Алексей Ксендзюк - Пороги сновидения

Самый абстрактный и одновременно самый конкретный ответ на этот вопрос — свобода от описания. Это не значит, что мы стремимся устранить тональ или растворить его в нагуале. Свобода — это преодоление рабства.

Мы не пользуемся описанием, мы — его рабы, мы являемся описанием. И оно ограничивает не только наше восприятие, оно ограничивает абсолютно все наши свойства как действующего и живущего существа. Описание определяет наш энергетический потенциал, так как обусловливает объем поглощаемой и используемой нами энергии.

Стоит нам вернуть описанию (тоналю) статус инструмента, и у человека появляется новая степень свободы. Можно совершенствовать инструмент, оттачивать его, можно видоизменять описание и делать его более прагматичным, но при этом не становиться им. С другой стороны, можно одинаково эффективно рассматривать несколько описаний мира, применять их в случае необходимости и — вновь-таки — не «сливаться» с этими описаниями, не расщеплять личность, следуя несовместимым интерпретационным схемам.

Всякий раз, сохраняя эту дистанцию («пространство свободы»), мы можем усиливать свое осознание, применяя разные находки того или иного варианта описания.

В конечном итоге мы «открываем» опытным путем то, что всегда знали теоретически, — любое описание «сделано» нами, и законы, по которым описания «делаются», тоже созданы нами. Благодаря этому осознанию универсальных принципов самого делания начинается интеграция первого и второго внимания, всех миров, всех позиций точки сборки.

Можно сказать, что вся эта интеграция касается только «человеческой полосы эманаций». Но такой способ говорить не позволяет нам понять сути происходящего. «Полоса» — всего лишь слово, а мы уже вообразили себе то ли коридор, то ли огороженную со всех сторон тропинку. Слова сбивают с толку. Никакой «человеческой полосы» в Реальности не существует. Есть область, где мы можем применить свойственное человеческому существу (его психическому аппарату и его биологии) делание. Интегрировав эту область, собрав ее и полностью осознав, мы как бы очерчиваем границу человеческого. И теперь, полностью собранные и «вооруженные», мы можем обратить взгляд наружу.

Только на этом этапе начинается жизнь целостного существа и само «странствие». Тональ, исчерпавший возможности человеческого делания, но имеющий доступ к энергии Бесконечности (ибо он способен направить туда свое внимание), впервые учится деланию другого типа — такого, которого он никогда не знал. Можно допустить, что первый успешный акт не-человеческого делания и есть то, что называется «третьим вниманием» или «огнем изнутри». Человек выходит за границу себя — рискованный шаг, но ведь именно так осуществляется его Свобода. Если делание удалось произвести и удержаться в новом состоянии, мы, условно говоря, «переходим на следующий виток».

Не думаю, что там все гармонично и безоблачно. Вполне возможно, что нас ждут новые проблемы, решение которых требует еще больших усилий. Потому что так устроен процесс жизни.

Человек любит сочинять мифы о себе и о Мире, идеализировать и мистифицировать как Цель пути, так и сам Путь.

Известен, например, древний пережиток, от которого духовные искатели никак не могут освободиться, — искатель мистифицирует практику. Он не принимает учение как технологию, инструмент, — он воображает, будто ему дана теория, в которой содержится окончательная Истина Бытия.

Между прочим, если вдуматься в смысл истинной пары «тональ — нагуаль», то там заключена оптимальная установка, самое правильное настроение. Ибо, как это ни парадоксально, из нее выходит, что нет никакой Истины вообще. Есть наше описание мира (тональ) и Непостижимая Реальность, стоящая за «описанием» (нагуаль). О Реальности сказать ничего нельзя. Вот почему в толтекской науке нет никакой Истины о Мире.

Это настроение далеко не всем очевидно. Впервые, наверное, учение о Трансформации четко разделило технологию и содержательное описание.

Когда искатель принимает не технологию, а содержание (оценку, описание), он становится «рабом» конкретного Учения — и даже не самого Учения, а своего представления о нем, рабом собственного воображения.

Например, почти в каждом Учении есть понятие о «Свободе» как Цели. Пока мы не отождествляем себя с конкретным описанием, мы думаем о Свободе как о чем-то позитивном. Мы просто знаем, что свобода — это хорошо.

Но стоит нам погрузиться в конкретное описание избранной доктрины, и вместо Свободы мы получаем иллюзию о ней. У христиан — «блаженная любовность», у буддистов — «безличный покой, равнодушие», у кришнаитов и бхактов — «буйный восторг, экстаз соединения, духовный оргазм», у даосов — «природность, близость к Земле, гармония». Мы уже не просто занимаемся практикой, мы вызываем воображаемое настроение и автоматически принимаем это настроение за настроение самого Учения.

Это — стереотип. И он приводит к ложному ощущению, что за каждым учением стоит свой «поток». При этом Свобода-как-она-есть исчезает.

Свобода — это Абстрактное. Вот почему, кстати, дон Хуан, по словам Кастанеды, называл учение толтеков «магией абстрактного».

Если же правильно воспользоваться толтекским описанием с его истинной парой «тональ — нагуаль», то обнажается ситуация в чистом виде: мы стремимся к свободе и нам дан инструмент для ее достижения. Пользуясь этим пониманием, мы можем с удивлением обнаружить, что во всех традициях есть более или менее удобные, эффективные инструменты. И тогда мы можем ими правильно воспользоваться.

При этом мы всегда остаемся сами собой — свободными.

А как поступают обычно? Человек не пользуется, например, буддистскими техниками — он становится буддистом, не пользуется техниками исихазма, а становится христианином. Некоторые «толтеки» делают то же самое: они не пользуются техниками, они становятся «магами», видят Орла, «неорганическую энергию» и т. п. Они — рабы принятого описания.

Все, что происходит с такими практиками, — лишь проекция их ожиданий, воображений и представлений. В результате, каким бы путем мы ни шли, мы не приближаемся к Реальности, а занимаемся реализацией собственного бессознательного. Оно ведет нас в ловушку — в мир архетипов, на «склад неосуществимых желаний», чтобы бесконечно усиливать их.

Духовное и научное Знание

Я долго размышлял об отношении духовного знания (подразумеваю здесь и религиозное, и мистико-оккультное знание) к знанию научному. Ведь первый мой интерес (всегда, с ранней юности) был именно духовный, а наукой я занялся позже.

Поначалу я, как многие, принимал разделенность (даже разорванность) духовного и научного знания автоматически, ибо это уже вошло в привычку современного человека.

Действительно, это так естественно! Духовное занято сокровенным человеком и запредельным Бытием, научное — человеком в его эмпирической проявленности и вселенной, доступной наблюдению. Как многие, я считал, что на известном уровне духовное и научное знание не пересекаются. И я не слишком переживал по этому поводу — пусть наука говорит о своем, а духовное знание — о своем. Так или иначе, духовное «выше» научного, и если наука противоречит духовному знанию, — это проблема науки.

Понадобилось много лет, чтобы я усомнился и серьезно спросил себя: а верна ли такая позиция? Откуда взялась эта безнадежная пропасть между духовными и мистическими учениями (выражающими себя то в форме религии, то в форме эзотерических культов) и наукой?

Изначально, в далекой теперь древности, духовное и научное знание не разделялось, поскольку было очевидно, что проявленное Единство Объекта требует единого познавательного усилия. Это был, если угодно, «золотой век» Познания: духовные учения и религиозные доктрины не стеснялись ставить научные задачи и с этих позиций вопрошать о Мире и Человеке, а древняя наука не стеснялась пользоваться итогами своих исследований, чтобы корректировать свод духовных знаний. Откровение было не ставшим, а становящимся; оно не было Догмой.

В результате тысячелетних поисков языки духовного и научного описания отдалились друг от друга на космическое расстояние. Но нагу-алистский подход подарил надежду, что решение все-таки возможно. Более того, найти его необходимо и естественно, так как это предполагает вся известная нам история когнитивного усилия человечества.

Ведь мы всегда и во всем сначала разделяем (анализ), а потом соединяем (синтез). Первоначальный синкретизм становится полем, на котором зарождаются виды, подвиды, направления внутри подвидов и т. д. Но когда возникает критическая ситуация в познании, все эти отростки «вспоминают» друг о друге и вновь стремятся к слиянию. И сегодня мы видим, насколько плодотворными оказываются работы, возникающие в точке «срастания» прежде разобщенных научных дисциплин. Именно здесь современный человек, направивший свои силы на Познание, находит самые многообещающие перспективы. И масштаб открытий часто напрямую связан с той умственной дистанцией, которая лежит между дисциплинами, требующими интеллектуального синтеза. Например, совершенно очевидно, что синтез химии и физики (физикохимия), геологии и физики (геофизика) и т. п. предполагает менее значительный прорыв в познании, чем слияние наук о живом и неживом (биофизика, биохимия, биоэнергетика, психофизиология и психофизика, биоэлектроника и т. д. и т. п.).