Чайтанья Чандра Чаран дас (Хакимов А. Г.) - Как я пришел в Сознание Кришны...

После этого нас отвезли в прокуратуру Калининского района, показали уголовное дело. Уголовное дело было заведено на Садананду и на меня по 227-й статье (сейчас этой статьи в кодексе нет). Статья гласила: «Организация или руководство нелегальной религиозной группой, деятельность которой под видом проведения религиозных обрядов связана с причинением вреда здоровью или общественно-опасной деятельностью». Это означало, что нас могут арестовать в любой момент. Уголовное дело дает право арестовать подозреваемых.

Садананда оказался умнее меня, он уехал на юг еще несколько месяцев назад, когда получил письмо от Гуру о том, что могут быть преследования. Харикеша Свами это предсказывал. Садананда обосновался где-то в горах с Сучару (тогда еще Сергей Зуев). Пока его нашли, прошло еще полгода.

Я же торчал в Москве и доторчался до того, что с меня взяли подписку о невыезде. После этого случая больших встреч и программ почти не было. Все уже поняли, насколько ситуация складывалась серьезная и опасная. Для того, чтобы хоть как-то поддерживать отношения, мы встречались в парках, ездили за город. Там можно было полностью исключить какое-либо подслушивание и избежать слежки.

Помню, мы встречались в Коломенском парке. Там много старинных построек и храмов. Собирались и в других местах маленькими группами по 5-10 человек, потому что понимали, что встречаться большими группами опасно.

Это были встречи в своем кругу, новички на них не приглашались. Мы разбились на несколько групп. С кем-то встречался Садананда, с кем-то Видура, у меня было несколько преданных, с которыми я общался. Я регулярно встречался с Премавати, потому что она жила около метро Университет, а я там работал. Иногда ездили друг к другу в гости, потихонечку пели.

Было ясно, дело идет к разгрому. Я позвонил в Швецию Киртираджу. Соблюдая все предосторожности, я пришел на Главпочтамт, заказал разговор со Швецией. Рассказал об обысках, заведенных уголовных делах, попросил его о том, чтобы он спросил у Гуру, что нам лучше делать в этом положении. Не знаю точно, был ли прослушан этот телефонный разговор. На другой день я снова позвонил ему, чтобы узнать ответ. Киртирадж откашлялся, он тоже опасался, что нас прослушивали. Он передал совет духовного учителя, что нам лучше не ждать: «Вам нужно уехать». Садананда еще до этого исчез, выполнив, таким образом, наказ Гуру. Я рассказал преданным об этом разговоре.

К сожалению, я фактически не последовал этому совету и остался в Москве. У меня был совершенно фантастический план: поменять свою комнату на другой город и переехать в Тбилиси, таким образом, избавившись от преследования, но эти планы были нереальны. Однако я что-то предпринял: поместил объявление об обмене, ко мне приходили люди, смотрели, предлагали полноценную квартиру в Тбилиси. Я надеялся, что все обойдется. Однако эти мои прожекты были наивны. Мне нужно было просто следовать указанию духовного учителя, воспользовавшись тем, что я на свободе. За мной следили, но была возможность уехать. Можно было уйти от преследования ночью черным ходом. Не думаю, что КГБ был настолько всемогущ, чтобы следить за каждым моим шагом.

Я убедился, что они следили за мной, когда ходил на работу. Под впечатлением прочитанных в молодости детективов я допустил такую глупость: предпринял попытку сбежать от «хвоста». Такое решение я принял без всякой на то причины. Однажды шел утром на работу, вошел в вагон метро и быстро вышел из него. Но на следующей станции увидел, что «хвост» все равно присутствует. И тогда я бросился бежать. В конце концов, оторвался от него. Но оказалось, что все не так просто. Когда я приехал на свою станцию, а работал я тогда на метро Измайловский парк, при выходе из метро меня задержала милиция. Будто для проверки документов. Меня провели в отделение, взяли паспорт, проверили, продержали около получаса и отпустили. И все. А когда я вышел, я снова увидел за собой «хвост». Собственно, я просто шел на работу, но этот мой дурацкий юношеский азарт привел к очень серьезным последствиями, я расскажу о них позднее.

Тогда, после увольнения из МГУ, трудился в одном институте. Несколько месяцев я не работал вообще, потом устроился в отраслевой институт, проработал там немного. Развязка была весьма неожиданная и, я бы сказал, судьбоносная. Буквально через несколько дней после этого моего подвига с «хвостом», мне позвонили из прокуратуры Калининского района и сказали: «Владимир Георгиевич, мы Вас хотим пригласить еще на один разговор». Допросов на моем счету к тому времени было уже несколько. Я сказал: «Мне нужно на работу».

На что мне ответили, что они ненадолго задержат меня, часик побеседуют, и я отправлюсь на работу.

Я приехал в прокуратуру Калининского района, и следователь Сайдяшева, такая принципиальная коммунистка, вручила мне постановление об аресте. Для меня это было полной неожиданностью. Я потерял на какое-то время дар речи. Она пыталась меня успокоить: «Ну, Вы не волнуйтесь, мы Вас сейчас отвезем домой, Вы переоденетесь, потому что на Вас такой приличный костюм, а в тюрьме не всегда чисто».

Все было очень деликатно. Меня на машине отвезли домой, дали переодеться. Я помню, как что-то выбросил в туалете, какие-то компрометирующие вещи, но это их особенно не интересовало, они даже не обыскивали меня, потому что все было уже решено. Решение об аресте уже было принято. Я надел старенький костюмчик, взял куртку. Вначале меня отвезли в милицию, в КПЗ, там я пробыл недолго, может быть, пару часов. Вечером того же дня меня отвезли в настоящее место заключения, тюрьму Матросская тишина. Она находится у станции метро Преображенская площадь. Начался следующий этап моей жизни.

Пребывание в местах лишения свободы продолжалось пять с лишним лет. В двух словах можно сказать: Кришна защищает Своих преданных даже в таких местах. В тюрьме это ощущение стало еще сильнее, чем на свободе. Относились к нам заключенные достаточно хорошо, с уважением. Когда я приходил в какую-то камеру, первое, что спрашивали: «Кто такой? По какой статье? Что сделал?».

Я отвечал: "227-я статья", никто не знал, что это за статья. После объяснений на предмет, что это нелегальная религиозная деятельность, следующий вопрос был обычно такой: «А ты что, веришь в Бога, что ли?». После чего можно было естественно, фактически проповедовать о том, что, действительно, верю в Бога и практикую это уже много лет. Разговор мог продолжаться несколько часов кряду (как правило, часа три-четыре), потому что свободного времени в тюрьме очень много. А некоторые интересовались серьезно и слушали несколько дней, слушали о философии сознания Кришны, кое-кто даже учил мантру и стихи из Бхагавад-гиты. Но большинство обычных «зэков» через час-два теряли интерес, ложились на койку или продолжали заниматься своими обычными делами.

Я думаю, что сейчас нет смысла более подробно на этом останавливаться, поскольку это совсем другой сюжет. Могу только сказать, что, как ни странно, в этих местах возможностей для проповеди больше, чем на свободе.

На свободе мы были связаны по рукам и ногам, особенно в последние месяцы, после начала обысков, когда на нас завели уголовные дела. Фактически мы уже не могли проводить встреч. Раньше наши собрания разгоняли, а после обысков нас могли арестовать в любой момент и официально, на законном основании, посадить. То есть наше преданное служение фактически прекратилось. Но в тюрьме оно возобновилось, нам приходилось проповедовать почти каждый день, нас никто не ограничивал, никто не мог запретить разговоры между заключенными.

После суда нас отправили в лагерь, где проповедовать было труднее. Там были определенные ограничения. Проповедь не только запрещалась, но и преследовалась, за это могли посадить в изолятор. В изоляторе было довольно тяжело сидеть сутки-двое-трое... среди четырех стен на хлебе и воде, к тому же там было очень холодно. В обычной камере есть топчан, матрас, там приличные условия, можно полежать, отдохнуть. В изоляторе же — каменный пол, каменный лежак. А в некоторых изоляторах лежак открывался только на ночь, а в остальное время можно было только полусидеть. Но преданный мог просто сесть на пол и начать повторять маха-мантру. А вот для непреданных это было серьезное испытание. Кстати, такие карцеры или изоляторы были и в тюрьме.

В лагере придирались к чему угодно: не вовремя пришел, не вовремя ушел, не вовремя вышел на работу и так далее. Могли посадить в случае серьезных нарушений в изолятор. Меня один раз за пять лет посадили в карцер за проповедь, через три года, после того, как я туда попал. До этого я отличался примерным поведением. В карцере я провел два или три дня. Это, действительно, очень тяжело.

Но тюремная эпопея — это особая тема. Основные выводы таковы: заключенные относились к преданным с уважением, они понимали, что мы сидим за убеждения, и некоторые даже нас защищали, когда нам угрожали, нападали какие-то подонки. Мне первоначально дали четыре года. Реально я отсидел два с половиной года, затем вышел «на химию». Там я полгода проработал, и меня снова арестовали, посадили на второй срок. В целом я провел в заключении 5 лет. Второй срок также был за проповедь. Я там потихонечку проповедовал, даже священнику в местной церкви.