Йонге Мингьюр - Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы

Шаг четвёртый: сделайте перерыв

Как и в описанных выше практиках внимания и прозрения здесь также есть вероятность того, что вы устанете от этой практики или она вам наскучит. Нет-нет, — подумаете вы, — я должен сделать ещё одну попытку. Возможно, суть практики станет неясной, и ваш энтузиазм иссякнет. Всё это чёткие сигналы того, что нужно остановиться. При этом вам совсем необязательно чувствовать себя виноватыми. Помните, вы наращиваете свою умственную и эмоциональную мускулатуру, а это требует времени.

Как я уже советовал применительно к практике внимания и прозрения, важно остановиться и тогда, когда ваша медитация, как кажется, достигла пика. Когда вы чувствуете, что любовь-доброжелательность и сострадание достигли невероятного уровня, когда вам кажется: отныне и впредь я могу служить живым существам вечно; я воистину преобразился; я могу отдать всё, что у меня есть хорошего, — настало время остановиться.

Почему?

Возможно, хорошим объяснением может послужить пример, взятый из истории буддизма. В девятнадцатом веке великий буддийский учитель Патрул Ринпоче, проведя в глубокой медитации большую часть своих молодых лет и получив наставления от самых выдающихся учёных мужей и йогинов того времени, сам стал учителем.

Один из его учеников, выслушав его основополагающие учения о любви и сострадании, восторженно воскликнул: «Теперь я понял, что такое любовь и сострадание! Отныне я чувствую себя полностью свободным от страха и гнева. Даже если меня станут бить, я и не подумаю огорчаться!»

Патрул Ринпоче спокойно дал ему совет: «Не нужно делать скоропалительные выводы. Смотри на вещи проще. Практикуй и всё».

Но ученик не согласился с ним и стал объявлять о своём преображении каждому встречному.

Однажды утром он сидел в медитации у ступы — ритуального сооружения, символизирующего просветлённый ум Будды. Он сидел лицом на восток, в сторону восходящего солнца, глаза его были полузакрыты, а на голову он натянул верхнюю монашескую накидку. В это время Патрул Ринпоче совершал обход ступы как объекта почитания. По своему обыкновению он избегал богатых церемониальных одеяний и носил простую, рваную одежду из дешёвой ткани. Сделав первый круг, он остановился перед этим учеником и спросил:

— Досточтимый, что вы здесь делаете?

Не узнав учителя в такой бедной одежде, ученик буркнул:

— Медитирую на любви и сострадании.

— Очень хорошо, — заметил Патрул Ринпоче.

Сделав ещё один круг, он снова остановился перед учеником и задал тот же вопрос. На этот раз ученик уже сердито крикнул:

— Сказал же тебе: медитирую на любви и сострадании! У тебя что, ушей нет?

В этот момент покрывало сползло с его головы, он открыл глаза пошире и узнал своего учителя.

Патрул Ринпоче стоял перед ним, улыбаясь.

— Это и есть твоё сострадание? — мягко спросил он.

Тут с ученика как рукой сняло всё его самомнение.

Мораль этой истории такова: даже если мы приобрели кое-какое интеллектуальное понимание сочувствия и достигли благодаря практике небольших результатов, нам всё равно нужно время, чтобы усилить способность к любви и состраданию. А для этого требуется знать, когда следует сделать перерыв, и выполнять практику очень непродолжительные периоды времени — быть может, по минуту несколько раз в день, — пока не разовьются наши «эмоциональные мышцы сострадания».

В заключение

В медитации, как и в любом искусстве, должна иметь место тончайшая уравновешенность…

— Согьял Ринпоче, «Тибетская книга жизни и смерти»

Несколько лет тому назад, во время длительного пребывания в Нью-Йорке, я встретил одного человека, который хотел научиться медитации. Незадолго до того умер его лучший друг и теперь он страдал от горя, депрессии и постоянного страха собственной смерти. Проведя в течение нескольких недель ряд личных бесед, я научил его, как использовать для медитации форму и другие опоры чувств и дал ему особое домашнее задание, чтобы он освоил эти чувственные аспекты медитации. Позднее, на открытом учении, он узнал, как использовать в качестве опоры для медитации мысли и эмоции. Вскоре после этого публичного учения он попросил ещё об одной личной встрече.

— Я не могу наблюдать свои мысли и эмоции, — признался он. — Это слишком страшно, будто смотришь, как на тебя надвигается цунами.

Я мало что знал о его жизни и подумал, что его выбор образа для описания эмоции довольно интересен.

— Напомните мне, — попросил я, — каково ваше главное занятие в жизни?

— Я профессиональный серфер, — пробормотал он.

— Да, теперь вспомнил, — ответил я. — Так что же вы думаете о больших волнах?

— О, я люблю большие волны! — воскликнул он.

Я кивнул.

— Тогда расскажите мне, как вы научились серфингу. Раньше вы любили волны?

Мой собеседник объяснил, что его подтолкнули к этому друзья — заядлые серферы. Чтобы приобщить его к этому спорту им понадобилось немало времени, потому что даже небольшие волны казались ему угрожающими, как «цунами», — именно это слово он использовал для описания эмоций.

— Но с помощью друзей я преодолел страх и теперь люблю волны. Я могу играть с ними. Я могу использовать волны как забаву. Даже если волны большие, я смотрю на них как на вызов, способ продвинуться, отточить своё мастерство. На самом деле скольжение по волнам — это теперь мой способ зарабатывать на жизнь: я участвую в соревнованиях и завоёвываю призы. Думаю, можно сказать, — добавил он взволнованно, — что волны — это моя жизнь!

Я подождал, когда он закончит свой рассказ, радуясь улыбке, которая становилась всё шире, когда он рассказывал о своей страсти. Потом я сказал ему:

— Ваши мысли и эмоции похожи на волны. Скольжение по волнам похоже на наблюдение мыслей и эмоций. Так что, если вы, как вы сказали, умеете использовать волны, у вас есть и начальное понимание того, как оседлать свои мысли и эмоции.

Затем я дал ему домашнее задание. Ему нужно было начать с малого и потихоньку работать с мыслями и эмоциями, точно так же как он осваивал волны, когда впервые занялся серфингом.

— Практики — это всё равно, что ваши друзья, — сказал я. — Их цель — подтолкнуть вас, помочь вам встретиться с волнами мыслей и эмоций и играть с ними. Вы же не можете сделать так, чтобы волны не поднимались, не так ли? Но вы можете научиться кататься на них.

Я не видел этого человека целый год, а когда снова встретился с ним, на его лице играла широкая улыбка.

— Помните, как я сказал вам, что волны — это моя жизнь? — спросил он.

— Да, конечно, — ответил я.

— Так вот, теперь мысли и эмоции — это моя жизнь! Вы были правы: это всё равно, что серфинг.

— Какой метод вы использовали? — спросил я.

— Все, — сказал он. — Иногда я переключаюсь с одного на другой, как переключаюсь в серфинге. Знаете ли, иногда катаешься на длинной доске, иногда на короткой, ещё есть такие приёмы, как парение, повороты, сход с края волны.

Поскольку сам я не профессиональный серфер, я не понял ни одного из названных терминов. Но я сумел понять ключевой момент его объяснения: важность смены методов.

Как указывали мне учителя в мои ранние годы, обязательно нужно время от времени менять свой фокус — как в смысле метода, так и объекта, или опоры, — чтобы сохранять свежесть и живость практики. Если задерживаться на одном объекте или методе слишком долго, это может наскучить, вы устанете и утратите ясность. Я встречал немало людей, которые лишались своего энтузиазма в духовной практике, потому что слишком долго застревали на одном методе, который, как им казалось, был для них наиболее действенным.

Один человек, которого я встретил не так давно, много лет работал исключительно над сосредоточением на своём дыхании, избрав эту практику как средство обретения покоя и постижения непостоянства. «В первый год всё было замечательно, — рассказывал он, — но теперь, спустя много лет, я не ощущаю того же эффекта. Я не чувствую, что продвигаюсь, углубляюсь или расту. Когда я занят и меня одолевает множество мыслей, дыхательная медитация обычно очень хорошо меня успокаивала, но теперь кажется, что она совсем не работает».

Беседуя с ним, я выяснил, что его научили только одному методу. Поэтому я сказал ему, что ему бы помогла смена медитативных техник. Через несколько дней я научил его основным шагам практик внимания, прозрения и любви и сострадания. Ещё я посоветовал ему, чтобы он время от времени переключался с одного метода на другой. При каждой нашей встрече он благодарил меня за то, что я открыл ему глаза на существование множества разнообразных способов работы со своим умом.

«Благодарите не меня, — сказал я ему. — Благодарите тех, кто был до нас. Моих учителей, их учителей и всех буддийских наставников из глубины веков, понявших, что эмоции возникают и удерживаются на месте блокираторами природы будды, то есть, по сути, привычками восприятия, появляющимися при нашем рождении и всё глубже укореняющимися по мере того, как мы растём. Эти пять точек зрения замыкают нас в конкретном типе личности, в том способе взаимодействия с самими собой и с другими, который в лучшем случае лишает нас покоя, а в худшем действует разрушительно. Применяя разные методы, мы начинаем понимать их влияние. А понимая их влияние, мы начинаем понимать силу и потенциал собственного ума. Это и есть истинная основа буддийской практики — понимание способности ума создавать собственный взгляд на реальность, в которой мы существуем и действуем».