Творения. Книга третья - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

Немного выиграют дикари от вносимого к ним просвещения, если оно будет только внешнее, житейское и если даже оно будет состоять только в одном умственном образовании. Ибо чем улучшится нравственное состояние дикаря, когда он, например, узнает, что не солнце вертится вокруг земли, а в то же время не поймет ни цели существования мира, ни цели своего существования? Счастливее ли будет дикарь в быту своем, когда он из звериной шкуры переоденется в сукно и шелк, а в то же время переймет с ними и все злоупотребления производителей и потребителей?

Таких вопросов можно сделать еще несколько; но все они, при всей очевидности своей, отнюдь не ведут к тому заключению, что не должно просвещать дикарей, а только убеждают в том, что, выводя дикарей из прежнего их состояния, надобно наблюдать благоразумную осторожность, дабы вместо того, чтобы сделать их счастливее, не лишить их и настоящего их счастья.

Так! Надобно стараться вывести дикаря из его грязной жизни; но, очищая нечистоту с его тела, надобно быть осторожным, чтобы не содрать с него и природной его кожи, и тем не изуродовать его. Надобно выводить дикарей из мрака невежества на свет познаний; но осторожно, чтобы не ослепить их и, может быть, навсегда. И искореняя в них ложные правила их нравственности, не сделать их совсем без правил нравственности и проч.

Примеров одностороннего просвещения дикарей много. И надобно, сказать, что алеуты могут быть исключением из этого, и даже могут быть поставлены в пример пользы просвещения. Но при всем том и к ним, вместе с просвещением, переходят такие мнения и обычаи, которые они прежде считали преступлением и стыдом; и с истреблением в них худого и вредного уничтожается и многое доброе, так, например:

Алеуты, в прежнем быту своем, были не слишком трудолюбивы и даже ленивы; но у них были и предметы, которые нередко возбуждали и поддерживали их деятельность, например, междоусобия и войны. В нынешнем состоянии их у них не стало таковых предметов — как вредных, но в то же время почти нет ничего такого, чтобы всегда могло возбуждать и поддерживать их деятельность; и оттого природная их неохота к трудам — и особенно при худых примерах пришельцев их — ныне делается чистою ленью.

Алеуты прежде не знали многих удобств жизни, и даже жили очень неопрятно и нечисто; но зато они не знали и роскоши и всего, что ей сопутствует; и, не имея образцов, с которыми бы могли сравнивать свое состояние, они были довольны. Ныне они понимают различие состояний и выгоды богатых; но в то же время не имеют почти никакой возможности улучшить свое состояние даже до посредственности; и потому это может служить только причиною мучений, зависти, жалобы, унижения и проч.

Алеуты прежде не знали искусств, полезнейших в быту человека и известных просвещенным народам, но зато они превосходно знали свои искусства, необходимые в их быту, как-то: искусство ездить в байдарке, промышлять и даже искусство врачевания. Ныне они, научаясь искусствам новым, и которые в их быту и при их обстоятельствах и средствах очень мало могут приносить им пользы, в тоже время теряют свои национальные и более им полезные искусства; так, например, ныне уже, можно сказать, совсем нет у них таких врачей и таких наездников в байдарках, какие бывали прежде.

У алеутов, в прежнем быту их, были некоторые обычаи даже вредные, например: убивать невольников для прислуги умершим; но зато в числе их обычаев были такие, которые всегда стоят похвалы и подражания, например в случае крайней нужды делиться последним куском. Ныне, с уничтожением обычаев вредных, начинают изменяться и добрые. Просвещение им внушает: помни, что ты отец семейства, ты должен заботиться о них и проч.

Алеуты прежде имели многие правила, несообразные с понятиями просвещенных, но зато они все свои правила исполняли весьма строго; всеобщее презрение и даже смерть были неизбежными следствиями нарушения их: о прощении, т. е. просить прощения или прощать они почти и понятия не имели (в их словаре нет слов: прощать и просить прощения). Ныне они, переменив свои прежние правила жизни на новые, лучшие, в то же время узнали, что у просвещенных народов все правила жизни превосходны, но строгой и неизменной точности в исполнении их очень немного; и нередко явное нарушение их не только не преследуется общим мнением, но прикрывается слабостью, снисходительностью и проч. И, само собою разумеется, алеуты начинают пользоваться такою заманчивою амнистиею.

Вот следствия ознакомления алеутов с просвещением и перемены прежнего их состояния на новое! И как после этого не сказать, что немного выиграли алеуты от вносимого к ним просвещения. Но надобно сказать, что здесь высказано почти все то, что можно сказать не в пользу просвещения; и многие из представленных здесь следствий совершенно неизбежны и неотвратимы; и все вообще они не суть следствия просвещения, но способы или образы, коим вносимо было им просвещение. Истинное просвещение всегда и всем полезно.

Представя на вид следствия неблагоприятные, и следствия почти только с внешней физической стороны, теперь обратим наше внимание на внутреннюю духовную и, следовательно, существенную пользу перехода алеутов в нынешнее их состояние.

Самое первое место в сем отношении, без сомнения, занимает христианская вера, перенесенная к ним русскими, и которая, можно сказать, пришлась им по сердцу; и оттого очень скоро распространилась и утвердилась между ними.

О пользе христианской веры, какую она приносит даже в начале своего появления, здесь говорить нет нужды: это высказывали века и народы. Мы здесь представим на вид только то, что в особенности касается алеутов.

Алеуты терпеливы даже до нечувствительности; алеуты добры также можно сказать, до самозабвения. А эти два качества суть такое прекраснейшее поле, на котором можно сеять самые чистые семена христианства, и суть вместе такие важные средства и пособия к исполнению сего дела, что с ними почти нет ничего невозможного для них. Тот, кто, не имея никакого понятия об утешениях высших, духовных, терпел и успел терпеть много, доблественно и за ничто или не более как только для того, чтобы не показаться малодушным, в глазах своих собратий; — без всякого сомнения, согласится терпеть тогда, когда он уверен, что терпение его может ему доставить и награду небесную, и вечное спасение, и утешение духовное. Тот, кто умел делиться с нуждающимися последним куском, забывая и себя, и детей, и не заботясь о завтрашнем дне; и все это делал только потому, что так водилось; — конечно, поделится ныне, когда он знает,