Эдуардо Галеано - Первые голоса.

Ворон играл со шкатулкой, а сам краем глаза следил за стражниками, караулившими ее.

Улучив время, когда стража отвлеклась, ворон со шкатулкой в клюве сбежал из дома. Вылетев через дымоход, он подпалил себе крылья, с тех пор они навсегда остались черными.

Долетев до островов у побережья Канады, ворон услышал голоса людей и попросил у них поесть. Люди ему отказали. Ворон пригрозил, что разобьет шкатулку.

— Если я выпущу на волю день, то небо никогда больше не потемнеет, — сказал он. — Никто не сможет спать, невозможно будет сохранить тайну, и все узнают, кто — люди, кто — птицы, а кто — лесные звери.

Но люди только смеялись. Тогда ворон разбил шкатулку, и в мире настал свет.

Солнце светило не угасая, и индейцы кашинауа не могли спать.

Изнуренные постоянным светом, они попросили у мыши дать им ночь взаймы.

Наступила темнота, но мышиная ночь оказалась такой короткой, что им едва хватало времени покурить и поесть у костра. Не успевали они дойти до своих гамаков, как уже светало.

Тогда они одолжили ночь у тапира. В тапирову ночь они уснули глубоким сном и выспались вдосталь. А когда проснулись, увидели, что спали слишком долго: за это время сорняки успели спуститься с гор, удушить все их посадки и оплести дома.

Стали они снова искать ночь и попросили ее у броненосца. Они взяли ее на время, но так никогда ему и не вернули.

А броненосец, которого лишили ночи, спит теперь днем.

Флейта помогает объясниться в любви, флейта возвещает о возвращении охотников. Звуками флейты индейцы ваиваи созывают гостей. Когда зовут индейцев тукано, флейта плачет, когда индейцев калина — разговаривает. Ведь флейта не труба, которая умеет только кричать.

На берегах Рио-Негро флейта утвердила власть мужчин. Священные флейты там прячут, и если их обнаружит какая-нибудь женщина, ее предают смерти.

В древние времена, когда священными флейтами владели женщины, мужчины носили дрова и воду и пекли хлеб из маниоки.

Рассказывают мужчины, будто вознегодовало солнце, видя, что миром правят женщины. И спустилось оно в сельву и оплодотворило невинную девушку, мазнув у нее между ног соком листьев. Так родился Хурупари.

Хурупари похитил священные флейты и вручил их мужчинам. Он научил мужчин прятать их и устраивать ритуальные праздники без женщин. И еще он открыл им тайны, которые те должны передавать своим сыновьям.

Когда мать Хурупари нашла тайник, где хранились священные флейты, он обрек ее на смерть, а кусочки ее тела превратил в небесные звезды.  {135}

Червяк, длиной не больше мизинца, ел птичьи сердца. Его отец был лучшим охотником племени мосетенов.

Гусеница росла и скоро стала размером с руку. С каждым днем ей требовалось все больше сердец. Охотник ходил целый день по сельве, убивая птиц для своего сына.

Когда змей уже не умещался в хижине, в сельве не осталось птиц. Отец, меткая стрела, предложил сыну сердце ягуара. Змей пожирал сердца ягуаров и продолжал расти. Но вот в сельве не осталось больше и ягуаров.

— Хочу человеческого сердца, — сказал змей.

Охотник истребил всех людей в своей Деревне, а потом и по всей округе. Но однажды жители отдаленной деревни подстерегли охотника и убили его.

Гонимый голодом и тоской, змей отправился на поиски отца.

Он обвил своим телом деревню, где жили убийцы, чтобы никто не смог убежать. Жители деревни пускали стрелы в огромное кольцо, отгородившее их от мира. А змеймежду тем все рос да рос.

Никому не удалось спастись. Змей нашел тело своего отца и стал подниматься вверх. Там мы его и видим сегодня: извиваясь, ощетинившись горящими стрелами, он ползет по ночному небу.

Мать, сутулая Луна, сказайа дочери:

— Не знаю, где бродит твой отец. Найди его и передай весточку от меня.

И отправилась дочь искать своего отца среди самых ярких огней. Она не застала его в полдень, когда отец-солнце пьет вино и танцует со своими женщинами под звуки барабанов, не нашла его и ночью в дальнем краю неба, там, где страна мертвых. Ни в одном из четырех домов ей не удалось встретить солнце тарасков.

С тех пор звезда все ищет да ищет своего отца в небесах и никак не может найти его: то она приходит слишком рано, то слишком поздно.

Первый Отец индейцев гуарани возвысился в темноте, освещенный изнутри жаром своего сердца, и сотворил огонь и легкую дымку. Еще он создал любовь, но некому было отдать ее. Создал язык, но некому было слушать его.

Тогда он наказал божествам создать мир и позаботиться об огне, тумане, дожде и ветре. И обучил их священному гимну, который мог вдохнуть жизнь в новых женщин и мужчин.

Так любовь стала причащением, язык вобрал в себя жизнь, а Первый Отец освободился от одиночества. Теперь он среди людей, которые поют:

Мы шагаем по этой земле. Мы шагаем по этой цветущей земле.

Ночи стояли морозные, а боги унесли огонь. Холод сжимал тела и стискивал слова людей. Люди дрожали и хриплыми, сдавленными голосами просили богов сжалиться, но те оставались глухи к мольбам.

Наконец боги вернули огонь. Люди плясали от радости и пели благодарственные песни. Но вскоре боги наслали дождь и град, и костры опять погасли.

И тогда боги заговорили. Они сказали людям: чтобы заслужить огонь,  {136}  вы должны вскрыть себе грудь обсидиановыми ножами и отдать нам свои сердца.

Индейцы киче откупились кровью пленников и так спаслись от холода.

А какчикели не согласились на такую жертву. Какчикели, двоюродные братья индейцев киче и наследники майя, неслышно подкрались к огню, унесли его в свои горы и разожгли в пещерах костры.

Отец индейцев уитото увидел во сне легкое сверкающее облачко. В нем можно было разглядеть заросли мхов и лишайников, расслышать свист ветра, крики птиц и шипение змей.

Отец сумел поймать облачко и оплести его нитью своего дыхания. Затем он извлек его из сна и смешал с землей. Потом плюнул несколько раз в эту смесь — она вспучилась, вспенилась и из нее появилась сельва. Деревья распахнули огромные кущи, покрылись цветами и плодами. Потом на этой влажной земле появились сверчок и обезьяна, тапир и кабан, броненосец и олень, ягуар и муравьед. Поднялись в воздух орел-беркут и красный ара гуакамайо, белоголовый сип и колибри, белая цапля и утка, гусь и летучая мышь.

Прилетела неугомонная оса. Оторвала хвосты у жаб и у людей и села отдохнуть.

Первый Отец сотворил землю на кончике своего посоха и покрыл ее мягким пушком.

На этом пушке вырос кедр, священное дерево, в котором живет слово. И сказал тогда Первый Отец индейцам гуарани, чтобы они выкопали ствол этого дерева и слушали заключенное в нем слово. Ибо, сказал Первый Отец, тем, кто научится слушать кедр, этот ларец слов, станут ведомы места их будущих очагов. А кто не сумеет ничего услышать, тот превратится в никчемный прах.

Одна девушка из деревни ниваклей пошла искать воду и по дороге встретила гуаякановое дерево Насук. Она почувствовала, что Насук зовет ее, крепко, всем телом, прижалась к твердому стволу и вонзила ногти в кору. Из дерева потекла кровь. Прощаясь, девушка сказала:

— Как я хотела бы, Насук, чтобы ты был человеком!

Гуаякан стал человеком и отправился искать девушку. А когда нашел, показал ей свою расцарапанную спину и лег около нее.

Перья птиц и шкуры зверей раньше были белыми.

Но потом все, кто искупался в озере, в которое не впадает и из которого не вытекает ни одна река, стали голубыми. А те, кто окунулся в озеро крови, пролитой ребенком из племени кадьюэу, стали красными. Кто окунулся в грязь, имеют теперь цвет земли, а в цвет пепла окрасились те, кто искал тепла у потухших костров. Зелеными стали те, кто терся о листья. А все остальные остались белыми.  {137}

В амазонской сельве первая женщина и первый мужчина с любопытством разглядывали друг друга. Их удивляло то, что они видели между ног.

— Тебе там отрезали? — спросил мужчина.

— Нет, — ответила женщина. — Всегда было так.

Он подошел ближе, чтобы получше все рассмотреть. В недоумении почесал голову. Перед ним была открытая рана. Наконец он сказал:

— Не ешь ни юкки, ни платанов и никаких других плодов, которые раскалываются, когда созревают. Я тебя вылечу. Ложись в гамак и отдыхай.

Женщина повиновалась. Она послушно глотала настои из трав и позволяла натирать себя мазями. Она еле удерживалась от смеха, когда он ей говорил:

— Ты только не беспокойся.

Игра ей нравилась, хотя она уже немного устала жить впроголодь и валяться целыми днями в гамаке.

Однажды вечером мужчина вернулся к ней бегом и, прыгая от радости, закричал: