Шри Ауробиндо - Шри Ауробиндо. Письма о Йоге – I

Я согласен с тем, что аскетизм иногда может переходить в крайность. Он имеет свое место в йоге как средство самодисциплины – впрочем, не единственное, но аскетизм, порывающий все связи с жизнью, это крайность, несмотря на то, что он имел много замечательных результатов, которых, возможно, было бы трудно достичь иным путем. Игра сил в этом мире загадочна, она не подчиняется жестким правилам рассудка и даже такие крайности часто служат для того, чтобы привести человека к необходимому изменению, к полному развитию его способностей, знания и опыта. И все же строгий аскетизм это крайность и не является, хотя он на то и претендует, единственным средством достижения истинной цели.

Мне нечего возразить на замечания профессора Сорли о неподвижном, озаренном и прозрачном уме, поскольку они правильно определяют стадии процесса, в результате которого ум становится готовым к отражению высшей Истины на своей спокойной поверхности или в своих невозмутимых глубинах. Важно только помнить о том, что эта совершенная неподвижность ума – необходимое условие данного процесса, но существует не один способ, чтобы достичь ее. Например, ее можно достичь не только усилиями самого ума, направленными на то, чтобы прекратить вторжение эмоций и страстей, успокоить собственные вибрации или избавиться от омрачающего влияния физической инерции, которая погружает его, скорее, в состояние сна и заторможенности, чем восприимчивой тишины, – так как это обычный метод успокоения ума, используемый в йоге знания. Безмолвие ума может быть достигнуто также благодаря нисхождению свыше глубокой духовной тишины, которая приводит ум, сердце, витальные побуждения и физические реакции в состояние полного покоя. Внезапное нисхождение такого рода или серия нисхождений, обретающих все большую силу и эффективность, – хорошо известный феномен духовного опыта. Или же человек для этой цели может начать практику того или иного рода, обычно предполагающую долгую и кропотливую работу, но вдруг, иногда в самом начале, происходит внезапное вмешательство или проявление Безмолвия, которое его захватывает и производит результаты, несоизмеримые с затраченными усилиями. Человек начинает с применения какого-то метода, но работу берет в свои руки Милость свыше, исходящая от Того, к кому он стремится, или же совершается благодаря вторжению бесконечностей Духа. Именно этим способом я пришел к абсолютному безмолвию ума, невообразимому для меня до того, как был получен реальный опыт.

Есть и другой немаловажный вопрос – чем является сама природа этой озаренности, прозрачности и неподвижности; что лежит в ее основе – просто психологическое состояние или нечто большее? По мнению профессора Сорли, эти слова всего лишь метафоры, поэтому он стремится выразить то же самое более абстрактным языком и это ему удается. Но когда я писал о неподвижности ума, у меня не было намерения использовать метафоры, хотя, вполне понятно, что для других мои слова могут выглядеть именно так. Я даже думаю, что для тех, кто имел хотя бы половину подобного опыта, они показались бы не только более живым, но и более точным описанием этого внутреннего состояния, чем мог бы выразить любой более абстрактный язык. Действительно, метафоры, символы и образы – неизменные вспомогательные средства, используемые мистиком для описания своих переживаний. И это неизбежно, потому что ему необходимо выразить с помощью языка – средства, созданного или, по крайней мере, развитого и используемого разумом – феномены не ментального, а иного сознания, более сложного и вместе с тем более тонкого по своей природе. Именно эта тонкая, сверхчувственно воспринимаемая реальность феноменов сознания, с которой имеет дело мистик, оправдывает использование метафоры и образа как более живых и точных средств ее описания по сравнению с абстрактными выражениями, которыми пользуется интеллект в процессе свойственной ему мыслительной деятельности. И если эти образы недостаточно точны и адекватны, то виной тому неспособность автора выразить в словах силу и глубину переживаемого им опыта. Ученый говорит о световых или звуковых волнах, используя при этом метафору, и она очень точно соответствует физическому феномену – действительно, почему бы не предположить, что существуют волны или постоянно движущиеся потоки света и звука, сравнимые с водой. Но когда я говорю об озаренности, прозрачности и неподвижности ума, у меня и мысли нет прибегать к помощи метафор. Моим намерением было дать такое же точное и конкретное описание, какое бы я сделал, пытаясь описать воздушное пространство или поверхность воды. Ведь мистический опыт ума – особенно когда тот пришел в состояние покоя – это не абстрактное состояние или соприкосновение с какой-то неуловимой частью сознания, а восприятие тонкой, протяженной в пространстве субстанции, в которой могут быть и действительно существуют волны, потоки, вибрации нематериальной природы, но в то же время столь же определенные, ощутимые и объективно воспринимаемые внутренним чувством, как и любое движение материальной энергии или субстанции, которое объективно воспринимается физическими органами чувств. Неподвижность ума означает прежде всего прекращение привычной умственной активности, процесса образования мыслеформ, остановку потоков мыслей, которые приводят в волнение субстанцию ума, и для многих этого состояния ментальной тишины вполне достаточно. Но даже при подобном прекращении движения мыслей и чувств, сама субстанция ума, если внимательно присмотреться, постоянно находится в состоянии тончайшей вибрации, которую вначале трудно уловить, но которая со временем становится все более и более очевидной. И такое состояние постоянной вибрации может точно так же нарушить точность отражения или восприятия нисходящей Истины, как и любое оформленное движение мысли, потому что оно является источником ментализации, которая может снизить или исказить подлинность высшей Истины, а то и полностью разрушить ее, раздробив на отдельные ментальные фрагменты. Когда я говорю о безмолвном уме, то имею в виду ум, в котором этих вибраций уже не существует. По мере их угасания можно почувствовать, что тишина, а вслед за ней и ясность возрастают до такой степени, что становятся столь же реальны и ощутимы, как тишина и прозрачность физической атмосферы. То, что я описываю как озаренность, – это другой элемент, являющийся одним из феноменов Света, обычного в мистическом опыте. Этот свет – не метафора, как у Гёте, требовавшего в последние минуты своей жизни больше света, а в полном смысле слова озарение, которое можно реально увидеть внутренним зрением и ощутить тонкими органами чувств. Озаренность спокойного и прозрачного ума является отражением Света, предшествующим его проявлению, и такое отражение – совершенно необходимое условие для развития способности все более и более открываться Истине, которую человек должен воспринять и воплотить в себе. Я рассмотрел эту часть вопроса более подробно, поскольку ее разъяснение помогает увидеть разницу между абстрактным ментальным и конкретным мистическим восприятием супрафизических явлений, которая является источником многих разногласий и недопонимания между духовным искателем и интеллектуальным мыслителем. Даже когда они говорят на одном и том же языке, язык каждого относится к различным типам восприятия и выражает два различных уровня сознания, поэтому даже те же самые слова могут нередко содержать бездну различий.

Это приводит нас напрямую к вопросу, поднятому профессором Сорли: насколько возможно выразить словами мистический или духовный опыт и действительно ли мистик, как это принято считать, должен использовать интеллект в качестве судьи для оценки достоверности как самого переживания, так и его описания? Совершенно очевидно, что интеллект не может претендовать на то, чтобы ограничить сам опыт и стоящее за ним усилие своими рамками и законами, ибо цель, суть и главный принцип этого усилия – превзойти ограничения обычного ментального сознания, находящегося под управлением земного сознания и чувств. Это все равно что меня попросили бы взобраться на гору, привязав за ноги к ее подножию, или попытаться взлететь, но только при условии, что мои ноги останутся на земле. Может быть, самое безопасное – это ходить по земле и всегда иметь твердую почву под ногами, а пытаться подняться в воздух на крыльях или каким-либо иным способом означает риск падения и всевозможных несчастных случаев: ошибок, иллюзий, утраты здравого смысла, галлюцинаций и т. д. Таковы обычные обвинения, выдвигаемые категоричным, твердо стоящим обеими ногами на земле интеллектом против мистического опыта, – но если я хочу пережить этот опыт, то должен согласиться и на риск. Мыслящий интеллект основывается на обычном человеческом опыте и на механизме поверхностного восприятия, а также на понимании вещей, которое дает ощущение ясности только тогда, когда опирается на ментальную основу, сформированную земным опытом прошлого и накопленными фактами. Мистик же выходит за пределы интеллекта, в область, где эта ментальная основа исчезает, а накопленные данные теряют значение, где существуют другие законы, другие способы восприятия и познания. Его главная задача состоит в том, чтобы прорваться через ментальные границы в другое сознание, которое видит все иначе, и, хотя это новое сознание может учитывать данные обычного внешнего интеллекта, оно не ограничивается ими и не связывает себя необходимостью интерпретировать опыт с интеллектуальной точки зрения или в соответствии с интеллектуальным способом восприятия и рассуждения. Если мистик, проникнув в оккультную область или область духа, будет использовать интеллект в качестве единственного или высшего источника света и руководства, то он рискует вообще ничего не увидеть или достичь лишь ментальной реализации, характер которой заранее для него уже определен умозаключениями интеллектуального мыслителя.