Масонство и закон - Роско Паунд

и то же; иными словами, предлагая и описывая нравственный принцип, которым должно управляться поведение людей, они тем самым, как они считали, предлагали и описывали также и аналогичный правовой принцип. Конечно, это приводило к путанице, где легко было смешать то, что должно было быть, с тем, что было в реальности, – а отсюда всего один шаг до путаницы между тем, чего кому-то хотелось бы, и тем, что должно быть. Поэтому подавляющее большинство исторических сочинений XVIII века вопиюще субъективны. Это a priori описания того, каким, по мнению данного автора, должен был бы быть ход истории, и посредством описания того, что должно было быть в прошлом, автор указывал, что должно было быть в его настоящем. Поэтому когда Гоулд пишет о Престоне, что тот был «масонским визионером, не связанным никакими принципами вроде привлечения источников и написавшим неимоверное количество воодушевленного мусора, где демонстрируются уровень легковерия и уровень самоуверенности, вряд ли могущие сравниться даже с таковыми у учредителей новых фирм или даже у горных инженеров нашего времени», – он всего лишь указывает на то, что Престон был верным сыном своего времени. Велика была потребность упрочить положение Великой ложи апелляцией к древности. Историческому методу нигде не учили. Все скорее полагались каждый – на свой личный разум, а за разум зачастую принимали воодушевление и устремление.

В этом свете первые десять из приведенных Маккеем примеров старинного писаного закона выглядят совсем иначе. Номера шестой и седьмой – это собранные Престоном своды, предназначенные для укрепления авторитета системы Великой ложи. Сформулированные им в этих «регламентах» правила являются порождением исключительно его времени. Что характерно, он заключает, что они определенно являются продуктом целенаправленного законотворчества и, насколько это вообще ему удавалось, пытается точно зафиксировать обстоятельства, время и место их принятия, точь-в-точь как любой историк XVIII века доверительно сообщает вам, что именно и кто именно говорил на военном совете несколько веков назад, и из глубин своего разума извлекает подробности интриг и заговоров, споров и обсуждений на военных советах и даже внутренних сомнений и диалогов королей и командующих с самими собой. Действительно, апокрифический характер так называемого «регламента 1703 года», который противоречит всему известному нам о масонстве XIV–XVIII веков, был заметен даже Маккею, который попытался оговорить это противоречие в соответствующей сноске. Остальные четыре – это отличные примеры законодательной декларации существующего права с минимальными изменениями или законодательной инновации с целью описания новых ценностей и выполнения новых задач.

В наше время писаный закон Цеха в любой его отдельной юрисдикции (который Маккей называет «местным регламентом») состоит из четырех основных элементов: 1) конституции великой ложи, которые обычно составляются и подвергаются время от времени изменению, сохраняясь, таким образом, в организованной, систематической форме, которая во всем аналогична законодательству Союза [американских штатов], а также существует практика внесения в этот законодательный свод изменений путем принятия поправок и дополнений к той или иной статье; 2) постановления великой ложи, принятые по результатам обсуждения прошений от Мастеров отдельных подчиненных ей лож или от самих этих лож; 3) указы великого мастера и 4) ответы и разъяснения великого мастера на доведенные до его сведения вопросы или решения великого мастера по вопросам, представленным ему Мастерами лож в связи с проблемами, поставленными перед ними в их отдельных ложах. Для лучшего понимания этой системы нам вновь следует обратиться к Римскому праву, в котором разрабатывались эти законодательные нормы и названия для них, которые до сих закреплены за соответствующими понятиями как в государственном, так и в масонском праве. Римский император создавал и провозглашал закон конституцией (постановлением), декретом (решением), эдиктом (указом) и рескриптом (письмом). В рамках теории права он обладал на это правом и властью постольку, поскольку при его восшествии на престол римский народ наделял его этой властью особым законодательным актом. В рамках политической теории вплоть до времен Диоклетиана римское государство официально было республикой. Высшая власть в ней принадлежала римскому народу. Император был всего лишь «принцепсом» – «первым из граждан», которому римский народ передавал на время свою верховную власть посредством законного акта в особых обстоятельствах. Позднее, уже в Византийской империи, императора стали рассматривать как хранителя высшей власти и источник закона. Но в классические времена он просто пользовался властью, переданной ему державным римским народом по его воле и на определенный срок. Соответственно, римский народ мог в своем законодательном собрании принять некое уложение (lex), а император, пользующийся делегированной ему властью, мог принять закон. То, что он таким образом постановлял (constitutio) переданной ему законодательной властью, так и называлось – «конституцией», то есть «постановлением». Так что в Римском праве конституция – это правило, установленное законодательным актом.

Точно то же самое происходит и с масонскими конституциями. Только у нас законодательная власть в каждой юрисдикции Братства принадлежит великой ложе. Поэтому все то, что великая ложа устанавливает и провозглашает как законное правило, является конституцией в силу ее законодательной власти. В конце XVIII века, когда обретшие высшую власть народы начали принимать для себя основные законы, фиксируя государственную и правительственную системы и налагая ограничения на некоторые правительственные органы, слово «конституция» стало применяться для описания этих действий обладающих высшей властью народов. Так оно вошло в широкое употребление в Америке и чуть меньше – в других странах в качестве определения высшего основополагающего закона, которому должны подчиняться и соответствовать всякого рода акты и правила различных ветвей правительства или общественных организаций; эта концепция произрастает из обстоятельств колониального правления в Америке до Революции, когда исполнительные и законодательные акты должны были соответствовать колониальным хартиям. В масонском законодательстве сохраняется первичное значение этого термина, ориентировочно – до конца XVIII века, когда никто еще слыхом не слыхивал ни про какие современные писаные политические конституции.

Другим способом, которым римский император создавал и провозглашал новый закон, было его решение по вопросам, представленным ему на рассмотрение в качестве апелляций или определенным им самолично. Они назывались декретами. Происходило это оттого, что римский магистрат не имел власти выносить суждение непосредственно властью закона. Это могли делать только судьи (judices) и арбитры (arbitratores), избираемые для данного дела, подобно тому, как общее право требует вынесение вердикта избранным жюри присяжных в качестве основания для вынесения суждения. Однако при этом магистрат имел право решать некоторые дела extra ordinem (вне процедуры) и выносить декрет, и это право вместе с другими правами римских магистратов передавалось народом императору при его восшествии на престол. В масонстве власть выносить решения по апелляционным делам как атрибут высшей власти, – поскольку так она рассматривается с тех пор, как все позабыли,