Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

Суета соблазняет душу болезненным любопытством испытать ее пустые заботы и тревоги в обмен на нашу жизнь, в то время как благодать просто дарит сердцу покой и умиротворение от суеты и безысходности, наделяя душу вечной Жизнью. Суета оскверняет душу и обманывает ее, как бы говоря: «Разве ты обойдешься без помыслов обо мне?» Благодать безкорыстно отдает себя ищущей душе, в молчании облегчая ее бремя и очищая от помыслов.

Своими усилиями можно прийти лишь к перевозбужденному состоянию запутавшегося ума, понимаемому сбитыми с толку людьми как мирская «радость». Но чтобы войти в истинную радость Господа своего, необходимо сердцем услышать тихий и кроткий глас духовной благодати, которая доступна чистому и смиренному сердцу в той мере, насколько оно очистится от возбужденного и невежественного состояния ума.

НАЧАЛО СКИТА

Плач и сердечное сокрушение – лучшая для Бога молитва, возносящаяся от скорбящего сердца, ибо в ответ Он ниспосылает в это сокрушенное сердце мир и покой благодати. Мирские помыслы, словно мыши, день и ночь грызут плоть сердца, доставляя ему невыносимую боль страданий. Свобода от помышлений есть наивысшее блаженство, несравнимое ни с каким земным наслаждением, ибо такое блаженство есть спасение от утомительного и изнуряющего бремени забот и попечений.

По мере роста внутренних молитвенных сил душа перестает искать опору во внешних обстоятельствах, так как начинает обретать ее внутри себя. Несколько недель, что я пробыл один в скиту, значительно меня укрепили. Вскоре мне передали, что мой друг с помощниками уже находятся в Сухуми и на днях прилетают на Псху. Я отправился в сельский аэропорт встречать архимандрита и ребят, добровольно приехавших помогать нам в строительстве скита и кельи. Прибыло шесть человек, хорошие парни, ничего, к сожалению, не умеющие делать профессионально, зато полные энтузиазма и молодых сил. Большим караваном мы двинулись по тропе. Часть груза сыновья пчеловода навьючили на лошадей. Все, что смогли забрать, несли в рюкзаках мы сами. Остальное оставили для перевозки на вертолетах. Так как рюкзаки были довольно увесистыми, то основной вопрос – «Долго ли еще идти?», – часто звучал на поднимающейся в гору тропе. Приходилось много раз останавливаться и отдыхать, но свежий горный воздух, кристально чистая вода родников и необъятные горные виды помогали всем забывать о тяжести рюкзаков и о долгом пути.

К приезду помощников мне удалось очистить дом от мусора и застеклить окна, собрав разбитые куски стекла. Деревянные полы в доме большей частью остались целы, поэтому все стали располагаться в единственной большой комнате, а потолок накрыли пленкой. Поскольку в доме никаких топчанов не осталось, многие из гостей улеглись на мешки с мукой. Я остался в палатке во дворе. В ней, несмотря на сильные летние грозы, было уютно и уединенно. Отец Пимен ввел распорядок в нашу общую жизнь: утром мы сообща читали полунощницу, часы и изобразительные. А в три часа сделали обед, перед которым читали вечерню. На ночь читали повечерие с акафистом и утреню с вечерними молитвами. Это правило всем нравилось, и каждый читал и пел с большим воодушевлением.

Архимандрит передал мне письма – одно от батюшки, которое я прочитал с большим теплом в сердце, другое – от моего отца. В письме старец отвечал на мои вопросы о духовной жизни и о нашем общем желании ввести ночные богослужения, что тогда всем нам было в диковину, как совершенно незнакомая практика ночных молитв. Он благословил нам собираться ночью в два часа, и все с восторгом встретили это благословение. Заодно отец Кирилл подтвердил целесообразность предложения архимандрита – он строит скит, а я – церковь и келью в горах. Папа кратко писал о своей жизни, сообщая, что у него все хорошо, и делился различными новостями из Лавры.

Отец Пимен привез с собой долгожданный груз: все необходимое для литургии – антиминс, сосуды, книги и простые холщовые облачения. Первую всенощную с литургией мы служили ночью во дворе на праздник святых апостолов Петра и Павла, соорудив нечто вроде престола. В руках все держали свечи, озаряя сгустившуюся темноту трепетными огоньками. Над нашими головами, словно гигантское паникадило, сияли огромные мерцающие светила. Эта первая ночная литургия на месте монашеской церкви в честь великомученика Пантелеймона всех нас очень сблизила.

Из Сухуми на Псху в ту пору летали два маленьких вертолета, кроме единственного «кукурузника». Пилотами были молодые грузинские летчики, веселые отзывчивые парни, хорошо говорившие по-русски. Узнав, что мы монахи, они безплатно перевезли наш остальной груз из «крысиного» домика с окраины Псху на Решевей, посадив вертолеты прямо в огороде. При разгрузке самолета мой друг, неловко взвалив мешок с мукой себе на спину, заработал грыжу, которая мучила его потом долгое время. Именно тогда на Псху к нам прибилась беременная кошечка, которую жалко было бросать в пустом доме. Я посадил ее в мешок, и она тоже прилетела с нами на новое место. Когда мы выпустили дрожащую от страха кошку, она, пугаясь грохота двигателей, убежала на чердак и спряталась там в каких-то дырах. Удивительно, что родившиеся котята тоже пугались вертолетного шума, когда грохочущая машина пролетала высоко в небе, держа курс на Сухуми. Тогда котята с таким же ужасом убегали на чердак и прятались в досках.