Монах Лазарь (Афанасьев) - Оптинские были. Очерки и рассказы из истории Введенской Оптиной Пустыни

Побывала в Скиту, в «гостях» у старца Варсонофия, петербургская аристократка графиня И. Игнатьева, которая держала великосветский салон, где постоянными посетителями были и Великие Князья, и синодальные епископы. Салон был с сильным либеральным оттенком. По поводу разных клевет, обсуждавшихся в ее салоне, она решила побывать у о. Варсонофия, предупредив его, что будет у него не как у старца, а лишь как у скитоначальника. Приехала, пила чай с о. Варсонофием в приемной его, приглядывалась и присматривалась ко всему, а старец демонстративно молчал. Не говорил ни слова, кроме самых необходимых. Разливать чай он пригласил к этому случаю свою духовную дочь, старушку жившую давно в гостинице при Оптиной (это была супруга варшавского генерал-губернатора Максимовича). Старушка отчасти и развлекала гостью. Вернувшись в Петербург, графиня известила синодальные власти, что в келлии старца Варсонофия роскошь (цветы и картины!) и что гостей у него принимает и разливает чай дама. Сильно не понравилась ей висевшая в молельне картина, изображающая Ангела, утешающего скорбную душу. Сказала даже, что сам старец слишком изысканно (!) одет… Как бы то ни было, но Синод решил произвести в Оптиной ревизию и послал для этого епископа Кишиневского Серафима.

Владыка поставил вопрос о возвращении удаленных смутьянов в монастырь. Архимандрит Ксенофонт согласился, но с условием, что они во всем покаются. О. Варсонофий сказал, что не похоже, что их покаяние будет искренним… Монахи были возвращены. Мирянам, жившим возле Оптиной, предложено было выехать, а богомольцам не разрешалось теперь пребывать в гостинице более десяти дней. «Был даже поднят вопрос о закрытии Скита и о прекращении в Оптиной Пустыни старчества», – пишет И. М. Концевич. Этого все же не сделали, но о. Варсонофий пострадал.

Архимандрит Ксенофонт, обремененный тяжкими недугами, недолго жил после всех этих огорчений. Сократили они жизнь и старцу Варсонофию, которого Синод по предложению епископа Серафима перевел из Скита Оптиной Пустыни в подмосковный Старо-Голутвин Богоявленский монастырь. Он просил оставить его в Скиту хотя бы простым монахом – отказали. «Старец воистину тогда страдал, – вспоминал о. Никон. – Делясь со мною скорбью своею, однажды он сказал мне, что от великой внутренней борьбы и скорби он боится, как бы не сойти с ума. И ему, и нам было вполне понятно, что такое распоряжение высшего начальства было для старца наказанием, что оно устроено его недоброжелателями… Подорвалось его здоровье старческое, и без того уже слабое».

Писательница Елена Андреевна Воронова, духовная дочь старца Варсонофия, побывала в Петербурге у митрополита Антония, но он сказал, что не может отменить постановления Синода. Епископ же Трифон (викарий Московский) советовал старцу «Не отказывайтесь от назначения. Этот монастырь находится под моим ведомством, я все сделаю, чтобы вам здесь было хорошо». Единственное, чего добился о. Варсонофий, это возможности провести в Оптиной Страстную седмицу и первые три-четыре дня Светлой, – «чтобы, – как говорил он, – встретить Великий Праздник в родной семье иноков и некоторых мирян, духовных детей моих».

Легко ли было старцу Варсонофию, желавшему умереть в родном оптинском Скиту, покидать его? Но он был монах, душа его смирилась. Стал он собирать в дорогу немногие необходимые вещи, в основном оставляя в домике скитоначальника всё, также и иконы. В день отъезда он отслужил в скитском храме Литургию. Затем братия приходили прощаться к нему в келлию, каждому он кланялся в ноги, дарил на память мелкие вещицы (платочки, иконки, четки…). Многие плакали… Было прощание и в монастыре – молебен, прочувствованные прощальные слова… В три часа дня он оделся, взял ручной саквояж и отправился к парому. Было холодно, шел мокрый снег, дул сильный ветер… Через разлившуюся Жиздру на пароме провожали старца отцы Нектарий и Феодосии. До вокзала в Козельске добрались через три часа, причем о. Варсонофий сильно промерз и должен был в буфете согреваться чаем. Билет был взят третьего класса.

В Москве он остановился в Богоявленском монастыре у владыки Трифона. Тот поселил его в келлии, и он прожил здесь около недели, посещая святыни Москвы. А владыка Трифон в это время хлопотал о нем перед митрополитом Макарием и скоро получил разрешение возвести игумена Варсонофия в сан архимандрита. И вот старец покидает Москву. При подъезде к Коломне стал виден из окна вагона Старо-Голутвинский монастырь. Старец, перекрестившись, сказал: «Вот здесь место моего упокоения… Мне недолго остается жить».

На вокзале его ждал с лошадьми монастырский отец-эконом с золотым наперсным крестом и в шелковой рясе, – его удивил скромный вид приехавшего начальника. Обитель встретила о. Варсонофия колокольным звоном. Он прошел в храм и стал служить молебен. Утешительным для него было то, что здесь, в храме, хранился посох преподобного Сергия, покровителя его. Здесь, у слияния Москвы-реки и Оки, при жизни св. Сергия, ученик его Григорий и основал этот монастырь. Он тогда пришел сюда с посохом, данным ему преподобным.

Старо-Голутвин был в большом упадке. Пятьдесят братии и из них только шесть служащих. Келлии запущены, постройки обветшали, служба идет нестройно и не всегда. В трапезной – щи из прелой капусты и тухлая рыба. А отец-эконом в шелковой рясе и держит личного повара… Начал о. Варсонофий с того, что призвал эконома в трапезную и при всей братии ел с ним вместе прелые щи, выговаривая ему при этом, чтобы он больше не приобретал испорченных продуктов. Затем запретил и эконому, и всем готовить что-либо из еды в келлиях, обязал без опоздания приходить в храм. Позаботился о лучшей одежде для иноков, благоустроил гостиницу для богомольцев, поправил иноческие келлии, приступил к ремонту храмов… Монастырь ожил. О. Варсонофий начал принимать братию и мирян. Стали приезжать скитские братия и шамординские инокини.

Однако духовные чада о. Варсонофия со все большей тревогой приглядывались к нему – он таял у них на глазах, слабел и в начале февраля 1913 года, отправившись в Москву, вдруг вернулся с полпути и слег в постель. 15-го исповедался, приобщился Св. Христовых Тайн и пожелал собороваться, после чего встал как бы здоровый и даже 21 февраля совершил богослужение в кафедральном соборе города Коломны по случаю празднования трехсотлетия царствования Дома Романовых. Но прошло немного времени, и вот, 9 марта он опять вынужден был лечь в постель. 17 марта он составил духовное завещание, а 22-го – прошение к митрополиту Московскому Макарию, – просил перевести его из Старо-Голутвина в Скит Оптиной Пустыни. «Целый год нес я непосильный мне крест, – писал он, – ныне же изнемог до конца. Лежу на одре, может быть, уже смертном…. весь разбитый сокрушившими меня лютыми недугами». В то же время он не переставал принимать тех, кто хотел его видеть.

1 апреля 1913 года в 7 часов утра старец Варсонофий предал свою душу Господу. За час до смерти он говорил окружающим о рае. Его облачили в схиму, как он и завещал. Гроб, обитый черной тканью, был вынесен в церковь, и началось беспрерывное служение панихид, 6-го к монастырю был подогнан траурный вагон (железнодорожные пути проходили близ обители), в котором почивший старец должен был быть перевезен в Оптину Внутри вагона были хоругви, иконы, большой выносной крест и свещница для множества свечей. В Богоявленском соборе во время последней панихиды епископ Трифон сказал прощальное слово, которое все слушали в глубоком молчании. Но недолго длилось это молчание, так как слишком тепло и проникновенно было слово владыки, увлажненное его слезами. Он вспоминал свои встречи с батюшкой. «Сколько чудных вечеров провели мы в беседах! – говорил он. – Какие ценные наставления ты мне делал, какие возвышенные речи вел! Драгоценна была для меня твоя дружба, дорогой брат, батюшка!» Вся церковь рыдала… Владыка сделал земной поклон перед гробом и сказал: «Поклон тебе за твоих духовных детей. Как пастырю, мне прекрасно известно, какое море скорбей, сомнений и греха окружает современное человечество. Знаю я, что люди часто доходят до бездны отчаяния, до самоубийства, – и потому-то я знаю, как драгоценны в наше время именно старцы-руководители, подобные почившему батюшке».

Из монастыря к траурному вагону гроб несли несколько духовных чад о. Варсонофия в сопровождении многолюдного крестного хода. 7-го встречали его в Москве. «Целый день, – писал очевидец, – на платформе сменялась публика: мужчины, дамы, молодежь, монахи, лица духовные, облачавшиеся и служившие литии и панихиды… Ярко горели у гроба принесенные молящимися свечи».

Такая же картина была и в Козельске: панихиды, литии… А на берегу Жиздры на стороне Оптиной гроб ожидали насельники обители и Скита. И вот гроб поднят с парома, процессия с хоругвями под погребальный звон направилась во Введенский собор. Это было в Великий Понедельник. А в Великий Вторник после обедни и соборной панихиды в скитском храме, которую служил о. Феодосии с братией, состоялись похороны. Место упокоения о. Варсонофия устроено было рядом с могилой о. Анатолия. Склеп выложен был изразцами и покрыт кирпичным сводом. Наконец, – отслужен чин погребения… Брошено многими по горсти персти земной в могилу, свод заложен, засыпан землей, над ним установлен большой белый крест с образком Успения Божией Матери и фонариком-лампадкой перед ним…