Хельмут Крауссер - Эрос

Фон Брюккен застонал. Сначала я подумал, что у него заныли старые душевные раны. Но в следующий момент понял, что Александр стонет совсем по другой причине – более простой и страшной. Он нажал на потайную кнопку где-то на письменном столе, и не прошло и двадцати секунд, как по звонку явился его личный врач – лысый мужчина среднего возраста, с массивным подбородком и хрупкими руками с тонкими пальцами. Не обращая на меня внимания, эскулап быстро расстегнул и закатал рукав рубашки Александра.

Хозяин замка, которого подчиненные называли когда-то императором, теперь был просто стариком, пациентом, корчащимся от невыносимых болей. Он прошептал мне, чтобы я посвятил этот день изучению актов, а он просит прощения за вынужденный перерыв. Вялым жестом он дал понять, чтобы я поскорее уходил. Ему было неприятно показывать свою слабость. И хотя страдания Александра заставляли меня проникнуться симпатией к нему, и он понимал это, однако для него было важнее скрыть их от меня. Скорее всего фон Брюккен считал, что именно так должны поступать гостеприимные хозяева.

Вожделение

Таким образом, впервые за время пребывания в замке у меня появилась возможность осмотреть Парк при дневном свете. Стоял ясный ветреный и сравнительно теплый день – столбик термометра опустился чуть-чуть ниже нуля. В парке не было ни души. Работы над погребальным комплексом, похоже, уже завершились, и черный памятник угрюмо возвышался посреди широкого луга, обрамленного ведьминскими кругами дубов, тополей и берез. От памятника на все четыре стороны света разбегались дорожки из белого мрамора, но они резко обрывались, едва дойдя до подножия ближайших деревьев. Раньше везде лежал снег, и поэтому я не видел этих дорожек, но теперь подтаяло, и я обратил внимание на то, как резко контрастирует их белизна с черным мрамором склепа. На мой вкус, здесь лучше смотрелся бы хороший газон – ярко-зеленый, с шелковистой подстриженной травкой. Однако я понимал, что луг по весне оказывается под водой и заболачивается.

Как далеко зашла болезнь Александра, я не знал и ни за что бы не отважился спросить. Я впервые задумался о том, что он может не успеть завершить свой рассказ, и эта мысль повергла меня в легкую панику. Что я тогда буду делать?

Вечерами я мечтал о женском обществе – так страстно, что даже не мог сосредоточиться на изучении бумаг. Я пил все больше и больше, и от вожделения бегал по комнате. У меня появилась дрожь в кистях и плечах, руки стали казаться чужими и ватными, и мне невыносимо хотелось размяться, молотить руками во все стороны, как делают рок-гитаристы, а еще – потанцевать. Но пуститься в пляс я все-таки не решался и продолжал томиться от застоя во всем теле.

Я попросил Лукиана показать мне тот деревенский кабачок, в котором Александр дожидался Софи, но в ответ услышал, что этого заведения давно уже не существует. Похоже, это была всего лишь отговорка.

– Что ж, тогда покажите мне любой другой трактир, я хочу одного: вырваться из этого замка.

Лукиан вытащил мобильный и повел меня вниз по лестнице, к главному выходу, у которого стоял автомобиль с шофером – тем самым, что привез меня с вокзала.

– Если вы хотите травки, только скажите. У вас такое лицо… У нас есть все, что только пожелаете.

Я и сам не знал, чего хотел. Везите меня куда угодно, лишь бы там горели разноцветные огоньки – пусть даже это будет самая захудалая пивнушка с музыкальными автоматами. Услышав распоряжение Лукиана – исполнять все мои прихоти – шофер лишь пожал плечами.

Мы поехали в деревню. Часы показывали около девяти часов вечера, и слишком многого от поездки ожидать не приходилось. Вскоре перед нами засияли огнями греческий ресторан, бистро и дискотека с баром, однако без борделя. Я вдруг обнаружил, что в моем кошельке гуляет ветер – наличности хватало лишь на один, от силы два коктейля.

В баре было полно местных – демонстративно привалившись к стойке, деревенские парни глядели на меня недоверчиво, словно на заморскую птицу, и явно замышляли вывести меня на чистую воду. За стойкой суетилась грудастая барменша, вульгарная и неотесанная, динамики сотрясались от дешевой музыки, состряпанной для идиотов. Шофер предпочел подождать в машине. В одиночестве я почувствовал себя неуверенно и неуютно, едва ли не залпом выпил две порции джин-тоника, быстро заплатил и ушел восвояси. Меня провожали разочарованные глаза местных – еще бы, их лишили удовольствия разобраться с пришельцем.

На обратном пути водитель завел разговор о том, что ближайший бордель находится всего в тридцати километрах отсюда.

– У нас там кредит. Если у вас есть желание, то никаких проблем…

– Что значит – у нас кредит? – спросил я, невольно присоединившись к этому «мы». – С какой это радости?

Шофер поведал, что раньше ему частенько приходилось возить оттуда девочек в замок, но сейчас это уже не практикуется.

– Вот как? И кто именно заказывал девочек? – Мне хотелось знать все подробности.

– Раньше господа кутили по-настоящему, не то что сейчас. Сейчас все тихо и скучно. А в прежние времена я то и дело возил девок туда-сюда – вечером в замок, утром обратно.

– Для кого?

– Не могу знать, – ответил мой собеседник и пояснил, что он всего лишь шофер, не больше. Последней фразой он явно обозначил ограниченность своего существования, однако жаловаться на судьбу он даже и не думал. То, что он сказал, выглядело скорее как оправдание.

Однако какое, собственно, мне до этого дело? Покоробила ли меня догадка о том, что Александр прожил свою жизнь не как аскет и благочестивый святоша? Наверняка к нему в гости наезжали члены правления, которых он обеспечивал всем, в том числе и девками на ночь. Ведь это ничего ему не стоило.

Я ухмыльнулся при мысли о том, что прямо сейчас, в данный момент, начинаю углублять образ своего будущего главного героя. Александр сам подвел меня к этому.

День седьмой

Никому-Роза

Когда в десять часов утра следующего дня я зашел в зал, Александр лежал в кровати, установленной прямо посреди гигантского помещения. Он ждал меня. Немного странно, но поверх пижамы он надел голубой пиджак – видимо, чтобы придать обстановке хоть какую-то официальность. Врачи прописали ему постельный резким. Фон Брюккен никогда не рассчитывал валяться в кровати, но пожалуйста, раз на то пошло, он готов к компромиссам. Он спросил, изучал ли я бумаги.

– К сожалению, лишь бегло, – ответил я. – Мне очень захотелось прогуляться.

– Понимаю. Я уже в курсе. Вас внезапно охватило желание пожить по-настоящему, верно?

– Можно выразиться и так.

– Теперь вы понимаете, что творится у меня на душе каждый день, каждый час и каждую минуту.

В ту ночь Софи раздумывает, можно ли начать жизнь с нуля? Она решает принять предложение и скрыться на несколько недель. За это время она обуздает свою алкогольную зависимость, а заодно поутихнет шум, поднятый вокруг ее персоны. Лишь позже Софи станет ясно, на какой шаг она идет, а пока события развиваются спонтанно, без подготовки, и многое сваливается на нее как снег на голову.

Ночной визитер увозит ее на машине, и позже в своем дневнике Софи сравнит эту поездку с дорогой ужасов, только в отличие от известного аттракциона с довольно добродушными привидениями, которые даже оберегали ее, хотя и казались грозными. Вывод: довериться. А потом спать. Эти слова записаны в ее дневнике.

Вскоре черный «мерседес» с дипломатическими номерами подъезжает к Хельмштедту, пересекает границу, и Софи со своим спутником оказываются на территории ГДР. Тут же, в приграничной зоне, они пересаживаются из элегантного автомобиля в более скромный, неприметный «шартбург». Их путь лежит в Грюнау, район на западной окраине Лейпцига, застроенный панельными пятиэтажками. Туда они приезжают ранним утром. На остановке уже ждут трамвая люди, работающие в первую смену. На последнем, пятом этаже одного из домов Софи ожидает пустая двухкомнатная квартира. Выходить оттуда в ближайшие дни ей нельзя, в ее же собственных интересах – а в чьих же еще? Сначала требуется разработать подходящую легенду. Приказ формулируется как пожелание, однако весьма настоятельное.

Осмотрев квартиру, Софи убеждается, что она мало чем отличается от той, в Брауншвейге. Те же голые стены, сиротливый радиоприемник, узкая кровать, холодильник… В уборной висит рулон туалетной бумаги, непривычно грубой и жесткой. Среди продуктовых запасов обнаруживаются два ящика пльзеньского пива. К плюсам относится разве что центральное отопление – это хорошо, по крайней мере, не нужно таскать уголь.

Последующие дни похожи друг на друга. Ничего не происходит; Софи либо лежит в кровати, либо стоит у окна. Она чувствует себя в безопасности, но, как ни странно, никакого удовольствия от этого не испытывает, а почему – объяснить не может. Так написано в ее дневнике. Покидать квартиру Софи не решается и наклеивает изнутри на дверной глазок кружок из-под пивного стакана, чтобы снаружи никто не увидел свет в ее жилище. Радиоприемник очень старый и слабый, западные станции ловятся с огромным трудом, пополам с треском и свистом.