Монах Афонский - Птицы небесные. 1-2 части

В раздумье я вышел на церковный двор и заметил в углу, под высоким кипарисом, кольцо верующих женщин, тесно кого-то обступивших. Подойдя поближе, я увидел, что женщины окружили престарелую, сухонькую, с добрым лицом монахиню, с любовью отвечающую на их многочисленные вопросы. Она подняла глаза и мир поплыл передо мною. Они излучали что-то такое родное, что я начал плакать, стыдясь своих слез и вытирая их руками. Монахиня взяла меня за руку, перекрестила и четко, строго сказала:

— Слушай внимательно: на дурное не ходи, делай доброе. А лучше иди в монахи, — и спасешься…

Я молча кивнул головой. Но обступившие нас женщины запротестовали:

— Молодой человек, ты лучше сделай так: и на земле поживи, детей заведи, и Богу угоди!

— Не слушай их, сынок! — строго и непреклонно повторила наставница. — Ищи прежде всего Царство Небесное и иди в монахи, не ищи мирского… Иди к Богу налегке.

— Так это же нужно от всей жизни отречься? — ее пожелание поставило меня в тупик.

— Да какая это жизнь? Вся жизнь — это пока детство длится, а потом — мертвые хоронят своих мертвецов… Ты молиться умеешь?

— Немного умею… — смущенно ответил я.

— Вот тебе четки, читай «Господи Иисусе Христе, помилуй мя!»

И она, благословив, вручила мне стертые от долгого употребления четки, которые я с благоговением сжал в руке. Помню, еще эта благодатная молитвенница рассказала мне, что по происхождению она гречанка, долго жила в Киево-Печерской Лавре, а сейчас паломничает по святыням Абхазии.

— Да пребудет с тобой милость Божия, дорогой мой! — попрощалась она со мной и снова перекрестила меня.

Здесь женщины заговорили все разом, и я выбрался из толпы. Весь день я провел под впечатлением этой удивительной встречи и к вечеру всей душой влюбился в эту старенькую монахиню. Хотелось видеть ее доброе лицо, слышать ее ласковый голос и смотреть в ее лучистые молодые глаза. Я кинулся на базар, накупил яблок, слив, абрикосов, кажется, даже арбуз, чтобы утром отблагодарить ее за необыкновенную встречу. Едва дождавшись утра, я приехал в церковь, но службы в этот день не было, а сторож, подозрительно глядя на меня и на мои подарки, сказал, что монахиня уехала в горы. Оставив все покупки оторопевшему сторожу, я с грустью побрел на вокзал, чтобы там разузнать, как добраться до Батуми. Мне посоветовали лететь вертолетом из Адлерского аэропорта — полет займет немного времени и можно вдоволь полюбоваться всем побережьем. Это было решено. Я вернулся в свою комнату на турбазе, упал на кровать и горько разрыдался, глубоко сожалея о том, что больше вряд ли увижусь с полюбившейся мне старушкой-монахиней.

В Адлерском аэропорту мне удалось взять билет на вертолет, раз в день вылетавший в 14.00 на Батуми. И вот подо мной поплыли густые леса и села, привольно раскинувшиеся по изумрудно-зеленым холмам. Время от времени за окном вспыхивали и гасли осколками солнца безчисленные реки, текущие к морю с заснеженных вершин. Внезапно фантастически прекрасное строение проплыло за окном вертолета. На склоне лесистой горы возвышалось грандиозное здание золотисто-охристого цвета, возносящего к небу голубые главы, увенчанные крестами. Я не верил своим глазам. Мне довелось увидеть первый в своей жизни монастырь, — до чего же он был красив и величествен!

— Что это за здание? — через шум двигателей прокричал я бортпроводнице.

— Это Ново-Афонский монастырь!

Неземное видение глубоко запечатлелось в душе и я наказал себе непременно в нем побывать. Батуми встретил меня парной духотой и густой синевой морской дымки. Наступал мягкий южный вечер. С небольшой сумкой на плече я отправился искать ночлег. Увидев в одном уютном дворике симпатичных старика со старушкой, сидевших на открытой веранде маленького домика, я обратился к ним с вопросом, не пустят ли они меня переночевать?

— А ты один?

— Один.

— А где же твои вещи?

— Я путешествую.

Этот ответ почему-то удовлетворил хозяев и за рубль они предложили мне маленькую комнату и койку. Утром, расспросив у старичков дорогу, я поспешил в храм. Отстояв службу, стал дожидаться батюшку, представительного грузина, ушедшего переоблачаться в алтарь. Меня окружили женщины:

— Что ищите, молодой человек?

— Хочу купить Библию. Меня благословил сюда приехать священник в Гаграх.

— А вы семинарист?

— Нет.

— Тогда вам лучше сказать, что вы семинарист, потому что наш батюшка любит семинаристов!

Я пожал плечами, не зная, что ответить. Наконец, батюшка вышел из алтаря и, после того как он благословил меня, женщины наперебой начали объяснять ему, что я семинарист, хочу купить Библию и что у меня такое благословение от гагрского батюшки.

— А вы в какой семинарии учитесь? — спросил священник.

— Я еще не учусь, но хочу поступить в семинарию!

— А читать на церковно-славянском умеешь?

— Умею, — ответил я, потому что на первом курсе в университете у нас преподавался старославянский язык.

Батюшка вынес мне Библию, старого, еще елизаветинского издания и, раскрыв, протянул мне:

— Читай!

Я бойко прочитал небольшой отрывок.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал священник.

Он назвал какую-то очень умеренную цену, и я вышел с Библией в руках, счастливый и блаженный от радости.

Мои старички жили рядом с морским вокзалом. Оставив в комнате Библию, я поспешил к вокзальным кассам, где стояла огромная очередь за билетами на рейс Батуми-Одесса. Несколько часов пришлось выстоять в очереди, досадуя на тех, кто то и дело с важным видом подходил к кассе. По-видимому, это без очереди брали билеты местные богачи. Наконец я оказался у маленького окошка кассы и, просунув в нее голову, попросил билет в каюту на верхней палубе. Но выяснилось, что остались билеты только на нижнюю палубу.

— Это что, в трюм? — упавшим голосом спросил я.

— В трум, в трум… Слушай, берешь билет или не берешь? — послышалось из окошка.

Раздумывать было нечего. С билетом пассажира в трюм корабля я выбрался из толпы и вернулся к милым старичкам, чтобы отдохнуть, забрать Библию и свою дорожную сумку. К вечеру огромный белый теплоход уже возвышался над морским вокзалом, который казался маленькой лодкой рядом с белоснежной громадой корабля с названием «Нахимов» (спустя несколько лет он затонул под Новороссийском).

Меня действительно поместили в трюм, в глухую тесную каюту без окон, где стояли три двухъярусные койки. Среди пассажиров в каюте находились и женщины. Удрученный тем, что в таком помещении у меня совершенно не будет возможности молиться, я решил все дневное время проводить наверху, на открытой палубе. На носу теплохода находилась большая бухта толстого корабельного каната, где я облюбовал себе уединенное место. Там я сидел, укрывшись от людей и пробуя молиться по четкам все время нашего плавания, кроме холодных ночей, вынуждавших меня спускаться в трюм, в душную и тесную каюту. Одна из женщин, когда мы случайно остались одни, неожиданно обратилась ко мне:

— Скажите, молодой человек, вы что, верующий?

— А разве это видно? — недоуменно спросил я.

— Да уж, видно… — усмехнулась она.

По пути наш теплоход заходил в большие порты: Сухуми, Сочи, Новороссийск и Ялту, поэтому плавание продолжалось, кажется, почти неделю. Днем в Одессе я поспешил на поиски моего друга-поэта по его старому адресу, который привел меня в один из больших одесских микрорайонов. На мои звонки из квартиры никто не выходил, и мне пришлось довольно долго ожидать у подъезда ее хозяев. К вечеру мимо меня прошла пожилая женщина, похожая на учительницу, и внимательно на меня посмотрела. Услышав, как на втором этаже хлопнула та дверь, в которую я звонил, я решил подняться. Мне открыла дверь та самая женщина, черты лица ее напоминали лицо моего друга. Разузнав в чем дело, она пригласила меня подождать сына в его комнате, сплошь уставленной полками с книгами и пластинками с классической музыкой. Пока она поила меня чаем и расспрашивала о нашей армейской дружбе, пришел и мой поэт, кажется, немного навеселе. Для него было полной неожиданностью, что я помнил его и сумел разыскать. Чрезвычайно обрадовавшись, он предложил мне остаться у них и никуда не хотел отпускать, призвав на помощь свою маму. Поблагодарив их за гостеприимство и сославшись на то, что времени на Одессу у меня мало, я остался у радушных хозяев, признательный за такое великодушие с их стороны, намереваясь долго не задерживаться.

Стихи мой друг читал также самозабвенно, как и раньше, но, как и тогда, я опять не понимал сути его стихотворений. Стихи писала и его мама, учительница литературы. Они не печатали своих стихотворений, а писали для себя и своих знакомых. Мой друг, как и я, учился на филологическом факультете, но в Одесском университете. Я показал моим друзьям свои стихи, написанные в горах, кроме стихотворения о монахине. Большинство из них поэт раскритиковал, не находя в них поэзии, а «серебряную дудочку» он прочитал вместе со своей мамой, восторгаясь мелодичностью стиха. Я рассказал о покупке Библии, что очень удивило их, а еще больше поразило то, что ради одной книги мне пришлось поехать в Батуми. Поэт пообещал повести меня утром на книжный рынок: «Там тоже попадается разная религиозная литература…»