Святитель Григорий Богослов. Сборник статей - Григорий Богослов , святитель (Назианзин)

ты представляешь свидетелей, и у него пропадают и вол, и мальчик, и сад. Ты говоришь еще: „Я обогащаюсь неправедно, но иной захватывал во власть свою и целые народы и города“ – и потом тотчас прибегаешь к примерам, чтобы прикрыть свои раны. На это хочу сказать тебе одну басню, басню, очень приличную твоим лжеумствованиям. Смеялся некто над совой. И сова от каждой насмешки увертывалась ловким ответом. „Какая у тебя голова!“ – говорили ей. – „А какая у Дия!“ – отвечала она. – „Какие светлые глаза!“ – „Точно как у светлоокой“. – „Голос неблагозвучен!“ – „А у сороки еще неблагозвучнее“. – „И ноги тонки!“ – „А каковы тебе кажутся у скворца?“ Но, без труда отразив все это, как ни была умна сова, она уступает в одном. Ей говорят: „Посуди же ты, умная, у каждого есть что-нибудь одно, а у тебя все вместе и все чрез меру: и глаза светлы, и голос груб, и ноги тонки, и голова велика“. И дорогая сова, выслушав это, пошла со стыдом. А от тебя не дождешься и сего; напротив того, птица в басне гораздо умнее тебя. Все есть в одном – в том и беда твоя»[942]. Такой комизм в стихотворении св. Григория, конечно, был полезным врачеванием духовных недугов.

К роду сих же стихотворений должна быть отнесена и сатира на епископов, но она много уступает всем другим стихотворениям Григория. Здесь высказываются жалобы на властолюбие, коварство, своеволие и невежество епископов в самых резких выражениях[943].

Наконец, стоит особенного внимания еще то стихотворение, в котором св. Григорий пересказывает свою жизнь[944]. Здесь поэт поставляет себе целью изобразить собственные свои несчастья в порядке их действительного обнаружения и изображает все это во многих местах чрезвычайно драматично. Собственная его жизнь, по его представлению, была как бы трагической борьбой: первоначально – его давнего сердечного желания с требованиями друга и духовных чад, а потом – пастырской ревности о Православии с коварством неправославных. Здесь, конечно, нет творческого выбора содержания; здесь изображается действительная жизнь поэта, но зато есть истинно художественное выполнение дела. И гениальные мирские поэты (вопреки мнению известных в истории поэзии нигилистов) большую часть содержания своих творений заимствовали из народных преданий, или действительной истории прошедших времен, или собственного своего опыта. Это в сущности не много отличается от изображения собственной жизни, когда оно представляет поэтическое содержание.

При обычном требовании от трагедии ужасных и потрясающих душу коллизий несчастья Григория, конечно, могут показаться слишком малыми и неважными для того, чтобы из взаимного соединения их можно было составить трагическую картину. Самую скорбь Григория, которой пропитано его стихотворение, иные, пожалуй, назовут следствием излишней чувствительности. Правда; кто привык уважать коллизии только в делах рыцарской чести или внешней привязанности, тот здесь не найдет для себя ничего сродного и даже, пожалуй, будет скучать при чтении этого стихотворения. Но тот, кто смирение не считает слабостью, кто не решается посвящать себя высокому церковному служению прежде строгого предварительного самоиспытания, кто убежден в высокой важности иерархического сана и кто, наконец, ясно представляет себе высокое значение в деле оправдания пред Богом святой и правой веры, тот легко поймет, как естественна и справедлива эта глубокая скорбь, которую приписывает себе св. Григорий Богослов при возложении на него пастырских обязанностей и при враждебных действиях против него неправославных, а следовательно, тот не может не сострадать ему от всего сердца. Давно бы, кажется, пора понять, что те ужасные коллизии, в каких поэтическое воображение представляет нам, например, Макбета, Ричарда, Отелло, возбуждают в нас отвращение только к тяжким и громким преступлениям, раскрываемым во всей крайности их развития, но в то же время делают слишком снисходительными к ежедневным нашим нравственным проступкам и неблагородным, своекорыстным желаниям; между тем кто не знает, что по непременному требованию религии и эти последние мы не должны считать маловажными и не должны быть к ним равнодушными. Следовательно, поэтическое изображение и такой строгой нравственной бдительности, по которой страшатся высоких степеней общественного служения как самых тяжких несчастий, глубоко сокрушаются о самых мгновенных внутренних преткновениях и падениях, должно иметь для всех существенную важность.

В драматических произведениях ищут особенно живое очертание характеров как главного действующего лица, так и соприкасающихся с ним лиц. Этому требованию как нельзя более удовлетворяет стихотворение Григория о своей жизни. Передавая свою собственную жизнь (более духовную, внутреннюю), те скорбные мысли и чувствования, которые порождены неожиданным возведением на высшие церковные степени, св. Григорий не только хорошо знакомит читателей с самим собой, но в то же время дает живую, верную характеристику своим родителям, другу, императору Феодосию и особенно цинику Максиму.

Кроме этого главного содержания, в эпизодических картинах поэт представляет живописное изображение современного ему состояния церквей и особенно возмущавших тогда ересей, а также деяний Второго Вселенского Собора. По всему этому рассматриваемое стихотворение св. Григория о своей жизни, как в общей полноте или целости, так и в частях, представляется истинно поэтическим произведением. С этой точки зрения в целом творении Григория не можем открыть ни излишества, ни недостатка. Поэт видимо и намеренно умалчивает о многих обстоятельствах своей жизни для того только, чтобы представить свою жизнь более жалкой и скорбной. Так, он слегка намекает на чудесные или радостные приключения своей жизни, но тотчас же и уклоняется от подробных об этом упоминаний. И самое окончание стихотворения не может почесться не соответствующим главной идее или цели поэта. Хотя св. Григорий свое искреннее, постоянное и сильное желание посвятить себя пустынной созерцательной жизни представляет увенчанным и исполнившимся, но это никак не мирит нашего сердца с несправедливостью низведших его с кафедры епископа, а также со злорадованием и ложными толками по сему случаю его врагов. Вообще, стихотворение представляет собой постоянное соединение эпического рассказа с драматическими монологами, живописных картин с разнообразными сердечными думами, общеназидательных размышлений с личными и глубокими чувствами.

В частности, постепенное развитие коварного замысла лжеепископа Максима раскрыто совершенно верно в отношении психологическом, а также живо и осязательно и для чувства; здесь можно встретить и резкое сатирическое изображение лицемерия Максима, а вместе с сим и добродушное снисхождение к его слабостям, и воодушевленное негодование на бесчестное его домогательство архиепископского престола. Посему хотя в этой характеристике нет упоминания ни о трупах, ни о крови, ни о кинжалах, ни о яде – почти всегдашних атрибутах трагедии, но, тем не менее, покушение сделать предметом своей корысти и честолюбия самое высокое и священное звание, это покушение представлено очень возмутительным