Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите - Рам Дасс

общество представляет собой отличную тренировочную площадку для сознательного отказа от немедленной награды — но только ради того, чтобы завтра получить эту же награду в удвоенном размере.

Практики отречения, с другой стороны, отражают некий «просвещённый эгоизм». Мы занимаемся практикой не для того, чтобы завтра получить конфету побольше; мы делаем это, когда видим, что наша привязанность к желаниям неизбежно приведёт к усилению страданий. В тот миг, когда мы видим это, мы принимаем решение избавиться от них. Это отречение не является результатом страха или чувства вины, всяких там «должен — не должен»; его источник — мудрость.

Наша культура не питает особого уважения к путям, связанным с самоотречением. Наша культура построена на принципе «чем больше, тем лучше, а главное — прямо сейчас». Ганди писал: «Суть и смысл цивилизации состоит не в умножении желаний, но в сознательном и добровольном отказе от них». Такую идею, конечно, непросто продать у нас на Западе, где всё направлено на то, чтобы раздувать пламя желаний. Возьмём, например, рекламу — она основана на принципах, прямо противоположных тем, о которых мы говорим. Она строится на том, чтобы заставить нас чувствовать себя всё более и более неудовлетворёнными, заставить нас хотеть всё новых и новых вещей, которые якобы смогут нам это удовлетворение принести. Каждые пять минут на экране телевизора появляется новое утверждение, призванное вселить в вас ещё одно желание: «Если у вас этого ещё нет, как вы можете быть счастливым? Вы должны хотеть этого! Вы должны это получить, ведь вы этого достойны!»

По меркам Ганди, наша страна со всем её достатком и изобилием всё ещё недостаточно цивилизованна. Если посмотреть, что люди в Америке делают со своими огромными состояниями, то окажется, что они используют свои деньги, чтобы получить возможно больше чувственных удовольствий. А потом, пресытившись этим и начиная чувствовать неизбежное угасание всех желаний, они не знают, куда им податься. Это настоящий тупик, из которого нет и не может быть выхода, поскольку всё тленно и всё проходит.

Увидев и поняв это, мы чувствуем естественное желание прекратить этот процесс. Но, ступив на этот нелёгкий путь, мы иногда забегаем вперёд и начинаем отрекаться от всего только для того, чтобы стать «хорошими» и «правильными», а не потому, что эти желания мешают нам идти дальше и мы хотим с ними покончить. Мы просто пытаемся бежать впереди паровоза.

У меня есть собственное, полученное на опыте представление об этих двух мотивациях и о разнице между ними. Я держал пост, что по сути своей тоже есть одна из форм отречения (мы отказываемся удовлетворять своё желание есть). Пост был особенно интересен для меня, потому что у меня всегда были особые отношения с едой. От мамы я научился ставить на одну доску любовь и еду, так что к десяти годам я уже носил брюки размера XL, сильно растянутые на заднице. На пути еды я достиг значительных высот!

А потом наступил 1967 год, и я оказался в одном храме в Индии. Я заметил, что вокруг все много постятся, и спросил у своего учителя: «Хари Дас, а мне можно поститься?» (На самом деле, я это не сказал, а написал на грифельной доске, которую повсюду таскал с собой, так как в то время мы соблюдали обет молчания.) Хари Дас ответил: «Если хочешь». Я спросил: «Сколько мне поститься?», и он ответил: «Четырёх дней будет вполне достаточно». «А ты сколько постишься?» — не отставал я от него. «Девять дней на каждое новолуние». Тогда я подумал: «Ага, если он может поститься девять дней, то я тоже смогу», и написал ему: «Я буду поститься девять дней». Я чувствовал себя очень святым.

Пришло время, и я начал пост. Девять дней я не мог думать ни о чём, кроме еды. Я думал об обедах на День благодарения, которые мама устраивала, когда я был маленьким; мне виделась жареная индейка и сладкий картофель, и суфле из алтея, и всякие начинки для пирогов, и как пахнет подливка. И каков на вкус первый кусочек — я проживал это со всей силой воображения снова и снова. Я думал обо всех ресторанах, в которых успел побывать в Соединённых Штатах, о крабах в «Северо-западе», о стейке в «Ориджинал Джо» в Сан-Франциско, о рыбе, тушеной в белом вине в новом Орлеане, о лобстерах по-саваннски в Бостоне — боже мой! Я годами был ужасным гурманом, так что теперь мне, к несчастью, было о чём вспомнить.

Пост я всё-таки завершил. Прошло девять дней. Оставался только один интересный вопрос: изводя постом своё тело, что внутри себя я кормил всё это время?

Три месяца спустя, когда я предпринял свой второй девятидневный пост, всё прошло уже гораздо лучше. (Лучше — вот ещё одна индульгенция эго!) Теперь я провёл всё это время, размышляя о еде, которую имел право вкушать, будучи йогом. Я думал о шпинате с ломтиком лимона сверху, об источающих пар рисовых колобках, о горячих свежих чапати (лепёшках) и молоке. Я постился, думая: «Ну разве я не молодец? Я держу девятидневный пост, как говорится в священных книгах. Я того и гляди стану великим хатха-йогом».

Шло время и вот, несколько лет спустя, я снова оказался в Индии. Мы с несколькими друзьями остановились в маленькой деревне; всё, казалось бы, говорило в пользу ещё одного девятидневного поста. Но на этот раз я даже не замечал, что держу пост, за исключением полуденных часов, когда было разрешено выпить немного воды с лимоном или имбирного чая. Просто вместо еды я занимался какими-то другими вещами. Где-то на середине поста я подумал: «Так вот что такое пост. Ну и дела!» Пост — это не отказ от еды; пост — это отказ от голода. До сих пор я был совершенно не в состоянии этого понять, потому что мой ум был занят мыслями о тапасье, о суровых лишениях, которым я себя подвергаю.

Я пришёл к выводу, что настоящая тапасья начинается, когда вы настолько мысленно готовы к ней, что любое ваше действие становится ею. Мы совершаем её радостно, с чувством: «Да! Вот оно! Пусть так всё и будет!», с чувством: «О! Теперь я свободен от этого!» Это действительно освобождение, а не самоотрицание. Рамана Махарши говорил: «Я просто не ем, а все говорят, что я держу пост». Вот в этом-то и состоит сущность тапасьи. Пока мы думаем, что предаемся суровому аскетизму: «Посмотрите на меня! Я отрекаюсь от мира!» —