Жиль Кепель - Джихад. Экспансия и закат исламизма

Летом 1973 года, накануне октябрьской войны, в студенческой среде появились «гамаат исламийя» («исламские ассоциации»), организовавшие для своих членов первый летний лагерь. Здесь их сторонники и активисты приобщались к «истинно исламской жизни»: регулярно совершали ежедневные молитвы, проходили идеологическую подготовку, обучались искусству проповеди и тактике прозелитизма, привыкали к жизни в группе и т. д. Здесь будут подготовлены кадры, которые превратят «гамаат» в господствующее движение в студенческих городках. В 1977 году они получат большинство голосов на выборах в Союз египетских студентов, процедура которых в 1974 году была демократизирована Садатом, убедившимся, что левая угроза окончательно миновала.

Своим успехом они были обязаны в первую очередь умелой пропаганде «исламского решения» того социального кризиса, который переживали в то время египетские университеты. За десять лет количество студентов увеличилось более чем вдвое, достигнув 500 тыс.; развитие инфраструктуры отставало от этого роста. В результате происходило ухудшение общих условий получения знаний, возник разрыв между культурными запросами этого поколения молодых людей — как правило, первых в семье, поступивших в университет, — и доступом на рынок труда. Современные и светские ценности преподавания были поставлены под вопрос: «гамаат» обличали их как ложные, не отражавшие социальной действительности. Взамен они предлагали свое видение ислама как «целостной и всеобъемлющей системы», призванной объяснить мир, а главное — изменить его.

В том, что касается непосредственно студенческой жизни, «гамаат» умело сочетали предоставление бытовых услуг с внушением моральных норм, подчиняя социальный проект культурным требованиям «исламского порядка». Так, они пытались помочь тем студенткам, кому претило смешение полов в транспорте или на переполненных ярусах аудиторий, и тем из них, кому скромный бюджет не позволял одеваться по моде. На средства, выделявшиеся щедрыми спонсорами, исламистские ассоциации Каира компенсировали нехватку общественного транспорта мини-автобусами, предназначенными для студенток. Спрос на эту услугу быстро превысил предложение, и миниавтобусы начали перевозить уже только тех девушек, которые носили головной платок — хиджаб. Таким образом, приватизация транспортных средств выступила как способ «по-исламски» решить социальную проблему. В аудиториях «гамаат» навязывали разделение полов. Поначалу это устраивало молодых девушек, но потом превратилось в репрессивную норму поведения, символ морального контроля «гамаат» над студенческими городками. То же касалось и одежды: «исламское облачение» (платок, длинный и широкий плащ, перчатки) предлагались студенткам по очень низкой цене благодаря субсидиям, источник которых до сих пор остается неясным. Такого рода жесты преподносились как решение другой социальной проблемы — дороговизны модной одежды. Это не было борьбой за превращение общества в более эгалитарное, но служило, с одной стороны, целям демонстрации внешнего эгалитаризма через введение единообразной одежды и, с другой, — свидетельством исламистского культурного доминирования в студенческих городках. В статье, опубликованной в 1980 году, молодой врач Исам аль-Арьян, один из идеологов «гамаат», писал: «Когда студенток, носящих платок, много, то это знак сопротивления западной цивилизации и начала ильтизама (строгого соблюдения. — Ж. К.) по отношению к исламу». Молодые женщины с закрытыми лицами, бородатые студенты в белых джеллабах, массовые моления в дни двух мусульманских праздников: окончания поста (Ид аль-Фитр) и жертвоприношения (Ид аль-Адха) — первый признак наличия мощного исламистского движения. Для исламских ассоциаций, «гамаат», всё это являлось способом демонстрации силы и доказательства наличия у них тысяч приверженцев во всех крупных городах Египта.

Вплоть до 1977 года, то есть до визита Садата в Иерусалим, египетские власти и «гамаат исламийя» переживали настоящий медовый месяц. Пресса, находившаяся под контролем режима, не скупилась на похвалы. «Правоверный президент», желавший установить царство «науки и веры», видел в студенческой исламистской интеллигенции средство, позволявшее удерживать под контролем молодежь: вместо уступок ее требованиям ей предлагался культурный и моральный дискурс, к которому широко прибегало и само правительство. Кроме того, Садат разрешил вернуться на родину изгнанным Насером «Братьям-мусульманам», сколотившим состояние в Саудовской Аравии. «Братья» получили дивиденды от экономической либерализации (инфитах), проводившейся с 1975 года с целью передачи инициативы частному сектору и разрушения огосударствленной экономики — плода советских рецептов 60-х годов. «Братья» станут образцом удачливости для многих эмигрантов, перебравшихся после 1973 года в страны Залива. Капиталы и связи, нажитые в нефтяных монархиях, сделали эту набожную буржуазию желанным партнером для режима. Она причисляла себя к «умеренному» крылу «Братьев-мусульман», которое лишь изредка ссылалось на слишком «радикального» Сайида Кутба. Лидером «умеренных» являлся Омар Тильмисани, сидевший в тюрьме при Насере и выпущенный на свободу Садатом в 1971 году. С 1976 года Тильмисани свободно издавал ежемесячный журнал «Ад-Даава» («Призыв») — и это в то время, когда свобода печати оставалась в стране сильно ограниченной.

Тактика Садата — по стопам которого в последующие годы пойдут многие лидеры мусульманского мира — состояла в том, чтобы помочь становлению исламистского движения, которое он рассматривал как социально консервативное и на политическую поддержку которого рассчитывал в обмен на широкую культурную и идеологическую автономию для исламистской интеллигенции и предоставление религиозной буржуазии свободного доступа в некоторые секторы приватизированной экономики. Этим прирученным исламистам была доверена важная задача: помешать появлению радикальных группировок, стремившихся подорвать сложившийся общественный строй.

В 1977 году это «джентльменское соглашение»[94] перестало действовать. В тот год по стране прокатилась волна возмущения и протеста против политики экономической либерализации, социальные последствия которой страшили население. Одна из исламистских радикальных группировок, «Общество мусульман» (получившая в полиции название «Ат-Такфир ва ль-хиджра» («Отлучение и хиджра»), открыто выступила против власти: она захватила одного из улемов в заложники, а затем, после отказа властей выполнить их требования, казнила его. В октябре, спустя месяц после судебного процесса над этой группой, Садат отправился в Иерусалим для заключения мирного договора с Израилем, что привело к разрыву отношений его режима с исламистской интеллигенцией и религиозной буржуазией.

Прорыв на политическую сцену «Ат-Такфир ва ль-хиджра» свидетельствовал о том, что исламистское движение состояло не только из «умеренных», обласканных тогда режимом, и что последние не сумели привлечь на свою сторону радикальную прослойку, которая в последующие годы будет численно расти, скатываясь к терроризму. Экстремистские действия этой группировки шокировали мусульман не только Египта, но и всего мира, а эпитет такфири («тот, кто отлучает от ислама других мусульман») вошел в обиходный арабский язык как термин, обозначающий самые сектантские элементы исламистского движения. Это течение зародилось в конце 60-х годов в насеровских лагерях среди студентов, арестованных во время массовых облав 1965 года. Его лидером стал молодой агроном Шукри Мустафа, развивший идеи Кутба, казненного в 1966 году.

По Шукри, если современный мир есть не что иное, как Ъжахилийя, то есть неисламское общество, это значит, что в нем нет истинных мусульман, кроме его последователей. Интерпретируя священные тексты на свой лад, в качестве просветленного, Шукри выносил такфир: он объявлял кяфиром («неверным», «не-мусульманином») всякого, кто не являлся его сторонником. А согласно исламскому вероучению, кяфираможио приговаривать к смерти. Затем, перетолковывая идеи Кутба, проповедовавшего «отделение» от джахилийи (без уточнения, идет ли речь о простой умственной абстракции или полном разрыве), Шукри изолировал своих приверженцев от безбожного мира. Он расселял их в пещерах Верхнего Египта или в коммунальных квартирах. Таким образом, Шукри стремился буквально копировать Пророка, который совершил свою хиджру — основополагающий для истории ислама радикальный поступок, — бежав в поисках пристанища из языческой Мекки, где он рисковал жизнью, в Медину. Из этих мест внутренней ссылки Шукри рассчитывал однажды, когда его группа достаточно окрепнет, отправиться на завоевание Египта, уничтожить джахилийю и установить господство истинного ислама— подобно тому, как в свое время Пророк завоевал Мекку, вернувшись туда победителем через восемь лет после бегства из города.