Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

– Кто же это, матушка?

– Отец Николай, на острове Залита, под Псковом! Слыхал о нем?

– Нет, не слышал…

– Так поезжай к нему, советую!

Я задумался. Образ отца Кирилла уже вошел в мое сердце и оно не желало искать для себя никого другого.

– Как-то не тянет ехать, матушка… Мне мой батюшка очень понравился и я не могу уже ездить к другим духовникам, простите!

– Ну как хочешь… Тогда держись своего старца, он тоже хороший духовник!

Так я и не поехал на остров Залита, хотя впоследствии много знакомых ездило к этому известному духовнику. Моя душа уже поселилась у ног моего любимого духовного отца и не могла его оставить.

Задавшись целью исполнить послушание, которое мне благословил иеродиакон, я купил темно-серый простой костюм и черную рубашку, в которых мне было очень душно и жарко в летнем Душанбе. В таком виде я стоически ходил на службы в храм и вскоре это стало моей привычной одеждой. Молитвенное монашеское правило мне пришлось по душе и усвоилось на одном дыхании. С правилом приходила пусть небольшая, но ощутимая благодать, дающая силы жить и радоваться. Еще оставалась радость поэзии, которой я доверял свои сокровенные чувства и переживания. В газете продолжали появляться мои стихи, благодаря доброму отношению к моим стихотворным попыткам заведующей отделом поэзии. За время работы в сейсмологии мне удалось собрать большую библиотеку из популярной тогда серии «Библиотека всемирной литературы», а также все переводы таджико-персидской поэзии, в которых я нашел немало мудрых строк. Из своих стихов того периода, посвященных моим родителям, осталось в записях всего два стихотворения: одно – посвященное матери, а другое – нашему дому.

Занялся неспешно свет березовый

В милой роще шелковых волос.

Ты – моя единственная родина

С озером невыплаканных слез.

Дай же вечно любоваться зорями

Доброго и милого лица!

Навсегда я с тихими озерами

Глаз твоих, без края и конца…

Эту улицу, в сон погруженную,

Ярким солнцем завороженную,

Ни гроза, ни дожди, ни метелица,

Разбудить никогда не осмелятся.

Эту улицу с болью сердечною

Время выткало трелью скворечною,

Запечатала звездами ранними

За горами высокими, дальними.

Затуманило вишней нарядною

И лозой заплело виноградною,

Под сиренями спрятало росными,

Чтобы мы не нашли ее взрослыми.

В середине лета пришло письмо от иеродиакона. В нем он сообщал, что за участие в подготовке Православного Поместного Собора ему благословили отпуск и он приедет в Душанбе со спутником – поэтом, который взял благословение на эту поездку у отца Кирилла. Мы встретились с отцом Пименом в аэропорту и с сердечной теплотой обнялись. Он по-прежнему оставался самым близким моим товарищем. Поэт должен был приехать поездом. Иеродиакон начал разговор с того, что после утомительного послушания в Лавре ему хорошо было бы с молитвой пожить в уединенном месте в горах. Мы сошлись на том, что отправимся в ущелья хребта Хазрати-Шох, который понравился схимнику, и побываем на том месте, где вся их компания сооружала келью.

Дождавшись поэта, которым оказался Алексей – чадо отца Моисея, мы выехали на попутных машинах в Куляб. Оттуда добрались до поселка Муминобад, расположенного в предгорьях долины. Дальше мы двинулись вверх горной тропой, по сторонам которой открывались изумительные виды на отроги хребта Хазрати-Шох, называемые