Елена Блаватская - Корни ритуализма в церкви и масонстве

Поистине это так, и мы должны лишь повторить литанию Девы Марии римско-католической церкви, чтобы обнаружить, что мы повторяем древние заклинания, относимые к Адонайе (Венере), матери Адониса, солнечного бога у столь многих народов; Милитте (ассирийской Венере), богине природы; Алилат, которую арабы символизировали посредством двух лунных рогов; Селене, жене и сестре Гелиоса, солнечного бога греков; или к Magna Mater (Великой Матери)…honestissima, purissima, castissima, универсальной Матери всех существ – поскольку ОНА ЕСТЬ МАТЬ-ПРИРОДА.

Воистину Мария является Изидой Myrionymos, Богиней-Матерью с десятью тысячами имен! Так же, как солнце было Фебом в небесах, оно становилось Аполлоном на земле и Плутоном в еще более низких областях (после заката); таким же образом луна была Фебой в небесах и Дианой на земле (Геей, Латоной, Церерой), становясь Гекатой и Прозерпиной в Гадесе. И что же тогда удивительного в том, что Марию называют regina virginum, «Царицей Дев», и castissima [пречистой], если даже молитвы, возносимые к ней в шесть часов утра и вечера скопированы с тех молитв, которые пели «язычники» в те же самые часы в честь Фебы и Гекаты? Мы знаем о том, что стих «литании Девы» stella matutina [ «звезда утренняя»][13] – это достоверная копия стиха из молебна, посвященного «имеющей три формы» у язычников. И на том Соборе, на котором был осужден Несторий, Мария была впервые провозглашена «Матерью Божией», Mater Dei.

В дальнейшем мы должны будем сказать еще кое-что об этой знаменитой литании Девы и подробнее рассмотреть ее происхождение. Мы выберем наши доказательства из сочинений классиков и современных источников и, по мере продвижения вперед, дополним их сведениями из анналов религий в той мере, в какой они содержатся в эзотерической доктрине. Кроме того, мы можем добавить еще немного данных и представить этимологию наиболее священных терминов в церковном ритуализме.

XIII

Обратим ненадолго наше внимание к собраниям «строителей высшего Храма» в раннем христианстве. Рагон ясно показывает нам происхождение следующих терминов:

(а). Слово «месса» произошло от латинского messis – «урожай», отсюда образовано существительное Мессия «тот, кто делает урожай созревшим», Христос, Солнце.

(б). Слово «ложа», используемое масонами, слабосильными последователями посвященных, имеет своим корнем лога (лока в санскрите), местность или мир; и в греческом языке логос, слово, речь, рассуждение; оно обозначает в своем полном значении «место, где обсуждаются определенные вопросы».

(с). Такие собрания логоса у древних посвященных масонов стали называться sinaxis, «встречами» братьев с целью моления и прославления coena (ужина), в котором использовались только бескровные жертвоприношения плодов и зерна. Вскоре после этого такие жертвоприношения стали называться hostiae, или священными и чистыми гостиями, в отличие от нечистых жертвоприношений (как в слове военнопленный, hostes, откуда произошло слово заложник, hostage). И так как эти приношения состояли из плодов урожая, первых плодов messis, отсюда и произошло слово «месса». Поскольку никто из отцов церкви не упоминает, как это сделали бы современные ученые, о том, что слово месса произошло от еврейского missah (oblatum, жертвоприношение), – первое объяснение столь же хорошо, как и второе. Для получения исчерпывающего исследования о слове missa и mizda, смотрите «Гностиков» Кинга, стр. 124 и далее.

Слово синаксис называлось также греками αγυρμος [собрание людей]. Оно имеет отношение к посвящением в мистерии. Оба эти слова, синаксис и агирмос,[14] вышли из употребления у христиан, а слово мисса, или месса, стало преобладать и осталось. Теологи скажут, желая скрыть его этимологию, что термин «мессия» (messiah) произошел от латинского слова missus (посланник). Но если даже это так, то оно, опять-таки, может быть отнесено столь же хорошо к Солнцу, ежегодному посланнику, который послан нести свет и новую жизнь земле и ее созданиям. Еврейское слово, обозначающее Мессию – mâshiah (помазанник, от mashah, помазывать) вряд ли применимо здесь и едва ли несет то же значение в церковном смысле; также и латинское слово missa (месса) не лучшим образом может быть образовано от другого латинского слова mittere, missum, «посылать», или «отпускать». Потому что таинство евхаристии – ее сердце и душа – основываются на освящении и приобщении гостией (жертвоприношении), облаткой (тонким, похожим на лист, хлебом), представляющей тело Христово, и такой хлебец из муки представляет собой прямое развитие жертвоприношений урожая или зерна. И опять-таки, древние мессы были коэнами (поздними обедами или ужинами), которые, из простой еды римлян, которые «умывались, умащивались и одевали облачения сенаторов» для обеда, становились священным принятием пищи в память о последнем Ужине Христа.

Новообращенные евреи во времена апостолов собирались на таких синаксисах, чтобы читать Евангелия и свои послания (апостольские). Св. Юстин (150 г. н. э.) рассказывает нам, что такие собрания проводились в день, называемый солнечным (Sunday, воскресенье, dies magnus, «великий день»), в дни, когда псалмы воспевали «сравнение крещения с чистой водой и agapae святого coena с хлебом и вином». Что должна была делать эта смешанная комбинация языческих римских обедов, появившаяся благодаря вторжению церковных догм в тайные мистерии, с еврейским Messiah, «тем, кто побуждает спуститься в преисподнюю» (или Гадес), или его греческим вариантом – Мессией. Как было показано Норком, Иисус «никогда не был помазан ни как первосвященник, ни как царь», и поэтому его название «Мессия» не может быть выведено из данного еврейского эквивалента. И это еще менее вероятно, поскольку слово «помазанник», или «натертый маслом» в Гомеровской терминологии, – это хрис, χρις, и хрио, χριω, – оба они значат помазать тело маслом. (См. «Эзотерический характер Евангелий»).

Другой высший масон, автор «Источника Мер», суммирует всю эту imbroglio [путаницу] многих веков в нескольких словах, говоря:

«Фактически было два Мессии. Первый, побудивший себя спуститься в преисподнюю для спасения мира;[15] он был солнцем, лишенным своих золотых лучей и увенчанным затемняющими лучами (символизирующими эту утрату), как колючками. Второй был победоносным Мессией, восходящим на эту вершину небесного свода, персонифицированный как Лев из рода Иуды. В обоих случаях у него есть крест…»

В амбарвалиях, празднованиях в честь Цереры, арваль (помощник верховного жреца), облаченный во все белое, клал на гостию (груду жертвоприношений) пшеничную лепешку и вино с водой, совершал возлияния и давал испить другим. Жертвоприношения делались тогда верховным жрецом. Это символизировало собой три царства природы – пшеничная лепешка (растительное царство), жертвенная чаша, или потир (минеральное), и мантия (похожее на шарф облачение) иерофанта, конец которой он обматывал вокруг кубка с жертвенным вином. Это облачение изготовлялось из чистой белой кожи ягненка.

Современный священник повторяет жест за жестом действия языческого жреца. Он поднимает хлеб и предлагает его для освящения; благословляет воду, которую следует налить в потир, и затем наливают туда вино, окуривает благовониями алтарь, и т. д., и т. д., и, входя в алтарь, умывает руки, говоря: «Я умываю свои руки среди НЕВИННЫХ и обхожу твой алтарь, о, Господь». Он делает это, потому что древний языческий жрец делал то же самое, говоря: «Я умываю (святой водой) свои руки среди НЕВИННЫХ (полностью посвященных братьев) и обхожу твой алтарь, о, великая Богиня (Церера)». Трижды обходил верховный жрец вокруг алтаря, осыпанного подношениями, неся высоко над своей головой сосуд, покрытый концом своей снежно-белой мантии из ягнячьей кожи…

Священное облачение, одеваемое папой, мантия, «имеет форму шарфа, изготовленного из белой шерсти, расшитого малиновыми крестами». В греческой церкви священник покрывает потир концом мантии, перекинутой через его плечо.