Тесный путь. Рассказы для души - Ольга Леонидовна Рожнёва

на почтенный возраст, она не только выполняет большое, почти монашеское молитвенное правило, но и молится за всех, кто записан в её синодике. А записаны там многие люди, не только родные, но и дальние, просто те, кто нуждается в молитвенной помощи. Иногда Катя просит маму:

— Мамочка, отдохни, поспи подольше!

Но мама отвечает:

— Что ты, дочка, я ещё не успела помолиться… А ведь люди ждут молитвы…

Радости Надежды

Посвящается сёстрам Екатерине, Надежде, Людмиле, их маме Вере и сестре мамы Надежде, героям рассказа «Молитва Веры»

Ветер странствий гулял по шумному автовокзалу, наполнял душу радостной суетой, предвкушением встреч и грустью расставаний. Люди спешили — входили и выходили, наскоро пили кофе, покупали снедь в буфете, увешанном разноцветными гирляндами. В углу таинственно светилась ёлочка, и буфетчица, молодая, весёлая, круглолицая, в золотом парике из новогоднего дождика, задорно приговаривала, обслуживая покупателей: «Сэндвичи, пицца — нельзя не насладиться! С Новым годом поздравляем, нашу пиццу покупаем!»

Надежда купила чай, эту саму пиццу — небольшую, горячую, вкусно пахнущую, присела за небольшой круглый столик: до автобуса ещё минут двадцать. Откусила кусочек — действительно неплохая пицца.

Она ехала в гости к сестре и племянницам в Калугу, почти пять часов на автобусе от Москвы, собиралась встретить с родными Рождество, съездить вместе в Оптину пустынь. Ела не спеша, отпивала небольшими глоточками горячий крепкий чай, любовалась ёлочкой, оживлёнными лицами людей вокруг, смешной буфетчицей с золотыми волосами. Синие утренние сумерки за окном таяли, занимался новый день, и на душе было мирно и спокойно.

— Этой пиццей, что ли, наслаждаться?! Эх, какая дрянь — эта ваша заливная рыба! И вместо кофе бурду какую-то наливаете!

Резкий ворчливый голос совсем не подходил к ярким огонькам, любовно украшенной ёлочке и радостной атмосфере новогоднего буфета. Надежда обернулась: за соседним столиком седой мужчина, внушительный, одетый дорого и солидно, продолжал громко возмущаться:

— Когда уже научитесь нормально готовить?! Безобразие!

Мужчина оглянулся вокруг в поисках поддержки, но посетители буфета отворачивались, всем неприятно было его недовольство. Может, кофе и недостаточно хорош, но кто бы и ждал чего другого от обычного пакетика «три в одном». Не в ресторане ведь собрались и не на домашней кухне с туркой в руках, от которой так и тянет дразнящим ароматом…

Буфетчица перестала улыбаться — расстроилась, стянула с головы золотой дождик, стала обслуживать дальше без новогодних поздравлений. Надежда почти физически почувствовала, как в праздничный мирок буфета вместе с солидным господином вплыли волны раздражения, стали расходиться кругами. Она встала и вышла на улицу, где тихо, наперекор спешке людей, падали снежинки, покрывая свежей белизной черноту дороги.

Автобус, большой и уютный, наполовину пустой, приятно пах кофе, который допивал водитель из маленькой чашки, кожаными сумками и мандаринами.

Надежда достала из сумки пакетик с фруктами, устроилась у окна поудобнее — она любила дорогу, любила смотреть в окно и медленно, не спеша думать о чём-то приятном или вспоминать что-то доброе, радостное. А воспоминаний у неё было много — за плечами долгая жизнь.

— Пять часов в этой развалюхе трястись — кошмар просто! Сумку уберите из-под ног, как я садиться должен?!

На сиденье рядом опускался тот самый солидный седой мужчина. Надежда не стала отвечать грубостью на грубость. Наоборот, отозвалась приветливо:

— Простите, сейчас уберу.

Задвинула сумку под ноги, улыбнулась попутчику, протянула пакет:

— Угощайтесь! Яблоки очень сладкие, мытые. А вот мандарины.

Мужчина посмотрел на пакет, помотал головой, отказываясь от угощенья.

Помолчал, а потом уже совсем другим голосом сказал:

— Неудобно вам с сумкой под ногами сидеть. Давайте наверх её закину.

— Я вам очень благодарна, только она ведь тяжёлая…

— Ничего, не очень тяжёлая… вот… так удобнее?

— Да, я вам очень признательна! Спасибо большое! Может, всё-таки яблочко?

И попутчик взял яблоко, надкусил и наконец тоже улыбнулся.

— Извините за ворчание. Может, я немного и ворчливый, но вообще — не злой. Разрешите представиться: Николай Иванович. Можно просто Николай.

Надежда посмотрела внимательно на мужчину — она обычно хорошо чувствовала людей — да, Николай был ворчливым, но волн злости от него не исходило, похоже, на самом деле незлой…

— Почти тёзки: Надежда Ивановна. Просто — Надежда. А почему вы ворчливый?

— Хм… Жизнь прожил долгую, тяжёлую — вот и раздражительный стал… Помирать скоро, а радостей никаких в жизни не было… Да, что там — вам молодым не понять, вам кажется: вся жизнь впереди!

Надежда помолчала немного. Подумала: иногда люди бывают раздражительными от одиночества. Им плохо, одиноко, и они безсознательно пытаются привлечь к себе внимание хотя бы раздражением и ворчанием… Улыбнулась и сказала:

— Да я и не молодая совсем… Молодой меня только в полумраке автобуса можно назвать.

— У женщин, как известно, о возрасте не спрашивают. А сейчас вообще трудно возраст женский определить: все моложавые, молодящиеся.

— Моложавой — это как Господь управит, а вот молодящейся — упаси Бог: зачем? У каждого возраста — свои радости. И я свой возраст не скрываю: знаете я уже в том возрасте, когда его можно не скрывать. Родилась в тридцать седьмом году — вот и считайте.

— Так мы ровесники?! Ну, тогда вы меня должны понять: что мы видели в жизни, какие радости?! Военное голодное детство, да и потом ничего хорошего не было.

— Как это не было?! В моей жизни радостей случилось много.

— Наверное, из богатой семьи? Родители — московские начальники?

— Я родилась в Татаюрте.

— Что такое Татаюрт? Кавказ? Дагестан? Так вы с Кавказа?

Автобус вздрогнул и медленно стал набирать скорость. Надежда откликнулась:

— Мои предки — терские казаки — жили в русской станице Александрийской.

Во время гражданской войны наша семья оказалась в Татаюрте. Там в те времена жили люди многих национальностей. И русских много было.

Попутчик эхом откликнулся:

— В Татаюрте…

Она задумалась, вспоминая:

— Татаюрт… Вокруг села земля — глина, на ней почти ничего не растёт, только верблюжья колючка и кустарник-бурьян перекати-поле.

Помолчала, вспоминая, и, под ровный гул мотора, почему-то продолжила:

— Мы с сестрой всегда собирали бурьян, чтобы топить печь. Я ходила босиком, и когда мне подарили старые кирзовые сапоги — это была большая радость. Ничего, что целый только правый, а левый на три пальца дырявый — зато у меня теперь были свои сапоги! Мама набила дырявый сапог сеном, и я ходила важно в сапогах… Знаете, когда мне, уже взрослой женщине, муж подарил шубу, я так не радовалась этой красивой шубе как своим дырявым сапогам! А вы говорите: какие радости…

Николай Иванович задумчиво молчал. Потом попросил: