Эдуард Шюре - Великие посвященные.Очерк эзотеризма религий

К Иоанну Крестителю сбегались со всех концов Палестины и даже из еще более отдаленных стран, чтобы послушать святого пустынника, который предвещал Мессию. Народ, привлеченный его словом оставался у берегов Иордана целыми неделями, разбив близ реки целый лагерь и не желая уходить вдаль, чтобы не пропустить появления Мессии. Многие предлагали взяться за оружие, что-бы под его предводительством начать священную войну. Ирод Антипа и священники Иерусалима начинали уже тревожиться этим народным движением. Кроме того, признаки времен были угрожающие. Тиберий, достигший семидесяти четырех лет, заканчивал свою жизнь, предаваясь распутным пирам в Капри; Понтий Пилат удваивал свою строгость против евреев; в Египте жрецы провозглашали, что феникс готовится восстать из пепла.{27}

Иисус, который чувствовал, как внутри Его растет пророческое призвание, но который все еще искал своих путей, пришел в свою очередь в пустыню Иордана с несколькими братьями Ессеями, которые уже тогда следовали за Ним как за Учителем. Он хотел видеть Крестителя, услышать его проповедь и подвергнуться всенародному крещению. Он желал проявить смирение и отдать дань уважения пророку, который осмелился возвысить голос против представителей власти и разбудить из летаргии душу Израиля.

Он увидал сурового аскета с львиной головой духовидца, стоящего перед деревянным престолом, под грубым навесом, покрытым ветвями и козьими шкурами. Вокруг него, среди тощего кустарника пустыни, огромная толпа, целый раскинутый лагерь: Мытари, солдаты Ирода, Самаритяне, иерусалимские Левиты, Идумейцы со своими стадами овец и даже Арабы, остановившиеся там же со своими верблюдами, палатками и караванами, привлеченные "гласом вопиющего в пустыне". И его гремящий голос проносился над толпой: "Кайтесь, приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези Ему". Он называл фарисеев и саддукеев порождениями ехидны. Он утверждал, что "уже и секира при корне дерев лежит" и говорил о Мессии: "я крещу вас водою, а Он будет крестить вас огнем".

К вечеру, когда солнце склонялось к закату, Иисус видел, как вся эта толпа теснилась к небольшому заливу Иордана, и видел как Иродовы наемники и даже разбойники склоняли свои могучие спины под струями воды, которыми их поливал Креститель.

Иисус приблизился к пророку. Иоанн не имел понял об Иисусе, но он узнал Ессея по Его льняным одеждам. Он увидал Его среди толпы, спускающегося в воду по пояс и смиренно склоняющего голову, чтобы принять окропление водой. Когда получивший крещение поднял голову, могучий взгляд Крестителя встретился со взглядом Галилеянина. Пророк пустыни задрожал под лучом дивной кротости этого взгляда и невольно у него вырвался вопрос: "не Ты ли Мессия?"{28} Таинственный Ессей не отвечал ничего, но склонив голову и скрестив руки, просил у Иоанна благословения. Креститель должен был знать, что молчание было в обычае у Ессейских посвященных и он торжественно протянул над Иисусом обе руки. После этого Иисус удалился со своими спутниками.

Креститель следил за ним взором, в котором смешивались сомнение, скрытая радость и глубокая печаль. Что значить все его вдохновение и пророческая сила перед сияющим светом, который исходил из глаз Незнакомца и осветил до глубины все его существо? О, если бы молодой и прекрасный Галилеянин был ожидаемым Мессией, какая радость спустилась бы в сердце его. Тогда дело его жизни было бы закончено и голос его мог бы умолкнуть. С этого дня он проповедовал с скрытым волнением о том, что "Ему нужно расти, а мне умаляться". Он вероятно испытывал утомление и печаль старого льва, ложащегося в молчании в ожидании смерти.

"Не Мессия ли Ты?" Этот вопрос Крестителя раздавался в душе Иисуса. С самого начала своей сознательной жизни, Он нашел Бога в себе, и уверенность в царстве небесном освещала сияющей красотой Его внутренние видения.

Позднее, человеческое страдание пронзило Его сердце. Мудрецы ессейские открыли Ему тайну религии и науку Мистерий; они указали Ему на духовное падение человечества и на ожидание Спасителя. Но где та сила, которая могла бы вынести страдающее человечество из темной бездны? Прямой вопрос Иоанна Крестителя проник в тишину Его глубоких дум, подобно синайской молнии. Не Мессия ли Он?

Иисус мог ответить на этот вопрос только после глубокого сосредоточения в тишине своего собственного духа. Отсюда потребность в уединении, тот сорокадневный пост, который Матвей изображает в форме символической легенды. Искушение является в жизни Иисуса поистине великим кризисом и тем верховным прозрением в истину, через которое неминуемо проходят все пророки, все основатели религий перед началом своего великого дела.

Выше Енгадди, там, где Ессеи разрабатывали кунжут и виноградники, крутая тропинка вела в пещеру, скрытую в горе. В нее входили мимо двух дорических колонн, вырезанных в скале, подобных тем, которые находились в Иосафатовой долине, в Убежище Апостолов. Там, в этом гроте, человек как бы висел над пропастью, словно в орлином гнезде. В глубине видимого оттуда ущелья находились виноградники и жилища людей; далее Мертвое море, неподвижное и серое, и печальные горы Маовитские. Ессеи пользовались этим уединенным местом для тех из своих братьев, которые хотели подвергнуться испытанию одиночеством. В гроте этом находились свитки с изречениями пророков, укрепляющие благовонные вещества, сухие фиги и пробивающаяся из расселины скалы тонкая струя воды, единственное подкрепление аскета во время медитации. Иисус удалился туда.

Прежде всего Он обозрел в духе все прошлое человечества. Он взвесил важность наступившего часа. Рим являлся его выразителем: он представлял собою то, что персидские маги называли царством Аримана, а пророки — царством сатаны, печатью зверя, апофеозом зла. Мрак поглотил человечество. Народ израильский получил от Моисея священную миссию — сохранить для мира религию Отца, чистого Духа, передавать ее другим народам и стремиться к её торжеству. Удалось ли его царям и его священникам выполнить эту миссию?

Пророки, которые одни сознавали священную миссию своего народа, отвечали единодушно: нет! Израиль погибал медленной смертью в крепких объятиях Рима.

Следовало ли в сотый раз рискнуть поднять народ, как о том еще мечтали фарисеи, и силою восстановить временное царство Израиля? Следовало ли объявить себя сыном Давидовым и воскликнуть вместе с Исаией: "Я растопчу народы во гневе моем, Я напою их моим негодованием, я опрокину их силою на землю". Следовало ли стать новым Маккавеем и объявить себя Царем-Первосвященником?

Иисус мог рискнуть на это. Он видел, как толпы были готовы подняться по велению Иоанна Крестителя, а сила, которую Он чувствовал внутри себя, была неизмеримо большей силой. Но можно ли насилие побеждать насилием? Может ли меч положить конец царству меча? Не значило ли это вызвать к жизни новые темные силы?

Не лучше ли было раскрыть для всех ту истину, которая до тех пор оставалась достоянием нескольких святилищ и небольшого числа посвященных? Не следовало ли подействовать на сердца людей в ожидании того времени, когда путем высшего знания и внутреннего откровения истина проникнет в сознание людей? Не следовало ли проповедовать Царство Небесное смиренным и простым, не следовало ли заменить Царство Закона царством Благодати, преобразить человечество изнутри, возродить его душевную жизнь?

Но за кем останется победа? За сатаной или за Богом? За духом зла, который царствует вместе с сильными мира сего, или за божественным духом, господствующих в невидимых высших мирах и скрытым в сердце каждого человека, подобно искре внутри камня? Но какова будет участь пророка, который решится разорвать завесу храма, чтобы разоблачить пустоту Святилища, который осмелится оказать неуважение одновременно и Ироду, и Цезарю?

Но время настало! Внутренний голос не говорил Ему, как пророку Исайи: "возьми большую книгу и пиши на ней пером человеческим". Голос Вечного взывал к Нему: "восстань и говори". Необходимо было найти живой глагол, веру, которая двигает горами; силу, которая разбивает неприступные крепости.

Иисус пламенно молился. Во время этой молитвы какое-то беспокойство, какая-то растущая тревога стала овладевать Им. Он начинал терять чудную радость обретенной силы, и душа Его начинала погружаться в темную бездну. Черное облако окутало Его. Это облако было чревато всевозможными тенями: Он узнавал в них образы своих братьев, своих учителей Ессеев, своей Матери. Тени эти одна за другой говорили Ему: "Ты хочешь невозможного! Ты не знаешь, что ожидает Твое безумие! Откажись!" Но непреодолимый внутренний голос возражал: "Это неизбежно". Он боролся таким образом в течение нескольких дней и ночей, то прислонись к стене, то стоя на коленях, то распростертый ниц. И все глубже раскрывалась перед Ним бездна, и все чернее становилось окружавшее его облако. Он словно приближался к чему-то страшному и невыразимому.