Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

С тем счастьем, что ты отыскал.

У палатки мы встретились почти одновременно.

– Батюшка, простите меня! Я соблазнился – поднялся на вершину Герванта! Она же была совсем рядом… Какой там вид, если бы вы знали… – запыхавшись, начал оправдываться мой восходитель.

– А я тебя хорошо видел, как ты поднимался!

– Откуда же вы могли меня видеть, если наша палатка стоит внизу и отсюда вершина закрыта ближайшим хребтом?

– Вот с этого пика, который теперь называется пик ТСЛ – Троице-Сергиевой Лавры!

Андрей рассмеялся:

– Так мы оба побывали на разных вершинах? Но моя вершина лучше!

– Лучше, лучше, – улыбнулся я. – Но моя тоже неплохая…

Пока мы обедали восхитительным мацони и большой лепешкой, которую подарили пастухи, внизу подул холодный ветер. Солнце ушло за пик ТСЛ, и стало очень холодно. Мы залезли в палатку и, после вечерних молитв, быстро уснули, утомленные прошедшим днем. Пастухи указали нам обход этого скального района, приведя нас к тропе, уходящей на юг, в сторону моря. Нам нужно было выйти к склонам пика Чедым с южной стороны, где начинался абхазский «Бермудский треугольник».

Тропа сначала повела нас глубоко вниз, в глубокие врезы ущелья, а затем пошла параллельно Бзыбскому хребту, пересекая один за другим крутые горные отроги. То круто забирая вверх, то уходя в ущелья, где она часто терялась, тропа забирала все наши силы. В сильной усталости мы выползли на очередной водораздельный хребет. Когда справа мелькнула вершина, мы решительно устремились прямо вверх, взяв ориентиром Чедым.

На жарком и сухом южном склоне воды не было. Полынный горький запах сушил горло. Наши фляжки давно опустели, а склон уходил все выше и выше. Цепляясь за кусты и острые скалы, мы упрямо поднимались вверх. На этом изнурительном подъеме у меня начали срываться ноги с уступов из-за стертых подошв старых сапог. Я безпрестанно падал, едва успевая схватиться руками за сухие колючие травы, чтобы не улететь вниз. К тому же нагретая резина сапог жгла так, что ноги горели, как в огне.

Сильная жара, раскаленный склон, обжигающая резина на сапогах, постоянные падения на глинистых обрывах и отсутствие воды превратились в какой-то затянувшийся кошмар. И только когда свежий прохладный воздух проник в наши легкие, мы почувствовали, что этот кошмар остался позади. Мы встали на дрожащие ноги и огляделись. Перед нами расстилалось горное плато, усеянное огромными валунами. Вдали блестели белые нитки ручьев, бегущих по зеленым лугам со склонов Чедыма.

Зная, что места, по которым мы начали свой путь, непроходимы, наши души объединились в доверии к Богу, не оставляющему нас и открывшему в наших сердцах неведомое до этого и какое-то невыразимое чутье , шаг за шагом сопровождающее нас в непроходимых горных дебрях. Сладко, Господи, вздыхать о Тебе в горной палатке, окруженной звездной ночью, благоухающей луговыми травами, волнуемыми порывами свежего ветра. Но еще слаще суметь забыть этот мир, ускользающий от нас подобно отражению в воде, чтобы ощутить внутри себя иной мир, который безконечно превосходит всю землю и всю вселенную с ее чудесами.

Как неоперившихся птенцов в гнезде пугает всякий шорох, так и сердца, еще не утвердившиеся в вере, устрашает малейшее искушение. Подлинная духовная решимость полностью побеждает мир сей, следуя за Христом. Целеустремленное сердце, обладающее такой решимостью, уже не стремится обратно в мир, но и не страшится его наваждений.

ВОСХОЖДЕНИЕ

Где бы ни пришлось оставить это тело, душа, встретившаяся с Иисусом на земле, всегда со всей очевидностью знает, что Он неразделим с ней, ибо Христос и есть ее вечные Небеса. Сколько бы мы ни созерцали внешнюю красоту мира сего, мы понемногу начинаем постигать одну главную истину: то, что внутри нас, несравненно превыше и лучше всего.

В духовной науке также есть свои законы, один из которых можно описать так: «Сила Божественной благодати прямо пропорциональна смирению и обратно пропорциональна гордости, как и настоящее счастье!» – думал я, слыша, как позади пыхтит Андрей, карабкаясь по скалам.

Взобравшись на плато, мы оглянулись: побережье, окутанное легкой морской дымкой, открылось перед нашими глазами. Белым романтическим видением угадывался Сухуми, в море виднелись плывущие корабли. Веер глубоких ущелий и хребтов уходил от предвершинного плоскогорья, где стояли мы с Андреем, к далекому, невыразимо прекрасному морю. Так вот он какой – абхазский «Бермудский треугольник»! Узкие ущелья настолько заросли густым подлеском, что пройти там не представлялось никакой возможности. Реки, текущие с Чедыма, устрашали взор безпорядочным каскадом непроходимых водопадов, уходящих в глубокие врезы в горных породах. Понятно – тот, кто попадал в эти ущелья, быстро терял силы, а выбраться из таких каньонов становилось практически