Четыре поколения эпических героев (СИ) - Баркова Александра Леонидовна

Мотив инициации является практически единственным средством введения героев первого поколения в сюжет, поскольку такие герои - обитатели мира смерти и сами не могут пойти на контакт. Более того, они к этому контакту и не стремятся (так как встреча с живым разрушает их "неведение" и может оказаться гибельной) и к пришедшим из мира людей относятся индифферентно или враждебно. В архаическом эпосе инициация главного героя - непременный элемент сюжета, который может быть унаследован и эпосом классическим: ирландский Кухулин обучается военному искусству у хозяйки иного мира Ск'aтах, Вяйнемейнен попадает во чрево Випунена, дабы постичь мудрость, Илья Муромец получает от Святогора богатырскую силу26; инициатическими, по сути, являются все приключения Одиссея, Рамы, изгнание Пандавов в леса, путешествие Гильгамеша за бессмертием. Остановимся на некоторых деталях подробнее.

Владыка иного мира нередко тождествен своим владениям. Например, русский Святогор - "малоочеловеченное порождение природы", где человеческое и ландшафтное дифференцированы слабо27; в ирландском эпосе имя Ск'aтах происходит от "scath" - "тень"; финский Випунен описывается так:

На плечах росла осина,

На висках росла береза,

С бороды свисали ивы,

И ольха на подбородке,

Изо лба тянулись ели,

Меж зубов качались сосны [XYII, 61 - 66].

Путь к хозяину иного мира нередко идет через заставу, охраняемую смертоносным оружием: в ирландском эпосе это "Мост Лезвия", грозящий гибелью28, в нартском - меч-ворота, разрубающие входящего в дом29; то же происхождение, видимо, имеет и образ симплегад, известный, кроме античного, нартскому30 и русскому эпосу (Дюк - герой из золотого царства - отправляясь на Русь, должен миновать "горы толкучие")31. Интересный аналог "Моста Лезвия" встречаем в финском эпосе: это путь по остриям игл, мечей и секир [XVII, 19 - 24]. Все эти образы, вероятно, связаны с представлением о том, что иной мир находится во чреве хозяина, а вход туда - его пасть32.

Устойчивым признаком иного мира и всех существ, относящихся к нему, является связь с горами и камнем вообще. Путь в иной мир лежит через горы - кроме уже упомянутых симплегад, это дорога к Ск'aтах33, путь Гильгамеша через горы Машу и тоннель в этих горах к саду камней (образ, в котором отождествляются живое и неживое):

. . . . . Сердолик плоды приносит,

Гроздьями увешан, на вид приятен.

. . . . . Лазурит растет листвою -

Плодоносит тоже, на вид забавен34;

даже былинный Змей называется Горынычем.

Главный герой эпоса, отправляясь в инициатическое путешествие, приобретает некоторые черты мертвеца: Вяйнемейнену нужна обувь из стали [XVII, 30], то есть обувь мертвых35, Гильгамеш одевает рубище и львиную шкуру и становится подобен "идущему дальним путем", то есть мертвецу36. Находясь в ином мире, необходимо уподобиться его обитателям: герой должен стать для них "своим", иначе он будет уничтожен ими и останется в царстве смерти навсегда.

Владыка иного мира одновременно жив и мертв (например, Випунен [XVII, 43 - 46]), его отличительный признак - слепота: в первую очередь это Яга, вынюхивающая, а не видящая героя37; таков и отец Святогора - слепой старик исполинской силы, здороваясь с ним, Илья протягивает не руку, а раскаленную палицу38 - живое противопоставляется мертвому как светлое - темному ("темный" означает еще и "слепой") и теплое - холодному39. Так же финский Випунен не видит Вяйнемейнена и не может понять, кто им проглочен; кстати, герой, устроив во чреве великана кузню, терзает его именно жаром [XVII, 105 - 157]. Сюда же, видимо, следует отнести и ослепленных обожженным колом одноглазых великанов - Полифема и иныжа, которого ослепил нарт Хагур40. Возвращаясь к русским былинам, нельзя не упомянуть об относительной слепоте Святогора: он узнает о присутствии Ильи Муромца по словам коня или по ударам палицы богатыря, жалуясь в последнем случае: "Я думал, кусают русские комарики"41, - подобно тому, как Яга говорит: "Фу-фу-фу, русским духом пахнет!" ("русский" здесь означает "живой вообще").

Несколько слов о мотиве поглощения. Наиболее интересен в данном случае материал "Калевалы": Вяйнемейнен, будучи проглоченным, ест Випунена изнутри [XVII, 167 - 512]. Здесь, с одной стороны, объединяются противоположности в представлениях об ином мире, с другой - отражается реальная практика обряда, где съедание человека зверем символизируется в том числе вкушением мяса этого зверя42 . Аналогичен упомянутый пример из "Одиссеи" - угощение у лотофагов и пожирание лестригонами; у Полифема спутники Одиссея сначала едят, а затем их пожирает циклоп (если учесть, что действие происходит в пещере, образ которой восходит к чреву владыки мира мертвых43, то получается картина, аналогичная "Калевале").

Цель инициации Вяйнемейнена - получение знаний, однако как обоюдным было пожирание, так и приобретение мудрости обоюдно: изначально Випунен не знал, кто в его чреве [XVII, 149 - 150], но затем называет Вяйнемейнена по имени [XVII, 592]. Это не может не напомнить песнь "Речи Вафтруднира" в "Старшей Эдде", где 'Oдин выспрашивает у великана Вафтруднира знания о сотворении мира (Випунен также поет "о вещей происхожденьи", причем темы речей обоих великанов во многом совпадают), и великан, не сумев ответить на последний вопрос 'Oдина, понимает, кто перед ним. Приведенные примеры - яркое доказательство, что одна из важнейших пар объединенных противоположностей, связанная с образом иного мира, - неведение и всезнание. Чем больше черт "золотого века", мира-"недоделки" в образе иного мира, - тем с большей вероятностью его обитатели способны пророчить. Упомянутая слепота владыки иного мира обратной стороной имеет всеведение; самые яркие примеры связи слепоты (одноглазости) с вещим даром - Тиресий, 'Oдин.

С иным миром часто связаны архаические формы быта, например матриархат (нартская Сат'aна, царица феаков Арета, бурятская прародительница богов Манзан Гурмэ, змеиха русских сказок и др.). Такая хозяйка иного мира нередко обладает пророческим даром (ирландская Ск'aтах44, матушка Дюка в былине45).

Завершая абрис героев и племен первого поколения, необходимо отметить, что главное в их образе - индифферентность к миру людей, сознательная изолированность от него, иногда доходящая до враждебности к пришлецу. Как писал Пропп, богатырство подобных героев состоит не в применении, а лишь в обладании силой46 - физической или магической. Мир героев первого поколения не ведает антиномий человеческой жизни, поэтому не вполне истинно утверждение, что это мир счастья, - поскольку эти герои и племена не ведают противопоставления счастья и горя. Обобщением сказанного об ином мире могут послужить строки из стихотворения "Томасу Лермонту" современной поэтессы Альвдис Н.Н. Рутиэн:

Там нет ни зимних бурь холодных,

Ни солнечных июльских дней,

Там нету пашень хлебородных

И нет там пуганых зверей,

. . . . . . Там нету ни войны, ни мира,