Савитри. Легенда и символ - Шри Ауробиндо

механические пульсы к свету и любви.

Он зовет спящие воспоминания духа

Вверх из глубин подсознания под пеною Времени:

Забывшие свое пламя счастливой истины,

С отяжелевшими веками глаз, что с трудом видят,

Они приходят, замаскированные как желания и как чувства,

Словно сорные травы, что плывут на поверхности какое-то время

И в сомнамбулическом течении всплывают и тонут.

Нечистые, деградировавшие, хотя движения эти — ее,

Всегда небесная истина размышляет в глубинах жизни;

В самых темных членах ее горит тот огонь.

Касание восторга Бога в актах творения,

Утраченное воспоминание счастья

Таится еще в немых корнях рождения и смерти,

Бесчувственная красота мира отражает восторг Бога.

Того восторга улыбка находится, тайная, всюду;

Он течет в дыхании ветра, в соке дерева,

Его яркая пышность цветет в листьях, цветах.

Когда жизнь пробилась сквозь свою полудрему в растении,

Что страдает и чувствует, но не может пошевелится и крикнуть,

В звере, в крылатой птице, в человеке, что мыслит,

Он делал из стука сердца ритм своей музыки;

Бессознательные ткани он принудил проснуться

И просить счастья и зарабатывать боль,

И трепетать с наслаждением и смехом восторга недолгого,

И дрожать в боли, и жаждать экстаза.

Императивный, безгласный, едва понимаемый,

Слишком далекий от света, слишком близкий к существа сердцевине,

Во Времени от вечного Блаженства странно рожденный,

Он давит на средоточие сердца и вибрирующий нерв;

Его напряженный поиск себя разрывает наше сознание;

Причина нашего страдания и удовольствия лежит в этом жале:

Имеющее инстинкт, но слепое к своей истинной радости,

Желание души выскакивает навстречу преходящим вещам.

Всей Природы желание страстное, которому никто не может противиться,

Приходит, вздымаясь сквозь кровь и ожившее чувство;

Ее причина — экстаз бесконечности,

Он превращается в нас в конечную любовь и вожделения,

В желание побеждать и иметь, ухватить и держать,

Расширить пределы и комнату жизни, удовольствия раздвинуть границы,

Биться и побеждать и своим собственным делать,

В надежду свою радость смешать с радостью других,

В стремление обладать и быть обладаемым,

Наслаждаться, давать наслаждение, чувствовать, жить.

Здесь была его попытка, краткая и ранняя, быть,

Его быстрый конец восторга секундного,

Чей штамп неудачи через невежественную жизнь всю проходит.

Налагающий все еще свою привычку на клетки

Фантом темного и неудачного старта,

Как призрак, преследует все, о чем мы мечтаем, что делаем.

Хотя на земле есть прочно утвержденные жизни,

Работа привычки или чувство закона,

Устойчивое повторение в потоке,

Все еще являются его корнями желания, одного и того же извечно,

Страсти есть вещество, из которого сделаны мы.

Это было первым криком просыпающегося мира.

Это цепляется за нас все еще и запирает бога.

Даже когда рожден ум и душа приняла форму,

В звере, рептилии и человеке, что мыслит,

Это продолжается и является всей их жизни источником.

Это тоже было нужно, чтобы дыхание и жизнь могли быть.

Поэтому дух в конечном невежественном мире

Освободить свое заточенное сознание должен,

Вырваться в маленьких струях в стрелах дрожащих

Из запечатанной нескончаемости Несознания.

Затем он копит медленно массу, на Свет смотрит вверх.

Эта Природа живет, к своему истоку привязанная,

Хватка низшей силы ее все еще держит;

Из глубин несознания ее инстинкты идут;

Ее жизнь — сосед Ничто неживого.

Под этим законом был мир сделан невежественный.

В загадке затемненных Обширностей,

В страсти и самоутрате Бесконечного,

Когда все было погружено в Пустоту отрицающую,

От ночи Небытия никогда не могло б быть спасения,

Если бы Бытие во тьму не нырнуло,

Принося с собой свой тройной мистический крест.

Пробуждая в мировом времени вневременную истину,

Блаженство, на горе сменившееся, ставшее неведением знание,

Сила Бога, превратившаяся в ребенка беспомощность,

Могут принести вниз небеса своей жертвой.

Противоречие образует жизни фундамент:

Вечная, божественная Реальность

Встречается со своими противоположностями собственными;

Бытие стало Пустотой, а Сознание-Сила –

Неведением и слепой Энергии движением,

Экстаз принял форму мирового страдания.

В законе распределения мистического

Мудрость, что готовит свои перспективы далекие,

Спланировала так, чтобы начать свою медленную игру эпохальную.

Поиск вслепую, борьба и хватка нащупывающая

Полузрячей Природы и скрытой Души,

Игра в прятки в сумрачных комнатах,

Игра любви и ненависти, надежды и страха

Продолжает в яслях ума

Свою тяжелую и трудную возню саморожденных близнецов.

Наконец, Энергия борющаяся всплыть может

И безмолвное Бытие в более широких полях повстречать;

Тогда могут они видеть и говорить и, грудь к груди,

В большем сознании, более чистом свете,

Обнимаются Двое и борются, и каждый знает другого,

Рассматривая теперь вблизи лицо партнера в игре.

Даже в этих бесформенных витках он мог чувствовать

Отклик Материи на младенческое движение души.

В Природе он видел могучий Дух скрытый,

Наблюдал слабое рождение Силы огромной,

Пробного шага Божества загадку преследовал,

Слышал слабый ритм великой нерожденной Музыки.

Затем пришло более жаркое дыхание проснувшейся Жизни,

И возникли из смутной бездны вещей

Странные создания мыслящего чувства,

Существа полуреальные, полупригреженные.

Там была жизнь, что не надеялась выжить:

Были рождены существа, что гибли бесследно,

События, что были членами драмы бесформенной,

И действия, руководимые слепой созидательной волей.

Ищущая Сила свою дорогу к форме нашла,

Созданы были образчики любви, радости, боли

И символические фигуры для настроений Жизни.

Насекомый гедонизм бил крыльями и ползал

И наслаждался в солнечной Природы поверхностных трепетах,

И драконьи восторги, питоньи агонии

Ползали в грязи и болоте и солнце лизали.

Огромные, бронею покрытые силы сотрясали хрупкую почву,

Великие могучие создания с карликовым мозгом

И племена пигмеев навязывали свое мелкое течение жизни.

В карликовой модели человечества

Природа сейчас отливала опыт предельный

И главный пункт каприза своего желания,

Светлый результат ее полусознательного подъема

По лестнице между ее величественностями и гротесками

К массиву от бесконечно малых форм,

К тонкой уравновешенности души и тела,

К порядку разумной малости.

Вокруг него в ударах-мгновениях Времени

Животной самости царство вставало,

Где действие — это все, а разум рожден наполовину еще

И сердце повинуется бессловесному контролю незримому.

Сила, что работает светом Неведения,

Ее животный эксперимент начала,

Наполняя сознательными созданиями ее мировую схему;

Но ко внешнему только они были живы,

Они отвечали лишь поверхностям и касаниям

И уколам нужды, что управляла их жизнями.

Тело, что внутри своей собственной не знало души,

Там жило и жаждало, гневалось, радовалось и горевало;

Разум там был, что встречал мир объективный,

Как чужака или врага у своей двери:

Его мысли ударами чувства были замешаны;

В форме он не улавливал дух,

Он не входил в сердце того, что он видел;

Он не высматривал силы за действием,

Он не