Сергий Булгаков - Малая трилогия

Заслуживает внимания, что ни в Ветхом, ни в Новом Завете не отмечается подвига пустынножительства и постничества, кроме как относительно Иоанна, который в этом смысле является родоначальником «равноангельского» подвижнического жития.

Подвиг умерщвления плоти всегда отмечается и в иконографии, ибо изображение аскетического облика Иоанна Предтечи стало одной из самых излюбленных тем православной и особенно русской иконописи.

Однако в этом сообщении Евангелия от Луки имеет значение не только подвиг пустынножительства, но и сама пустыня как таковая. «От самых пелен в пустыню вселился еси», свидетельствует св. Церковь, «удалился еси бегаяй, пророче, водворился же еси в пустыню непроходную» (служба Предт. гл. I, канон, п. 8, тр.З). Иоанну Предтече, от чрева матернего осененному Св. Духом и приуготовляющемуся встретить и крестить Господа, надлежало сохраниться от дыхания греха и греховного приражения. Пустыня, как место, где не живет человек и соприсущий ему грех, была тем чистым местом, где естественно было сохраняться от грехопадения тому, кто призван был к свободе от личного греха. Правда, и пустыня не свободна от духов злобы поднебесной. Однако не следует преувеличивать их ведения. Они могли не знать, кто соблюдается в пустынях Израилевых до явления своего народу, ибо они не знали и не постигали тайны боговоплощение, как это явствует из того, что лишь после крещения Господня и богоявления приступает к Нему к пустыне искуситель с неуверенными и испытующими словами: «аще ты еси сын Божий». Поэтому Иоанн мог быть особым промышлением Божиим охранен от злобы сатанинской, и уж, во всяком случае, он не подвергался ей как Предтеча, ибо эта тайна была тогда сатане еще не ведома.

Пустыня в жизни Предтечи напрашивается на сопоставление с храмом в детской и отроческой жизни Приснодевы: Она была введена в храм и здесь соблюдалась от всякого зла в служении ангелов. Предтеча же удалился в пустыню, храм природы. Разумеется, здесь есть существенное различие, естественно вытекающее из различия служений и призваний, но при этом явном различии важно установить и сближение. Заслуживает внимания, что о Предтече ничего не упоминается в отношении к храму: в нем, как стоящем на границе Заветов Ветхого и Нового, уже теряет свое значение храм ветхозаветный, и он предстоит Богу в пустыне, внемля зову нового священства по чину Мельхиседекову. По своему происхождению из священнического рода, Иоанн мог и должен был быть священником, и, однако, в Евангелии, в котором столь выразительно показано это его происхождение, совершенно отсутствует всякое указание об отношении его к храму. Иоанн, будучи священником по крови, уже не священствовал в ветхозаветном храме, и нет прямых указаний, чтобы он в нем появлялся, и даже если предположить это явление, то оно не переходило за пределы обязательных для всякого верующего Иудея посещений[129].

Пребывание Предтечи в пустынях до дня явления миру имеет, помимо удаления от греховной жизни, еще и другое значение. Это есть как бы вольная смерть для людей, великая схима посвящения Богу.

Жить в пустыне это значит не только жить без людей, вне человеческого общества, но и жить с Богом и для Бога, это такая полнота богожития и боговедения, из которой не делается никакого вычета для чувств и привязанностей человеческих. Предтеча, вся сила подвига которого заключается в полноте самоотдания, жертве своей жизнью для Другого, начинает этот свой путь и подвиг Предтечи уже от пелен матерних. Он умирает для всего человеческого, для того, чтоб стать Предтечей и только Предтечей, другом и только другом Жениха, соблюсти полную нераздельность чувств и полноту сил для этого подвига. На некоторых иконах Предтеча изображается еще не обезглавленный и, однако, со своей главою в руках. Это может означать то, что самообезглавление, жертвенная смерть, произошла в нем ранее телесной смерти, и это самообезглавление есть уже жизнь его в пустынях. Полнотой глубокой тайны и молчания облечено это пустынножитие пред лицом Бо–жиим, явлены только плоды его в проповеди и крещении. Сила Крестителева, которая оказалась достаточно велика, чтобы выдержать Крещение Господа и Богоявление, тогда, в пустынях, была накопляема. И эта сила — целомудрие, нерастленность грехом первозданной человеческой природы. Чистота и свобода от личного греха дает мудрость, цельность, целомудрие, присущее тому, кого Церковь ублажает как «чистоты учителя» и, больше того, как «ангела». Сила эта — девство, равноангельный Предтеча есть девственник, и пустыня, отделяющая его от людей, есть целомудрие. Св. Церковь ублажает, как девственника, св. апостола Иоанна Богослова, который и удостоился принять в дом свой Приснодеву и усыновиться Ей. Однако девственность св. Иоанна имеет значение подвига или состояния, но не выражает его существа, как это имеет место относительно Предтечи, величайшего между рожденными женою и стоящего непосредственно у Престола Божия.

Девство Предтечи есть более, чем фактическое состояние в том смысле, как это определено в Апокалипсисе: «это те, которые не осквернились с женами» (14, 14). Это есть, в известном смысле, уже освобождение от пола и его горения. Это не означает, разумеется, уничтожения различия между мужеским и женским естеством в человеке, которое изначально создано и лишь в соединении выражает полноту образа Божия в человеке: «по образу Божию сотворил его, мужчину и женщину сотворил их» (Быт. 1, 27).Это различие утверждено и увековечено боговоплощением, которое есть рождение от Жены Младенца мужеска пола. И Иоанн, как носитель девства, также не переставал иметь мужеское естество, как и Приснодева женское. Но эти различия сделались пленением пола лишь вследствие греха, через облечение в кожаные ризы светоносных прародительских тел после грехопадения. И как Дева Мария в Приснодевстве Своем есть жена (Гал. 4, 4) в смысле естества, однако уже не женщина в смысле пола[130], как и Господь есть мужеского пола (Лк. 2, 23), и, однако, также не в смысле связанного с греховностью естества, подобно и Предтеча Господень был мужеского пола, но не был мужем в плотском смысле, ибо был облечен девством, и в этом смысле (хотя и не только в этом), именуется ангелом в пророчествах (Малах. 3,1) и в песнях церковных.

Девственное естество Предтечи нужно понять именно в отношении к Девству Богоматери, с Которою он соединяется Церковью в Деисисе, и притом как в сходстве, так и в различии. Первородный грех извратил природу человека именно в том, что разрушил в нем девство и через это вверг его в пол, и хотя девственность возможна для человека как фактическое состояние, как подвиг, но не самое девство, которое есть нечто иное, как освобождение от первородного греха. Однако в своем подвиге девственности и падший человек способен неопределенно приближаться к девству, освобождаясь от пола, становясь «ангелом» (как Предтеча). Это приближение никогда не становится достижением, которое возможно лишь силою искупления, действием благодати Божией, посему и в этом смысле справедливо, что хотя никто не восставал из рожденных между женами больше Крестителя, но и наименьший в Царствии Божием, т. е. после искупления, больше его. Однако и это приближение имеет свой предел или полноту, после которой становится возможным приятие силы Божией, восстановляющей утраченное девство и превращающее факт в онтологию, девство в приснодевство. Такая вершина человеческой девственности или святости достигнута Девой Марией, Которая посему и была удостоена стать Богоматерью. Однако не Ею одною, но, кроме того, и Иоанном, который посему и удостоен был стать Предтечей и Крестителем Господним: девству женского естества в Марии соответствует и девство мужеского естества в Иоанне, здесь полная аналогия и соответствие. В этом заключается прямое основание к тому, что Богоматерь и Предтеча совместно предстоят в молитве перед престолом Христовым в Деисисе, на Страшном Суде, и, что здесь особенно интересно, — на иконах Софии, Премудрости Божией (новгородского извода), где огненный ангел, сидящий на престоле, имеет одесную и ошуюю Богоматерь и Предтечу. София есть Девство по–преимуществу, как сила Целомудрия, и посему оно естественно изображается в носителях девства. Но об этом ниже.

Было бы неуместно и даже невозможно делать попытку измерить и сравнить степень девства и целомудрия, как силы святости, в Богоматери и Предтече: здесь достаточно общего указания, что Богоматерь выше даже и Предтечи (что внешне выражается в иконографии стоянием Ее одесную Христа, Предтечи же ошуюю), ибо Она, и только Она, призвана стать Богоматерью и, приняв осенение Духа, сделаться Приснодевой, т. е. вполне усовершить и обожить Свое естество. Здесь тайна и сила Богоро–ждения и прославления Богоматери как Царицы неба и земли, — сюда за Нею не может следовать и Предтеча. Однако и им, как величайшим между рожденными от жены, достигается этим высший предел человеческого девства и святости, за которым уже начинается царство благодати, Царствие Божие. И он, сподобившийся всего, чего он сподобился, обладал уже всей человеческой силой девства, был девственником в личном своем бытии, хотя и не мог достигнуть приснодевства, освободиться от первородного греха. Ему не дано было приснодевство при жизни его, однако и ему была дана благодать Св. Духа, какая соответствует служению Крестителеву, и она могла быть принята и вмещена лишь полнотой человеческого достижения в девстве и святости. Предтеча был готов к своему служению, но это и означает достижение им предельной девственности, или, что то же, святости. В обоих исполнены все человеческие возможности в смысле личной свободы от греха, но не происходит еще преодоления греха первородного.