Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

встречалось немало недобрых и нехороших. С другой стороны, такие самостоятельные поездки развили во мне склонность к гулянию по улицам и паркам, и это было гораздо интереснее, чем занятия в школе, которые я научился пропускать, ссылаясь на опоздания электрички. К пропускам школьных занятий примешивалось и нежелание находиться в мальчишеских компаниях, которые стали мне неинтересны. У некоторых сверстников началось быстрое взросление и проснулся безудержный интерес к телесным инстинктам и постыдным разговорам. Тем не менее, мне удалось благополучно закончить учебный год и перейти в новую городскую школу.

До осени я перезнакомился с новыми одноклассниками и сверстниками, так как всех нас объединял футбол, которому мы полностью посвящали свое свободное время. Они же познакомили меня с местными юношескими удовольствиями – теплой речкой, густо заросшей камышом, где мы срезали в букеты его бархатные коричневые головки. В той речушке мы купались и там я научился нырять, стараясь подольше оставаться под водой, – мое новое и долгое увлечение. Рядом с рекой находился огромный запущенный ботанический сад, с заросшими бузиной дорожками и холодными родниками, бьющими из известняковых пластов, с крутыми лесистыми склонами, с которых так захватывающе весело было спускаться зимой на лыжах. Велосипед мой доживал последние годы, потому что теперь мне больше всего нравилось на большой скорости носиться на нем по крутым лесным дорогам и тропам, не испытывая страха. В этом холмистом ботаническом саду я проложил для себя свои лыжные трассы, по которым стремглав мчался сверху через зимний лес, стараясь набрать как можно больше поворотов, чтобы погасить скорость. Лыжи дались мне удивительно легко, как и прыжки с небольших трамплинов. Это умение очень пригодилось мне в будущем, в горах Тянь-Шаня и Кавказа.

Зимой наша речушка замерзала, и в мою жизнь вошло еще одно увлечение – коньки. Хотя на ветру зимой было очень холодно, в хоккейных сражениях мы этого не замечали. Если же мороз начинал больно щипать за нос и щеки, мы устраивали большой костер из сухого камыша, запекая в горячей золе картошку, которая казалась необыкновенно вкусной. Вместо шайбы мы гоняли по льду самодельными клюшками небольшой речной камень. Но правила хоккея соблюдались строго. Однажды я делал вбрасывание, да так неудачно, что попал в голову слишком близко подъехавшему хоккеисту из команды соперников, рослому крупному парню, старше меня на два года. На его лбу мгновенно вздулся синяк. Все остановились, ожидая драку.

– Я не хотел, это случайно вышло, Валя! – сделал я последнюю попытку примирения.

– Играем, играем, это же хоккей! – добродушно ответил пострадавший, поглубже надвинув на лоб шапку.

Это был первый случай, когда я увидел такое мужественное поведение. Кинуться сгоряча в драку мог любой, а не связаться самолюбиво с младшим по возрасту мог только герой наших мальчишеских игр. Такие парни всегда вызывали у нас восхищение и пользовались непререкаемым авторитетом. В наших играх происходило всякое, но вот этот случай почему-то запомнился.

Много веселья доставляло катание по заснеженным улицам на больших санях, так как город располагался на высоких холмах и некоторые улицы отличались своей крутизной. По ним иногда ездили машины, но наши мальчишеские компании, не обращая на сигналы водителей никакого внимания, проносились по этим спускам со смехом и визгом вплоть до темноты, когда зажигались ночные фонари.

После знакомства с городом учеба в школе совершенно перестала интересовать меня. Родители с тревогой стали задумываться о моей дальнейшей жизни. Мой отец, как железнодорожник, хотел видеть меня машинистом электровоза, управлять которым он выучился, упрямо овладев как основами устройства этих сложных машин, так и толстым учебником «Электротехники», заменявшим ему в то время все книги. Закон Ома он знал наизусть и пытался убедить меня в его особом значении в жизни, заставив выучить: «Сила тока прямо пропорциональна напряжению и обратно пропорциональна сопротивлению».

Как-то незаметно отец начал открывать мне свои главные жизненные принципы:

– Скажи, сын, у тебя есть друзья?

– Много друзей, папа! – говорил я с гордостью.

– Это значит никого!

– Почему, папа?

– А вот почему: у тебя есть хотя бы один настоящий товарищ?

– Один есть… – отвечал я, подумав.

– Вот, это и значит – много! Понимаешь разницу?

– Кажется, понимаю…

– А знаешь основной закон мужской дружбы?

– Не знаю.

– Сам погибай, а товарища выручай! Запомнил? Пригодится в армии…

Это ложилось на душу лучше законов Ома.

Бурных ссор в нашей семье никогда не происходило. Если случались размолвки между отцом и матерью, то обычно в доме воцарялось молчание. Отец углублялся в газету, а мама – в какой-нибудь концерт балалаечников по телевизору. Как-то я спросил во время подобной размолвки:

– Папа, а почему мама молчит?

– Помолчит и успокоится. Молчание всем полезно.

Впрочем, примирение у них происходило быстро, обычно при обсуждении