Пути к Богу: Жизнь по Бхагавадгите - Рам Дасс

на врага и увидел своих. Он увидел человеческое лицо недруга, понял, что люди, с которыми он собирался сражаться, — вовсе не какое-то абстрактное зло, которое он был бы счастлив сокрушить, а его друзья и близкие. Вот кто-то собирается на поле битвы — например, поехать во Вьетнам на «священную войну» ради блага Соединённых Штатов. Но тут он смотрит повнимательнее на тех, с кем собирается сражаться, и неожиданно видит, что там вовсе не они, а такие же мы. И сразу же идентификация с национальными интересами вступает в конфликт с другой идентификацией — с моралью и чувством всеобщего человеческого братства. Именно так оно и случилось во время вьетнамской войны — моральный закон выступил против социального долга. Так в какой же именно момент люди становятся «нами» вместо «них»?

Кто такие «они»? Я уже рассказывал эту историю раньше, но она стоит того, чтобы её повторить, потому что в ней суть дела раскрывается совершенно очаровательным образом. Речь идёт о дискуссии, которая состоялась однажды у меня с отцом (где-то в начале семидесятых, если мне не изменяет память) касательно серии пластинок под названием «Люби, Служи, Помни», которую я издал.

— Я видел те пластинки, которые ты выпустил, — сказал мне папаша. — Выглядит отлично, но вот чего я не могу понять: почему ты продаёшь их так дёшево? Шесть пластинок за четыре с половиной доллара? Ты вполне мог бы запросить пятнадцать, ну, по крайней мере, девять долларов!

— Да, папа, я знаю, но произвести один набор нам стоило именно четыре с половиной доллара, — ответил я.

— А сколько вы уже продали? — поинтересовался отец.

— Около десяти тысяч.

— А как ты думаешь, те же самые люди заплатили бы за них девять долларов?

— Да, думаю, они заплатили бы и девять.

— Ты мог бы выручить девять, а выручил только четыре пятьдесят? Ты что, против капитализма?

Я попытался сообразить, как бы объяснить ему всё это. Мой папа был

адвокатом, и поэтому я сказал:

— Па, помнишь, ты вёл дело дяди Генри?

— Ну, да.

— Трудное было дело?

— Ещё бы. Не то слово, — ответил он.

— Ты его выиграл?

— Да, но вот что я тебе скажу: мне пришлось угробить на него чертову кучу времени. Я все ночи напролет просиживал в юридической библиотеке, а ещё нужно было постоянно консультироваться с судьёй. Чертовски трудное было дело.

— Держу пари, ты содрал с него шкуру в уплату за твои услуги! (Папочка никогда не стеснялся, запрашивая гонорары.)

Отец посмотрел на меня как на ненормального.

— Ты что, с ума сошёл? — вопросил он оскорблённо. — Естественно, я не взял с него ни цента. Дядя Генри — член нашей семьи!

— Вот и у меня так же, отец, — сказал я ему. — Если ты покажешь мне кого-нибудь, кто не относится к «дядям Генри», я с удовольствием обдеру его до нитки.

Как только для нас все становятся «своими», наше восприятие других людей и способ общения с ними кардинально меняется. А как же иначе? В случае Арджуны это действительно были его родичи. Те, с кем ему предстояло повстречаться на поле брани, были его учителями, друзьями и родственниками. Арджуна мог сколько угодно быть кшатрием, но он не хотел убивать тех, кого знал и любил.

У нежелания Арджуны сражаться с членами собственной семьи была и другая сторона. Помимо любви и родственных уз, что связывали его со всеми на поле Куру, он не мог не видеть и социального контекста ситуации. Эта битва означала крушение семейных ценностей. Его привязывают к семье не только нежные чувства, но и весьма прочные социальные узы. Чтобы исполнить свою дхарму, ему нужно отбросить не только семейную любовь, но и семейную верность, а это плевок в лицо всей культуре, в которой родился и вырос Арджуна и частью которой он всегда себя ощущал. Его вынуждали повернуться спиной ко всему, с чем он жил до сих пор, и действовать исходя из принципиально иных побуждений и мотивов. Другими словами, он должен был отбросить всё для него святое и полностью положиться на то, что ему говорил Кришна.

Единственное, что может сделать возможной такую трансформацию поведения, — это глубочайшие внутренние перемены — перемены настолько фундаментальные, что могут заставить нас пойти против того, на что мы даже в мечтах никогда не смели замахнуться. Для этого нужны события, которые изменят саму первопричину, определяющую все наши действия.

Когда я впервые принял псилоцибин дома у Тимоти Лири одной зимней ночью, мне пришлось пройти пару кварталов до дома моих родителей, у которых я собирался переночевать. Было четыре часа утра. Накануне была ужасная пурга, и я решил разгрести снег перед домом родителей. Я чувствовал себя здоровым и сильным, передо мной громоздились сугробы снега… Ну, в общем, я приступил к делу. Я расшвыривал снег во все стороны, когда в окне на втором этаже показались лица родителей. Они распахнули ставни и закричали: «Иди в дом, придурок! Кто расчищает снег посреди ночи!»

Это был голос порядка. Он говорил: «Это правило. Делай, как положено». Сколько себя помню, я всегда слушался этого голоса. Вплоть до этого момента я был клиническим пай-мальчиком. Именно так я стал профессором Гарварда — всегда слушая, что мне говорят другие по поводу того, например, когда и как прилично расчищать снег. Но сейчас в моём сердце звучал иной голос, который заявил: «Знаете что? Снег можно разгребать в любое время. Что непонятно?» Поддерживаемый психоделиком, выдернутый из привычного культурного/социального/рейссманизированного контекста, я получил доступ в какое-то иное измерение себя, которое говорило: «Давай, малыш! Разгребай снег и никого не слушай!» Так что я посмотрел на родителей, улыбнулся им, помахал рукой и принялся с удвоенной силой махать лопатой. Это и стало началом той мелодрамы, в которую превратилась моя жизнь на следующие несколько лет, когда я медленно, но неуклонно всё дальше и дальше отходил от привычных ритуалов моей культуры.

Думаю, почти с каждым из нас происходило что-нибудь подобное. Мы все выросли внутри целого комплекса традиций и разнообразных социальных и культурных ожиданий: как стричься, в какую школу ходить, какое получать образование, что с ним потом делать, на ком жениться, как жить с тем, на ком женился, когда заводить детей, когда не заводить, сколько вы должны скопить к такому-то возрасту, сколько заплатить за машину, какой купить телевизор… и так далее, и так далее. Многие из нас, так или иначе, оказывались в конфликте с этими ценностями и знают, как это болезненно и какие внутренние страдания причиняет такое противостояние. Именно с