Берт Хеллингер - Порядки помощи

Хеллингер (обращаясь к группе): При таком заболевании его достаточно назвать, чтобы можно было начать работать. Что мы можем сделать, это поставить клиентку и ее болезнь друг напротив друга. Тогда мы увидим, какова функция болезни и существует ли решение.

Участница: Можно мне кое-что добавить?

Хеллингер (обращаясь к группе): Она спросила, можно ли что-то дополнить. Что произойдет с энергией, если она это сделает? Энергия увеличится или уменьшится? В таких случаях я полностью полагаюсь на то, что выявится, мне не нужно знать больше.

Обращаясь к участнице: Хорошо?

Та кивает.

Хеллингер: Как ты чувствуешь, эта болезнь мужчина или женщина?

Участница: Женщина.

Хеллингер выбирает заместительниц для болезни и клиентки и ставит их друг напротив друга.

Хеллингер (обращаясь к группе): Это не семейная расстановка, но она выросла из семейной расстановки. Я готовлю сцену для того, что произойдет. Я ставлю их лицом к лицу, и этого вполне достаточно.

Клиентка раскачивается назад-вперед и смотрит на пол. Через некоторое время Хеллингер просит еще одну женщину лечь спиной на пол перед клиенткой. Клиентка отходит немного назад и отворачивается.

Хеллингер (обращаясь к группе): Что здесь происходит? Клиентка посмотрела на пол. Я положил туда еще одну женщину. Теперь она смотрит в сторону. Это движение к бегству. Здесь помощник должен вмешаться, он должен пресечь движение к бегству.

Хеллингер поворачивает клиентку к умершей. Клиентка смотрит на пол, качает головой и медленно отходит назад. Она тяжело дышит.

Хеллингер (обращаясь к группе): Скажи умершей: «Теперь я рада, что больна».

Клиентка: Теперь я рада, что больна.

Хеллингер: Что ты при этом чувствуешь?

Клиентка: Неподвижность, особенно в коленях. Я хочу расслабиться, но у меня не получается. Оцепенение.

Хеллингер: Скажи это еще раз: «Теперь я рада, что больна». Смотри на нее.

Клиентка: Теперь я рада, что больна.

Через некоторое время клиентка начинает вытирать слезы.

Хеллингер: Теперь я могу прервать.

Обращаясь к участнице: Ты можешь что-то сделать? Ты ничего не можешь сделать.

Участница (очень взволнованно): Я вижу, это так.

Хеллингер: Именно.

Хеллингер просит участницу встать и ставит напротив нее заместительницу судьбы.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Склонись слегка перед судьбой.

Участница слегка склоняется перед судьбой и остается длительное время в поклоне. Затем она кивает головой и выпрямляется. Она тяжело вздыхает.

Хеллингер: Хорошо?

Участница кивает.

Хеллингер (обращаясь к группе через некоторое время): Вы замечаете, что у нее прибавилось сил, поскольку она пришла в гармонию с судьбой клиентки?

Участница: У меня ладони стали совсем теплые.

Хеллингер: Многие помощники, которые прошли обучение, подобное нашему, считают, что они должны изменить судьбу клиента. Тогда они начинают спешить и становятся на позицию сострадания по отношению к клиенту.

Что делает с нами сострадание? Кто сострадает, тот винит судьбу, винит Бога, как бы благи его намерения ни были. Какое высокомерие! Сострадание — это высокомерие. Оставить сострадание, склониться перед происходящим — какую силу это может дать твоей собственной душе и, конечно, душе клиента.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Если ты встанешь на такую позицию, ты будешь совершенно спокойна. Ты можешь сделать с ней такое упражнение: попроси ее склониться перед судьбой и не контролируй результат. Но в ее случае имеет место личная вина.

Хеллингер (обращаясь к группе): Ее движение показало, что имеет место личная вина. Не давайте себя отвлекать от главного. В этом случае, возможно, и болезнь обоснована. Этого мы не знаем. Соглашаясь с болезнью, она сохраняет свое достоинство. У меня сложилось совершенно ясное впечатление: здесь имеет место искупление личной вины. Тут нельзя вмешиваться.

Я бы хотел сказать несколько слов об искуплении. На кого смотрит искупающий вину? Мы только что это видели. Или иначе: на кого он не смотрит?

Искупление — это попытка освободиться от собственного груза. Кто искупает вину, тот смотрит на самого себя. Искупление — это плата за что-то, за какую-то вину. Но взгляд виновного направлен в сторону от того, кому он причинил вред. Каяться можно, только если смотреть в сторону от жертвы, в широком смысле.

Какими должны быть действия помощника в таком случае? Он должен повернуть виновного лицом к тому, перед кем он провинился. Тогда вы увидите, что произойдет. Готов ли клиент пройти по этому пути? Хватит ли у него на это сил? Если он пойдет по этому пути и посмотрит на того, перед кем провинился, изменится ли что-нибудь, придет ли в движение? Иначе ничего произойти не может. Иначе все останется, как есть. Если ничего не меняется, нужно остановиться. Тогда это станет серьезным.

Истинный порядок помощи содержит в себе конфликт. В традиционной психотерапии, разработанной Фрейдом, укрепилась определенная модель помощи. Наша работа ставит такую модель под вопрос, причем в ее основании. Это неизбежно ведет к конфликту. Многие расстановщики являются последователями традиционной психотерапии и остаются заложниками ее устоев. Они зачастую не в состоянии двигаться вперед в своем развитии и остаются на определенном уровне. Некоторые считают себя вправе критиковать нашу работу или мой метод, поскольку он противоречит тому, чему их учили.

Традиционная психотерапия предполагает, что клиент приходит к психотерапевту и говорит, что он болен или нуждается в чем-то. Что происходит в этот момент? Происходит перенос на терапевта, аналогично переносу от ребенка к его родителям. Что тогда происходит с психотерапевтом? Происходит контрперенос, терапевт начинает замещать для клиента его мать или отца, как для ребенка. Очень часто клиент в таком случае ожидает, что сможет наверстать то, чего не получил в детстве, что в лице терапевта он найдет лучшую мать или лучшего отца. Некоторые терапевты идут на это и действительно чувствуют себя так, будто они лучшие матери или отцы для своих клиентов.

Только подумайте, что происходит в их душах. Что происходит в душе клиента и в душе терапевта? Может ли такая терапия быть успешной? Она обречена на провал. Между терапевтом и клиентом возникает связь, причем эта связь неразрывна. Лишь немногим клиентам удается сказать: «Хватит». Зачастую при этом они испытывают некоторую злость, потому что результаты оказываются слишком малы. Но именно это означает рост. Злость — это признание несбыточности детских надежд клиента. Прощаясь с детскими надеждами, клиент становится самостоятельным и взрослеет.

В процессе переноса и контрпереноса возникают так называемые терапевтические отношения. Что это такое? Это отношения «родители — ребенок» и ничто иное.

Маленькие дети могут получить от родителей все что угодно. И родители дают своим детям все, что могут, с любовью. Но когда дети вырастают и продолжают требовать от родителей то, что требовали маленькими, родители отказывают им. Тогда дети злятся и так становятся самостоятельными.

Позднее они идут к психотерапевтам и пытаются повторить старый трюк. И когда же они станут самостоятельными? Когда терапевт сорвет их планы. Он должен поступить так же, как и родители, чтобы прекратить терапевтические отношения.

Что происходит с терапевтом, когда он поддается переносу «родители — ребенок»? Он становится бессилен что-либо сделать. Находясь в позиции превосходства, он не в состоянии расти. И то, что он может предложить, как правило, несерьезно, слишком несерьезно. Это можно иногда наблюдать и в группе. Когда я поработал с кем-то и работа оказалась очень волнующей, часто после к нему подходят другие члены группы с выражением участия, будто они лучшие терапевты. И они чувствуют себя большими. Но что при этом происходит в душе? В этот момент они превращают клиента в ребенка и отнимают у него силу. Итак, понимание того, что самая опасная помощь — это помощь в условиях переноса «родители — ребенок», — это революционное понимание.

В случае помощи, как я ее представляю, необходимо строго препятствовать тому, чтобы клиент занимал позицию ребенка. Например, когда клиент говорит: «Я так плохо себя чувствую». Тот, кто жалуется, не хочет действовать. В таком случае любое утешение клиента — это оправдание его бездействия. Он просто оправдывает собственное бездействие. Наибольшей любовью здесь будет — хотя это часто воспринимается как жестокость — оставаться со своей силой, быть ясным, обращаться с клиентом как со взрослым. Такая любовь требует большего как от терапевта, так и от клиента.