Ярослав Пеликан - Христианская традиция. История развития вероучения. Том 2. Дух восточного христианства (600-1700)

Непреложная истина Спасения

"Главной мыслью св. Максима, равно как всего восточного богословия <была> идея обожения" [023]. Как и все прочие богословские идеи, она пришла к нему из христианской древности и была сформулирована греческими отцами [024]. Спасение, понимаемое как обожение, было средоточием христианской веры и библейской вести. Цель Господней молитвы состояла в том, чтобы указать на тайну обожения [025]. Крещение совершалось "во имя Троицы животворящей и обоживающей" [026]. Когда (как описывает Иоанн в своем Евангелии) приглашенные на брачный пир в Кану Галилейскую сказали хозяину, что он "хорошее вино сберег доселе" [027], речь шла о слове Божием, которое было оставлено напоследок и благодаря которому человек обретал обожение [028]. Когда в посланиях того же Иоанна, прозванного "Богословом" [029], говорится, что "еще не открылось, что будем" [030], речь идет о "грядущем обожении тех, кто ныне соделались детьми Божиими" [031]. Когда апостол Павел говорил о "богатстве" [032] для святых, тоже предполагалось обожение [033]. Однако в Библии есть два основополагающих отрывка, в которых о спасении говорится как об обожении: это возвещение из псалма ("Я сказал: вы — боги") [034], приводимое в Новом Завете, и новозаветное обетование о том, что уверовавшие "соделаются причастниками Божествого естества" [035]. Первое означает, что праведники и ангелы наследуют божественную природу [036], тогда как во втором говорится, что обожение [037] достигается через "единение со Христом" [038], так как уподобление Ему является обоживающей силой, наделяющей человека божественной природой [039]. Греческое язычество уже знало, что от деятельной жизни надо возвыситься до созерцательной, однако греческое христианство открыло третий шаг, когда человек возносится и обретает божественное естество [040]. Из сочинений Дионисия Ареопагита [041] ревнители созерцания знали, что Бог не только превыше всего существующего, но превосходит и саму сущность, и, зная это, они постигали подлинный смысл обожения [042].

Предпосылкой спасения как обожения стало воплощение божественного Слова, так как "Господь стал человеком ради нашего спасения" [043]. Порой, говоря о "богословии", такие писатели, как Дионисий, стремились указать на тайну воплощения и связанные в ней вопросы [044]. Изначально человек был сотворен для "такого чадородия, которое было обожающим и невещественным", но грехопадение означало, что божественный замысел был изменен и что человек был уловлен в силки плотского размножения, водительствуемого страстным вожделением. Поэтому Слово Божие стало человеком, чтобы освободить человека от этой страсти и восстановить его до того состояния, для которого он и был сотворен [045]. Следовательно, Бог стал человеком, чтобы человек обожился. Пасхальное воскресенье ("первое воскресенье") можно рассматривать как "символ грядущего воскресения во плоти и нетления" или же как "образ грядущего обожения по благодати" [046]. В конечном счете, для верного это было одно и то же. Само определение благовествования было связано с определеним спасения; оно было "посланием от Бога и призывом к человеку через воплотившегося Сына и примирение <совершенного Им> с Отцом, даровавшего награду как дар тем, кто уверовал в Него, — <награду> вечного обожения" [047]. Несмотря на то что никакое определение благовествования не упоминает об обожении явно [048], оно скрыто присутствует как содержание благовествуемого спасения.

Фраза "даровавшего награду как дар" предполагает некую двойственность в идее обожения, так как "с одной стороны, Максим может сказать, что природе человеческой не присуща никакая сила, могущая обожить человека, а с другой, — что Бог становится человеком настолько, насколько человек обоживается сам" [049]. Библейское возвещение "вы — боги" не надо понимать в том смысле, что человек по своей природе или в силу своего нынешнего состояния мог достичь обожения; он мог достичь его и обрести это возвышенное именование только благодаря усыновлению и Божией благодати. В противном случае обожение было бы не даром Бога, но работой самой человеческой природы [050]. "Ни одна тварь не может обожиться силою своего собственного естества, поскольку не может уловить Бога. Это бывает только по благодати Божией" [051]. Обожение — не дело рук человеческих, но одной лишь божественной силы [052], и все-таки это постоянное и недвусмысленное упоминание о благодати не означало, что свободную волю человека надо исключить из этого процесса, потому что "Дух не родит волю, которая не изъявляет себя, но обоживает волю, которая сама того желает" [053]. Таким образом, для восточно-христианской мысли противостояние божественной благодати и человеческой свободы, веками не дававшее покоя западному богословию, как таковое проблемы не представляло. Важно, наверное, то, что некоторые из самых пространных обсуждений этого вопроса начались в спорах с исламом [054].

Не предполагалось, однако, что дар обожения, обретаемый благодаря воплощению Логоса, следует держать в тайне. Он был содержанием божественного откровения, которое стало известно людям через святое учение, и поэтому неотъемлемой частью "совершенного спасения" является "совершенное исповедание" [055], в то время как еретики противоборствуют тому и другому. Поскольку богоявленное вероучение содержит истину спасения, его можно именовать "учениями святых обоживающих осияний", так как они озаряют верных светом достоверного знания, обоживая их [056]. Таким образом, благодать и откровение характеризуются тем, что сообщают знание о божественной истине, равно как благодаря обожению преображают смертного человека. С одной стороны, нельзя сказать, что Писание сводится к одной лишь истории откровения и спасения, так как "божественными Писаниями мы очищаемы и озаряемы для святого рождения от Бога". С другой стороны, нельзя сказать, что таинства призваны лишь к тому, чтобы наделять благодатью, ибо "причастием и миропомазанием мы соделываемся совершенными в нашем познании" [057]. Истина спасения дарует нечто большее, нежели знание, но и не меньше его. От постижения спасительной истории воплощения, смерти и воскресения Христа можно возвыситься до созерцания славы Божией и, в конечном счете, до мистического единения с Богом [058], однако начинать надо именно с такого знания. Благодаря "практической философии" или деятельной жизни христианина некоторые уверовавшие от плоти Христа поднялись до Его души; другие через созерцание обрели возможность пойти от души Христа к Его "уму", и через мистическое единения уже немногие смогли двинуться дальше, от Христова ума к самому Его Божеству [059]. Однако для всех остается необходимым истинное богопознание во Христе.

Итак, единение с Богом и первый шаг к нему — очищение — были тесно связаны с познанием. Толкую один отрывок из Григория Богослова, Максим утверждает, что "тайноводство чрез познание" — основа для очищения ума Святым Духом, даже если этим даром наделены те, кто уже получил дар святости [060]. Вера — это "основание, предлежащее делам благочестия, то, что вселяет уверенность, что Бог есть и что божественное реально" [061]. Будучи таковой, она предстает как основа надежды и любви, которые не имеют крепости без нее. Царство Божие, осуществляющее единение с Богом, — это "вера в действии" [062]. Такая вера весьма самобытна по содержанию и цели. Это "вера Церкви… чрез которую мы ведомы к наследованию благости" [063]. Вера характерна для православных догматов церкви, благодаря которым становятся возможными надежда и любовь. Без веры невозможно достичь спасения. Уверовавшие получали наставление, согласно которому необходимым условием обретения вечной жизни было не что иное, как сама вера [064]; православное умонастроение было необходимым для спасения. Поэтому предостережение апостола Павла от "производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились" [065], было воспринято как наступление на "тех, кто не приемлет благочестивых и спасительных догматов Церкви" [066].