Фома Аквинский - Сумма теологии. Том I

Во-первых, первичным и естественным образом, как в зрении наличествуют подобия цветов и аналогичных им чувственных объектов.

Во-вторых, естественным, но не первичным образом, как в зрении наличествуют подобия формы, размера и других чувственных объектов, общих сразу нескольким чувствам.

В-третьих, как не первичным, так и не естественным образом, но – акцидентно, как в зрении может присутствовать образ человека, однако не как [образ именно] человека, а как [образ некоего] окрашенного объекта, случайно оказавшегося человеком.

Итак, чувство не может иметь никаких ложных сведений о [первично и естественно] присущих ему объектах, кроме как случайно и крайне редко, и еще в том смысле, в каком нездоровый орган не в состоянии правильно воспринимать чувственную форму, ибо любой пассивный субъект, будучи [по какой-либо причине] нерасположенным [к восприятию воздействия], может неверно воспринять воздействие [исходящее от] действователя. Так происходит, например, тогда, когда больному, вследствие воспаления языка, сладкое представляется горьким. Что же касается объектов, общих [многим] чувствам, а равно и объектов акцидентных, то даже верно сориентированное чувство может иметь ложное восприятие, поскольку оно либо относится к ним [(т. е. к объектам чувства)] не непосредственно, а акцидентно, либо же оно воспринимает их как следствия, будучи само направлено на другие вещи.

Ответ на возражение 1. Ощущением чувства является его восприятие само по себе. Следовательно, поскольку чувство свидетельствует о своем ощущении, мы не обманываемся в суждении о том, что испытываем ощущение. Но так как, однако, чувство порою ошибочно ощущает свой объект, из этого следует, что иногда оно ошибочно свидетельствует об объекте; таким образом, чувство [может] обманывать нас с точки зрения [ощущаемого] объекта, но не с точки зрения ощущения как такового.

Ответ на возражение 2. Говорят, что ложность не присуща чувству, поскольку чувство не лжет с точки зрения присущего ему объекта. Поэтому есть и другой перевод [текста Философа], где сказано [куда как] определенней: «Относительно присущего ему объекта чувство истинно всегда». Ложность приписывается воображению постольку поскольку оно может продуцировать образ чего-либо даже при его отсутствии. Следовательно, когда кто-либо ощущает образ вещи так, как будто бы это и есть сама вещь, результатом такого восприятия является ложь; по этой причине Философ заметил, что о теневых рисунках и сновидениях говорят как о ложных потому, что они вызывают образы вещей, не представленных в субстанции[307].

Ответ на возражение 3. Этот аргумент подтверждает лишь то, что ложь не находится в чувстве в том смысле, что последнему [якобы] ведомы истина и ложь.

Раздел 3. Находится ли ложь в уме?

С третьим [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что в уме нет лжи. Так, Августин говорит, что познание обманываемого не простирается на то, в чем его обманывают. Но о лжи можно сказать как о существующей в знании только в том смысле, что именно в нем [(т. е. в пределах области знания)] мы и обманываемся. Значит, в уме нет лжи.

Возражение 2. Далее, Философ говорит, что ум истинен всегда[308]. Следовательно, в уме нет никакой лжи.

Этому противоречит сказанное в [книге] Ό душе» III, ботом, что «истина и ложность встречаются там, где имеется сочетание мыслей». Но такое сочетание имеется [именно] в уме. Значит, истина и ложь существуют в уме.

Отвечаю: как вещь обретает свое бытие благодаря присущей ей форме, точно так же и познавательная способность обретает знание благодаря образам познанных вещей. Следовательно, как природные вещи не могут испытывать недостатка в бытии, принадлежащем им благодаря их форме, но могут испытывать недостаток в акцидентном или вторичном качестве (например, человек может и не иметь двух ног, оставаясь при этом человеком), так и познавательной способности не может недоставать знания о вещи, чей образ ею познан, но может недоставать [знания] чего-то такого, что вторично или акцидентно этой [познанной] форме. Ибо уже было сказано, что зрение не обманывается относительно присущих ему [первичным и естественным образом] чувственных объектов, но только лишь – относительно общих всем чувствам, которые вторичны для его объекта, или же относительно акцидентных объектов чувства (2). Но как чувство непосредственно оформляется образом присущего ему объекта, так и ум – подобием сущности вещи. Следовательно, ум, направленный на сущность вещи, истинен всегда, равно как истинно и чувство, направленное на присущий ему объект. Однако при утверждении и отрицании ум может впасть в заблуждение, приписывая вещи, чью сущность он знает, что-то, что не является следствием [ее сущности] или [даже] противоположно ей. Ведь ум так же относится к суждению о подобных вещах, как чувство – к оценке общих [всем чувствам] или акцидентных ему объектов.

Здесь, впрочем, имеется и различие, ибо, как уже было сказано ранее в связи с [рассмотрением вопроса об] истине (16,2), ложь может существовать в уме не только в том смысле, что ум выносит суждение о знаемом, но и в том, что он выносит суждение об истине, тогда как в чувстве, как было говорено выше (2), знания о лжи нет.

Но так как ложность в уме относится по существу только лишь к составленности ума, она возникает также и акцидентно при тех действиях ума, посредством которых он познает сущность вещи, в той мере, в какой к ним [(т. е. к этим действиям ума)] примешивается [упомянутая] составленность, и это может происходить двояко. С одной стороны, [это происходит] тогда, когда ум прилагает дефиницию, присущую [некоторой] одной вещи, к [совсем] другой; как, [например, дефиницию] окружности к человеку Ибо [истинная] дефиниция одной вещи станет ложной, если ее приложить к другой. С другой стороны, [это происходит] при составлении дефиниции из частей, которые исключают друг друга. Ибо подобная дефиниция будет ложной не только относительно вещи, но и сама по себе. Такой ложью могла бы быть дефиниция «животное разумное, с четырьмя ногами», и ум, составивший ее, впал бы в заблуждение, поскольку утверждение типа «иные из разумных животных имеют четыре ноги» ложно само по себе. По этой-то причине ум и не может ошибиться при познании простых сущностей: он либо истинен, либо не знает вообще.

Ответ на возражение 1. Поскольку сущность вещи – это присущий уму объект, то правы те, которые говорят, что мы истинно знаем вещь, когда сводим ее к ее сущности и подобным же образом выносим суждение о ней; так [например] происходит при доказательных утверждениях, в которых нет никакой лжи. И слова Августина о том, что познание обманываемого не простирается на то, в чем его обманывают, должно понимать именно в этом смысле, а не в том, что никто и никогда не обманывается ни в одном из действий [своего] ума.

Ответ на возражение 2. Ум всегда истинен в отношении первых начал; он не обманывается относительно них по той же самой причине, по которой не обманывается относительно того, что суть [та или иная] вещь. Ибо самоочевидные начала таковы, что ведомы по мере познания определений, поскольку в данном случае предикат включен в дефиницию субъекта.

Раздел 4. Являются ли противоположностями истина и ложь?

С четвертым [положением дело] обстоит следующим образом.

Возражение 1. Кажется, что истина и ложь не являются противоположностями. Ведь истина и ложь противостоят друг другу как существующее несуществующему, о чем можно прочесть у Августина, который заметил, что «истинное есть то, что существует»[309]. Но то, что есть, и то, чего нет, не противостоят друг другу как противоположности. Поэтому истина и ложь – не противоположности.

Возражение 2. Далее, ни одна из двух противоположностей не может содержаться в другой. Но ложь является таковою по истине; ведь сказал же Августин, что «трагик не был бы истинным трагиком, если бы не пожелал быть ложным Гектором»[310]. Поэтому истина и ложь – не противоположности.

Возражение 3. Кроме того, в Боге нет никакой противоположности, поскольку, как сказал Августин, «ничто не противоположно божественной сущности»[311]. Но ложь противостоит Богу, ибо в Писании об идоле говорится как о лжи: «Они крепко держатся обмана» (Иер. 8:5), то есть, как указано в [соответствующей] глоссе, «идола». Поэтому ложь и истина – не противоположности.

Этому противоречат слова Философа о том, что ложное мнение противостоит истинному[312].