Протоиерей Александр Мень - ИСТОРИЯ РЕЛИГИИ в 2 томах В поисках пути, истины, и жизни

Ознакомительный фрагмент

Все, что видит, слышит, осязает и обоняет человек, — проявления Диониса. Запах бойни и сонного пруда, ледяные ветры и обессиливающий зной, нежные цветы и отвратительный паук -— во всем заключено божественное. Разум не может смириться с этим, он осуждает и одобряет, сортирует и выбирает. Но чего стоят его суждения, когда «священное безумие Вакха», вызванное опьяняющим танцем под голубым небом или ночью при свете звезд и огней, — примиряет со всем! Исчезает различие между жизнью и смертью. Человек уже не чувствует себя оторванным от Вселенной, он отождествился с ней, а значит — с Дионисом.

Здесь мы видим искаженные проявления жажды Божественного, неистребимой в человеке. И чем меньше способны идеи века утолить ее, тем сильнее может оказаться взрыв. Когда душа не находит подлинно высокого призвания, ее порывы могут принимать самые устрашающие и уродливые формы.

Мистика Диониса родилась из стремления найти в природе вечную жизнь и спасение. Но в конце концов она лишь низводила человека до уровня животного. Впрочем, и это не совсем верно. Полного возвращения к бессловесным для человека быть не может. То, что естественно для зверя, у людей нередко становится болезнью, безумством и извращением. Им не дано безнаказанно отрекаться от разума, от совести, от духа. Человеку открыт один единственный путь — путь к восхождению. Попытка же спуститься вниз, к чисто травоядному способу бытия, несет лишь иллюзорное освобождение.

До нас дошли созданные в V в. до Р.Х. «Орфеевы гимны», в которых содержится новое религиозное учение, попытавшееся соединить в себе гармонию и стихию, увидеть верховное Единство. Они восходят к мифическому герою — Орфею, поклоннику Аполлона. О нем говорили, что от матери своей, музы Каллиопы, он получил волшебный дар: «Его игра и пение покоряли стихии. Когда он путешествовал с аргонавтами, волны и ветер смирялись, зачарованные дивной музыкой».

Об Орфее рассказывали, что, пытаясь вернуть на землю свою жену Эвридику, погибшую от укуса змеи, он спускался в Преисподнюю. И даже там его лира творила чудеса: чудовища закрывали свои пасти, успокаивались злобные Эринии, сам властитель Аида был покорен Орфеем. Он согласился отдать ему Эвридику, но с тем условием, чтобы певец шел впереди, не оглядываясь на нее. Однако Орфей не мог преодолеть наплыва чувств и обернулся, Эвридика была увлечена в бездну, на этот раз навсегда.

Безутешный, скитался певец по земле, не находя покоя. Но вскоре и его самого настигла гибель. Во Фракии он встретил толпу безумствующих вакханок, которые в припадке исступления растерзали Орфея. Каллиопа со слезами собрала окровавленные куски тела и погребла на вершине горы Пангея. Лишь голова певца вместе с его неразлучной лирой упала в море, и волны вынесли ее на остров Лесбос. Там, в расселине скал, она изрекала пророчества.

Учение орфиков исходит из того, что в мире есть два противоположных начала — Аполлон и Дионис. Один олицетворяет единство и стройность, другой — многообразие и раздробленность. Но в то же время в орфизме присутствует и идея верховного Единства, хотя она имеет еще языческий характер. Это обожествленная стихия, предвечное мировое лоно. В некоторых текстах оно именуется Хроносом, Временем. Хронос породил светлый Эфир неба и клокочущий Хаос. Из них родилось космическое яйцо, которое содержало в себе все зародыши Вселенной: богов, титанов и людей. Этот образ характерен для древнего политеизма, утверждающего, что мир не сотворяется, а рождается сам.

Когда гигантское яйцо раскололось, продолжает орфическое сказание, из него вышел сияющий Протогонос — Первородный — бог, объемлющий собою все природное многообразие.

В борьбе богов и титанов Зевс поглотил Первородного и стал единственным мировым Божеством. Он вступает в союз с Преисподней, и от ее царицы рождает съшаДиониса–Загрея. Это не новый бог, а другая ипостась Зевса, его мощь, «одождяющая сила»; отсюда формула орфиков: «И Зевс, и Аид, и Солнце, и Дионис — едины».

Миф повествует, что однажды титаны ополчились против Диониса, который пытался ускользнуть от них, принимая различные облики. Когда он обернулся быком, враги настигли его, растерзали и сожрали. Нетронутым осталось лишь сердце — носитель Дионисовой сущности. Принятое в лоно Зевса, оно возродилось в новом облике, а небесные громы спалили мятежников.

Из оставшегося пепла, в котором божеская природа была перемешана с титанической, возник человеческий род. Это означает, что человек искони был существом двойственным.

Здесь, несомненно, отразился опыт религии Диониса. В момент священного безумия человека подстерегало дремавшее в нем «титаново» начало. Именно оно приводило людей к озверению и к победе плотских желаний. Блаженство человека — в крылатом парении духа, его несчастье — в подчиненности плоти.

Так в греческом сознании совершается переворот, и взгляд на природу человека приближается к индийским воззрениям. Если в гомеровские времена важнейшим считалось тело, а душу мыслили чем–то ущербным, нетвердым и слабым, то теперь именно она провозглашается высшим началом.

Тело — это гробница, считали орфики. Душа подавлена им и влачит в его тесных границах жалкое существование. Даже и в смерти не освобождается она от тисков титановой природы. Эта низменная природа заставляет душу вновь возвращаться на землю, и нет конца страданиям духа — Дионисовой искры.

Подобно прочим мифам о страждущем божестве, орфизм заключал в себе одно из великих прозрений дохристианского мира. Миф о смерти и воскресении бога — это проекция на религию природных циклов, и одновременно это смутная догадка о том, что мир, удалившийся от Бога, не оставлен Им на пути страдания, что Божество состраждет творению, снисходит к нему, чтобы принять его муки и вывести к истинной жизни.

Орфики учили, что человек сам должен идти навстречу Дионису–спасителю. Этому служили мистерии, державшиеся в строжайшей тайне. Участвуя в них, посвященный становился ближе к Дионису. В жизни орфики стремились развивать в себе начала добра, бороться с титаническим началом. Этому служили ограничения в пище, особые принципы аскезы — так называемая «орфическая жизнь».

Примерно в то время, в конце VI в. до Р.Х., появился первый религиозный мыслитель Эллады, своего рода пророк — Пифагор (580—500 гг. до Р.Х.).

В городе Кротоне (на юге Италии) он стал излагать свое учение и основал Союз, или братство. На Пифагора смотрели как на чудотворца. Одетый в белые одежды, он поражал всех «важностью вида». О нем рассказывали, что он проникал в загробный мир, беседовал с духами. Учение Пифагора было обращено к посвященным и хранилось в тайне. Но все же основные его мысли дошли до нас.

Пифагор учил, что душа бессмертна, но переходит из тела в тело, все в мире повторяется через определенные промежутки времени.

Центром его учения было понятие гармонии, навеянное культом Аполлона, бога искусств, света и соразмерности. Двуединство Аполлона и Диониса является основным принципом космоса. Этим словом (от греч. слова со значением «устраивать», «украшать») впервые назвал Вселенную Пифагор.

Верховным божеством философ почитал некое огненное Единство, пребывающее в самом средоточии космоса; это пламенное Целое образует множественность миров, состояний и качеств. Значение Пифагора заключается в том, что на место каприза, произвола и неустойчивости, которые усматривала в мире олимпийская религия, он поставил идею закономерности. Пифагор считал, что разум человека может постичь эту закономерность, что человеческий дух основан на тех же законах, что и космос. Высший порядок, скрытый от взоров невежд, способна открыть человеку музыка. Пифагор учил своих последователей внимать «гармонии сфер».

Один из пифагорейцев говорил, что есть «божественное знание», приобщающее человека к вселенской гармонии. Это знание может быть выражено только на языке математики. Она рассматривалась как каркас космографии, как путь к выведению единой формулы мира, которая тождественна с музыкальной гармонией.

Пифагор указывал и на возможность настройки души–инструмента в унисон с небесной симфонией. Им являлся особый уклад жизни, который требовал просветленности, гармоничности и меры в поступках, чувствах и мыслях. Пифагореец должен был воспитывать в себе целомудрие, сдержанность, миролюбие, уважение к древним учениям, строго следить за собой, заглядывая в свою душу, проверяя совесть. Человеку следует помнить, что его бессмертная душа есть арена противоборства враждующих сил. Их нужно привести в равновесие. Того, кто не смог перестроить свою душу по принципам гармоничности, не минует возмездие. Лишь совершенная жизнь может принести душе блаженство в этой жизни и в будущих воплощениях.

Конец ознакомительного фрагмента