солнца. (…) Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья – на дне.[2089]

Не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.[2090]

Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.[2091]

Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.[2092]

Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.[2093]

Войны (…) – это прославляемое злодейство.[2094]

Запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы.[2095]

Человек – предмет для другого человека священный.[2096]

Природа (…) родила нас братьями.[2097]

[О Катоне Младшем]: Сколько в нем силы духа, сколько уверенности среди общего трепета! (…) Он единственный, о чьей свободе речь не идет; вопрос не о том, быть ли Катону свободным, а о том, жить ли ему среди свободных.[2098]

Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души.[2099]

Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны. (…) Первое и наибольшее наказанье за грех – в самом грехе.[2100]

Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья![2101]

Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно.[2102]

[Мудрец] считает одинаково постыдным бежать и от смерти, и от жизни.[2103]

Мы ищем причин для страданья и хотим сетовать на судьбу даже неоправданно, когда она не дает нам повода к справедливым жалобам.[2104]

Расстоянье между первым и последним днем [жизни] изменчиво и неведомо; если мерить его тяготами пути, оно велико даже у ребенка, если скоростью – коротко даже у старца.[2105]

Люди стонут более внятно, когда их слышат.[2106]

Человеку ничего не обещано наверняка, и фортуна не должна непременно довести его до старости, но вправе отпустить, где ей угодно.[2107]

Пусть (…) память [об умерших] будет долгой, а скорбь – короткой.[2108]

Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.[2109]

Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.[2110]

Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.[2111]

Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.[2112]

Привыкшая к слепому страху душа неспособна заботиться о собственном спасенье: она не избегает, а убегает, а опасности легче ударить нас сзади.[2113]

Многое, что ночью представляется ужасным, день делает смехотворным.[2114]

К ним [власть имущим] нужно приближаться, но не сближаться тесно, чтобы лекарство не обошлось нам дороже самой болезни.[2115]

У всякого есть человек, которому доверяют столько же, сколько ему самому доверено. Пусть да же первый (…) довольствуется одним слушателем, – их получится целый город.[2116]

Кто ждет наказанья, тот наказан, а кто заслужил его, тот ждет непременно.[2117]

Дела за нами не гонятся – люди сами держатся за них и считают занятость признаком счастья.[2118]

В чтении, как и во всем, мы страдаем неумеренностью; и учимся для школы, а не для жизни.[2119]

Жизнь – вещь грубая. Ты вышел в долгий путь – значит, где-нибудь и поскользнешься, и получишь пинок, и упадешь, и устанешь, и воскликнешь «умереть бы!» – и, стало быть, солжешь.[2120]

Равенство прав не в том, что все ими воспользуются, а в том, что они всем предоставлены.[2121]

Ничтожен и лишен благородства тот, кто (…) хотел бы лучше исправить богов, чем себя.[2122]

Целым овладевают по частям.[2123]

Многие приходят слушать, а не учиться. (…) Некоторые приходят даже с письменными дощечками – затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя.[2124]

Разве ты не видел, каким криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны (…)? «Имеет все, кто хочет, сколько надобно». Слыша это, (…) те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и проклинают деньги.[2125]

Лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет.[2126]

Мера (…) ближе к воздержанию и, может быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем сохранять умеренность.[2127]

[О вегетарианстве]: Человеку и бескровной пищи хватит; (…) [а] там, где резня служит удовольствию, жестокость переходит в привычку.[2128]

То, что было философией, становится филологией.[2129]

Сама старость есть неизлечимая болезнь.[2130]

Из одного и того же каждый извлекает лишь нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет лишь траву, собака – зайца, аист – ящерицу.[2131]

«Жизнь ему в тягость». – Не спорю, а кому она не в тягость? Люди и любят, и ненавидят свою жизнь.[2132]

Речь – убранство души.[2133]

С тех пор как они [деньги] в чести, ничему больше нет заслуженной чести: делаясь поочередно то продавцами, то товаром, мы спрашиваем не «какова вещь?», а «какова цена?»[2134]

Всем кажется лучшим то, от чего отказались.[2135]

Мы защищаем наши пороки, так как любим их, и предпочитаем извинять их, а не изгонять. (…) «Не хотим» – вот причина; «не можем» – только предлог.[2136]

Тебе кажется высоким то, от чего ты далеко, а взойди наверх – и оно окажется низким. Пусть я буду лжецом, если тебе и тогда не захочется взойти выше: то, что ты считал вершиной, – только ступенька.[2137]

Деньги никого не сделали богатыми, – наоборот, каждого они делают еще жаднее до денег.[2138]

Необходимое не приедается.[2139]

Расточитель прикидывается щедрым, хотя между умеющим одарять и не умеющим беречь – разница огромная.[2140]

Великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики. (…) Порой о человеке, с которым виделись вчера, по праву можно спросить: «Кто это?»[2141]

Даже бессловесным и тупым скотам, как бы ни были они неуклюжи во всем прочем, хватает ловкости и вниманья, чтобы жить. (…) Даже те из них, что для других бесполезны, для своей цели ничего не упустят.[2142]

Только не имея некоторых вещей, мы узнаем, что многие из них нам и не нужны.[2143]

Тут испустил он дух и перестал притворяться живым.[2144]

Нигде в мире мы не найдем чужой нам страны; отовсюду одинаково можно поднять глаза к небу.[2145]

Гай Цезарь [Калигула], которого природа создала словно затем, чтобы показать, на что способны безграничная порочность в сочетании с безграничной властью, однажды устроил пир, стоивший миллионов сестерциев; и хотя изобретательность всех была к его услугам, он лишь с трудом добился того, чтобы один обед поглотил доходы с трех провинций.[2146]

Никто не может быть презираем другими до тех пор, пока он не научился презирать самого себя.[2147]

Нельзя найти такого несчастного дома, который не имел бы утешения, видя другой дом, еще более несчастный.[2148]

Никому не дано счастья – безнаказанно родиться.[2149]

Ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас несправедливыми к оставшемуся.[2150]

Смерть – лучшее изобретение природы.[2151]

Ничто так не обманчиво, как жизнь; (…) поистине, ее не принял бы никто, если бы не получил против воли.[2152]

Если рост прекратился, близок конец.[2153]

Ничто не вечно, немногое долговечно, (…) конец у вещей различный, но все, что имеет начало, имеет и конец.[2154]

Этот страдает от того, что у него есть дети, тот – что потерял детей: слезы у нас иссякнут скорее, чем повод для печали.[2155]