Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

– Есть, есть! Это ты не видел, а мы с Симоном видели…

Но, наконец, он тоже устал и строительство стены закончилось.

Вечером, после правила, я отошел немного в сторону от нашего ограждения, где спали мои друзья, и присел с четками на поляне под большой березой, прислонившись спиной к теплому подрагивающему стволу дерева. Неустанно стрекотали сверчки, которых тут было множество. Тонкий месяц висел над горой. В полнеба раскинулось мерцающее созвездие Лебедя. Чистая тихая молитва, та молитва из далекой юности, словно опять пришла на встречу со мной. Она заполнила сердце, затем все тело, обняла нашу поляну, моих спящих друзей, реку, негромко поющую на перекатах, темный лес, полный разнообразных шорохов, горы с висящим над ними тонким серпом месяца, стала широкой и безпредельной, как бы заполнив всю вселенную, постепенно растворяя в этой безпредельности представление о всем мире и о самом себе. Не знаю, сколько пробыл я в молитве, но внезапно пришел в себя, когда сверху водопадом хлынул столб яркого белого света на нашу поляну, осветив все окружающее пространство до малейшей травинки. Также неожиданно, как и появился, странный свет ушел вверх, и вокруг снова осталась непроглядная ночь, освещаемая лишь дрожащими небесными созвездиями. Оставлять молитву не хотелось, но тело уже давало о себе знать сильной усталостью от перехода через перевал. Я улегся рядом с друзьями и заснул, ощущая, как в сердце продолжала тихо струиться молитва, словно волны милой и неизреченно доброй благодати… За утренним чаем я спросил друзей, видели ли они ночью яркий столб света над нами, но им показалось, что это свет от фар автомобиля.

– Но откуда здесь машина, если дороги нет? – задумались они. – Наверное, это был метеорит или еще что-то… – строили догадки эконом с преподавателем.

Этот вопрос мы оставили невыясненным. Во время прогулки я обнаружил неподалеку большое дерево с крупными спелыми абрикосами. Мои спутники немедленно собрались вокруг дерева. Отведав вкусных плодов, отец Пимен воскликнул:

– А что это?

Поодаль на земле валялась разорванная в клочья окровавленная шкура кабана. Судя по следам на песке, здесь похозяйничали волки.

– Хватит отдыхать! Уходим, отцы! – решительно заявил эконом. – Это не наши места…

Мы уложили свои вещи в рюкзаки и медленно двинулись вниз вдоль реки, широко разливавшейся по галечниковой долине и потому сильно обмелевшей. Переходя вброд поток за потоком, я отстал от своих путников. Молитва не оставляла сердце. Она словно стала такой же тихо журчащей рекой благодати внутри и лилась неторопливо, усмиряя ум и помыслы. Эконом с преподавателем отправились полюбоваться поближе зрелищем лесного водопада, низвергающегося со скал широким шумным веером, а я встал на колени в прибрежном песке и остался недвижим. Все вокруг словно замерло. Тело, ум и природа как будто слились в одно целое и это целое было безпредельно живым и исполненным глубокого мира. В сердце возникло ясное убеждение, что наступило прощание с закончившимся навсегда этапом азиатских исканий и испытаний. Никакого скита здесь не будет и больше искать нечего. Впереди ждет иная, новая жизнь, а к старой жизни уже никогда не будет возврата. Слезы хлынули из глаз. Я поднялся с колен и один пошел вперед, чтобы друзья не заметили моих рыданий. Я шел, заливаясь слезами, и говорил: «Прощай, мой любимый край, прощай навсегда! Боже мой, Иисусе Христе, я выбираю Тебя и пойду за Тобой, куда бы Ты ни позвал меня!..» Так я прошел, рыдая, километра три, пока сердце не обрело покой, смирившись с окончательным разрывом с моей прошлой жизнью и со всей моей юностью…

По мере того как мы продвигались вниз, повсюду встречались безчисленные перемены. Таджики возвращались на свои старые места и заново их обживали. Безлюдие закончилось безвозвратно. На ровных прибрежных террасах снова стояли кибитки, рядом виднелись грузовики. Заброшенные прежде поля были вновь распаханы и засеяны, везде жили люди. В одном из новых кишлаков мы заночевали.

– Я уже никогда не уйду с этого места, а если станут выселять, начну отстреливаться! – говорил нам хозяин нового дома, построенного на месте бывшего кишлака. – Двустволка у меня есть, патроны тоже – живым не дамся и мертвым не унесут! Здесь мой дед похоронен и сам здесь лягу…

И это было понятно. Край изменился настолько, что ни о каком ските уже не могло быть и речи. Поэтому у меня не осталось никакого желания к посещению прежде любимых мною уединенных мест – Пештавы и Богизогона. Стало совершенно ясно, что сюда я уже никогда не вернусь.

Веселому хозяину очень понравился рассудительный отец Анастасий. Взяв в руки дутар, инструмент вроде балалайки, с двумя струнами, он объявил:

– Дорогой гость, песня для вас, и по-русски!

Высоким голосом он затянул:

– На горе стоит баран, золотые рожки. Парень девушку любил за мешок картошки! – и добавил. – Вот, пять лет в России отсидел, русский выучил…

Рано утром на дороге нас подобрала грузовая машина. В кузове стояли люди. Там я неожиданно увидел Сафара, моего давнего приятеля по Богизогону, и рядом с ним бывшего парторга. Парторг как всегда хмуро поприветствовал меня:

– Я же говорил, что