Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

296

Ср. песнь Давидову, которую молча пел Сергий в церкви после пострижения:

Господи! Възлюбих красоту дому твоего и место вселениа славы твоея; дому твоему подобает святыни Господни въ длъготу дний. Коль възлюблена села твоа, Господи силъ! Желает и скончевается душа моя въ дворы Господня; сердце мое и плоть моя възрадовастеся о Бозе живе. Ибо птица обрете себе храмину, и грълица гнездо себе, иде же положи птънца своа. Блажении живущии въ дому твоем; въ векы веком въсхвалят тя. Яко лучше есть день единъ въ дворех твоихъ паче тысущь; изволих привметатися въ дому Бога моего паче, нежели жити ми в селе грешничих.

297

Этот отрывок представляет собой характерный образец риторического искусства Епифания. Перед нами — двуединый текст, построенный на столкновении и противопоставлении двух «каталогов» — «положительного», добродетели и занятия Сергия (десяток позиций), и «отрицательного», мир зла, враждебный Сергию и восставший на него (семь позиций). В каждом из «каталогов» позиция образуется сочетанием прилагательного и относящегося к нему существительного, но порядок членов в каждом из «каталогов» свой: в первом — Subst. & Adj. (плаканиа душевъная, въздыханиа сердечная и т. п.); во втором — Adj. & Subst. (демоньскаа страхованиа, диавольскаа мечтаниа и т. п.). В результате противопоставление–противостояние оказывается весьма емким, разнообразным и имеющим несколько оснований.

298

К теме страха–боязни см. несколько ниже: И звериныхъ устремлений, и бесовъскых мечтаний не бояшеся; — Противу же пустынному страхованию молитвою въоружашеся; — пребысть от страха без страха и др.

299

«Житие» Сергия ничего не сообщает о томлении плоти, искушении сладострастия, которые нередко были знакомы некоторым отшельникам, в частности Св. Антонию из «южной» Фиваиды. «Александрия, роскошь, зной Египта и кровь юга мало общего имеют с Фиваидой северной. Сергий был всегда умерен, прост и сдержан, не видал роскоши, распущенности, “прелести мира”. Святитель–плотник радонежский огражден от многого — суровою своей страной и чинным детством. Надо думать, что вообще пустынный искус был для него легче, чем давался он другим. Быть может, защищало и природное спокойствие, ненадломленность, неэкстатичность. В нем решительно ничего нет болезненного. Полный дух Св. Троицы вел его суховатым, одиноко–чистым путем среди благоухания сосен и елей Радонежа»

300

Интересно бытование этого новогреческого слова (άρκοΰδα) в Троице–Сергиевом локусе. Нельзя полностью исключать, что и Сергий называл медведя аркудой. Слово отмечено и в XVII в. в «Книге, глаголемой гречески алфавит», см. Слов. русск. яз. XI–XVII вв. 1975, вып. 1, 47.

301

Аргументируя это желание, Епифаний в «Житии» ссылается на слова апостола Павла — «Не ища своеа плъзы единого, но многых, да ся спасут».

302

При известной неясности этимологии слова радость предпочтительной все–таки приходится признать связь с и.-евр. *ег-/*ог-/*г- & d(h)-; не исключена связь с др.-греч. έραμαι.

303

Помимо уже приведенного примера ср.: Апостолское дело сътворилъ еси и равно апостолом равнообразуяся подвизася, а вне «Жития» — равнообразный (Иного [вар.] намъ апостоломъ равьнообразьна […] подасть Христос тя небесныхъ таинъ Божия священика [όμότρορον]. Мин., ноябрь, 366, 1097 г.), равнообразно, см. Слов. русск. яз. XI–XVII вв., вып. 21, 1995, 116; Срезневский III, 8).

304

Ср.: Седмижды днемь хвата тя о судьбах правды твоея.

305

И не сказал ли сам Иисус Христос — «Придите ко мне, все труждающиеся и обремененные, я успокою вас. Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня: ибо я кроток и смирен сердцем».

306

Ср.: […] не раз и не два / Здесь будут писаться святые слова: / «Дрова» — писал Блок («Enjambements», 21 ноября 1919 г.). Иногда, так было и в случае сергиевой братии, дрова — это жизнь. В «Сказании о смутном времени» Авраамия Палицына, где ядром является повесть об осаде Троице–Сергиева монастыря, есть стихотворный фрагмент на тему «Скорбь побиваемых у дров»; речь идет в нем как раз (и в том же месте) о дровах, цена которым нередко — жизнь (см. Якобсон 1981, 75–79; Jakobson 1981, 304–310; Якобсон 1987, 140–144).

307

Первое впечатление таково, что братия «похитрее» Сергия и, сознавая это, надеется, что Сергий так или иначе удовлетворит их просьбу стать игуменом. Сергий, в самом деле, на первый взгляд (и это видно по его реакциям) попроще братии и не замечает далекоидущести ее планов. И тем не менее такое поверхностное впечатление было бы неверным: здесь сталкиваются не две «хитрости» — большая и меньшая, а вынужденная «хитрость» братии, добивающейся своей и притом безусловно благой цели, и простота как «отсутствие внутренней ущербности» и «завершенное взаимное соответствие всех помыслов, дел и слов» (ср. др. — евр. tam); столь же прост был и многострадальный Иов Ветхого Завета — в отличие от своих друзей, из лучших чувств дававших ему ложные советы, которые они сами, впрочем, считали и благими и полезными. «Простота» Сергия не может вступить в диалог с «хитростью» братии: у нее нет иной стратегий и нет каких–либо альтернатив, разумеется, вне воли Божьей.

308

Из этой просьбы можно заключить, что Сергий был моложе по крайней мере большинства из своей братии. Несколько далее, говоря о братии, Епифаний называет их блазии старци.

309

Количество братии еще в начале игуменства Сергия было величиной постоянной. Если кто–нибудь умирал или уходил из обители, то на его место принимали другого брата. Этот акцент на двенадцати был замечен «внешними», и по этому поводу предлагались разные объяснения: одни видели здесь намек на число апостолов, другие на число племен израильских, третьи — на число источников воды или число избранных драгоценных камней на архиерейских ризах по чину Аарона. Как бы ни объяснять это число братии и не опровергая мнения об актуальных ассоциациях с составом апостольского круга, несомненно, что Сергий дорожил именно таким количественным составом своей малой общины. Он сжился с нею, привык и не хотел изменений, И разумный консерватизм и желание сохранить самое атмосферу этой малой общины с всегдашней возможностью уединения подсказывали Сергию, что надо держаться за общину такой, как она сложилась и есть. Дальнейшее показало, что стоило в первый раз сделать исключение, как сразу же началось увеличение количества монахов, неминуемо приведшее и к более существенным изменениям.

310

Эта ситуация рисуется в неполном или даже ложном свете в условиях, когда культура внецерковна и внерелигиозна, а Церковь внекультурна, когда существует раскол жизни на «светскую» и «церковную», когда церковное самосознание не расширяется до интереса к «миру» и готовности к преодолению противоположности той и другой (Булгаков 1991, 68–79).

311

Чудо было не только в этом внезапном даровании хлеба, но и в том, каким был этот хлеб, так подробно и любовно описываемый Епифанием: Сладость же вкушениа их странна некако и незнаема являшеся, и яко медвеною некоею сладостию исплънены, уподоблены и преудобрены, и яко с маслом семяннымъ устроени суще и преухыщрени, и яко некотораа в них зелиа растворенна благоухала, сладость постную, яко мнети, и от сего имети являюще. И несколько ниже об этих же «нетленных» хлебах, ср.: За хлебы оны гнилыя таковое сладкое Богъ засылаше ему брашно: въместо гнилых не гнилыя, но новопеченыя, сладкаа, благоуханныа, въ тленных место нетленныя, земных благъ наслажение.

312

Надеятися на Бога, (о) Бозе и под. предполагает праславянскую формулу типа *na–déjati se & *Bogъ (Obj.), из и. — евр. *no–dhe- & *sen- & *bhog-, понимаемого, вероятно, как установление (полагание) себя на Бога, ранее — на часть–участь, долю, судьбу.

313

Этот эпизод для самого Епифания имеет значение, кажется, только как свидетельство, коль велико смирение внутрьуду имеаше в себе Сергий, иже такового поселянина невежду суща, иже негодующа и гнушающася его, излише паче възлюби его. Это излише паче в отношении поселянина отчасти обличает Епифания, если в поведении Сергия он видит эту чрезмерность. Его объяснение — насколько гордые радуются почестям и похвалам, настолько смиренные радуются о своем бесчестии и осужении — существенно не совпадает с позиций Сергия, сказавшего братии так просто и естественно: «Зачем вы обижаете его? Ведь он доброе дело сделал мне, и я вины не нахожу за ним».