Харпер Ли - Пойди поставь сторожа

– С чего ты взяла?

– Он совершенно засорил ей голову…

– Чем?

– Всякой чушью насчет католиков и коммунистов и еще Бог знает кого… У нее теперь все перемешалось…

– Эх, милая, – засмеялся Генри. – Да Билл для нее – единственный свет в окошке. Билл вращает землю. Что Билл скажет – то заповедь Господня. Он ее мужчина, она его любит.

– Это и значит «любить»?

– Ну да, в большой степени.

– То есть надо раствориться в своем мужчине? – сказала Джин-Луиза.

– Ну, в общем, да, – сказал Генри.

– В таком случае я, наверно, замуж не выйду. Я никогда еще не встречала такого…

– Ты вроде бы за меня собиралась выйти, забыла?

– Хэнк, давай я сейчас скажу, чтоб уж больше к этому не возвращаться: я не собираюсь за тебя замуж. Точка. Большая и жирная.

Она не собиралась это говорить, но вот – не удержалась.

– Это я уже слышал.

– Что ж, тогда скажу кое-что еще: если ты хочешь жениться (Боже, она ли это говорит?), – начинай подыскивать себе жену. Я никогда не была в тебя влюблена, но ты всегда знал, что ты мне – близкий и дорогой человек. И я думала раньше, что на этом можно было бы построить наш союз.

– Что?

– Но теперь и этого нет. Я понимаю, что тебе больно это слышать, и тем не менее. – Да, это произносит она, с обычной своей самоуверенностью, произносит – и разбивает ему сердце в этой вот аптеке. Что ж, разве он не разбил ее?

Генри сперва замер, потом вспыхнул, и рубец стал набухать.

– Джин-Луиза, ты сама не понимаешь, что говоришь.

– Понимаю каждое слово.

Больно, а? Вот именно – очень больно! Теперь знаешь, каково это.

Генри потянулся через стол и взял ее за руку. Джин-Луиза высвободилась.

– Не прикасайся ко мне!

– Да что с тобой? Что случилось? Джин-Луиза, милая?

Случилось? Я скажу тебе, что случилось, и вряд ли тебе понравится.

– Ладно, Хэнк. Случилось вот что: я вчера была на этом самом собрании. И видела вас с Атгикусом во всей славе вашей за столом, рядом с… с этим чудовищем, этим гнусным человеком… И, знаешь, мне стало дурно. Просто от парня, за которого я собиралась замуж, просто от родного отца меня замутило и вывернуло наизнанку, и это еще не унялось! Ради Бога, ответь мне – как ты мог? Как ты мог?

– Джин-Луиза, в жизни порой приходится делать то, чего не хочешь.

– Прекрасно сказано! Мне казалось, дядя Джек спятил, но теперь я в этом не уверена!

– Ты пойми… – Генри переставил сахарницу на середину стола, сдвинул обратно. – Взгляни на это иначе. Вся затея с советом граждан – это… это протест против решения Верховного суда, такое, что ли, остережение неграм: не торопитесь так… Это…

– Это респектабельное прикрытие для всякой мрази, которая хочет встать и заорать: «Черномазые!» Как ты мог оказаться рядом с ними? Как ты мог?

Генри двинул сахарницу в ее сторону, а потом назад. Джин-Луиза забрала ее и со стуком поставила на угол стола.

– Джин-Луиза, я же говорю – порой приходится делать…

– …много такого, чего делать не…

– Дай сказать! Да, чего делать не хочется. Пожалуйста, не перебивай… Я думаю, как объяснить, чтобы ты поняла… Знаешь, что такое Клан?

– Представь себе.

– Помолчи минутку. Когда-то Клан был вполне респектабельной организацией, вроде масонской ложи. Там состояли едва ли не все сколько-нибудь заметные люди… И мистер Финч тоже. В молодости. Ты знаешь об этом?

– Я теперь уже ничему не удивлюсь.

– Перестань! Мистер Финч их не выносит, и всегда так было. Знаешь, зачем он вступил? Чтобы досконально выяснить, кто именно в Мейкомбе скрывается под этими капюшонами. Что это за люди, кто они. Он присутствовал на одном их сборище, и этого хватило. Магистр оказался методистским пастором…

– Вот такая компания всегда была Аттикусу по сердцу.

– Да помолчи ты!.. Я пытаюсь объяснить тебе его мотивы: в ту пору ку-клукс-клайовцы были чисто политической силой – никаких горящих крестов, – но твоему отцу и тогда, и сейчас очень неуютно в обществе тех, кто скрывает лицо. Он хотел выяснить, кто они такие, установить, с кем придется драться, когда – и если – настанет время…

– …иными словами, мой высокочтимый родитель – член Невидимой Империи.

– Джин-Луиза, дело было сорок лет назад!

– A-а, ну, тогда он сейчас уже до Великого Дракона дослужился.

– Я лишь хочу, чтобы ты за поступками видела мотивы, – сухо сказал Генри. – Иногда кажется, что человек причастен к не совсем красивым делам, но ты не торопись судить, пока не узнаешь, чем он руководствовался. Может, у него внутри все кипит, но он помнит, что вежливый ответ действенней, чем ярость напоказ. Можно клясть своих врагов, но разумней – знать их. Я и говорю – порой нам…

– То есть что – шагать со всеми в ногу, а в нужный момент…

Но Генри перебил:

– Понимаешь, тут вот какое дело. Тебе не приходило в голову, что люди – мужчины в особенности, – чтобы служить своей среде, должны отвечать определенным требованиям, которые эта самая среда им предъявляет? Мейкомб – моя родина. Здесь мне лучше всего. Здесь я довольно сильно вырос – во всех смыслах. Мейкомб знает меня, а я знаю Мейкомб. Я доверяю ему, он доверяет мне. Хлеб насущный – и масло тоже – я добываю себе здесь, Мейкомб обеспечивает мне хорошее житье. Но он же кое-чего требует взамен. Требует, чтобы ты вел добропорядочную жизнь, вступил в Киванис-клуб, ходил в церковь по воскресеньям – вел себя по его законам…

Генри, пытливо вглядываясь в солонку, провел пальцем по ее ребристым бокам.

– Не забывай, моя милая. Всего, что у меня есть, я добился тяжким трудом. Я работал вон в том супермаркете через площадь – и выматывался так, что еле сил хватало на уроки. Летом обслуживал покупателей в маминой лавке, а в свободное время вкалывал по дому. Джин-Луиза, все, что тебе и Джиму доставалось даром, мне с детства приходилось зубами выгрызать. У меня никогда не было того, что вам само шло в руки, и впредь не будет.

И отступать мне было некуда, и рассчитывать не на кого…

– У всех так, Хэнк.

– Нет, не у всех. И не здесь.

– О чем ты?

– О том, что есть такое, что для тебя просто, а для меня невозможно.

– С чего это мне такие привилегии?

– С того, что ты – Финч.

– Ну, Финч. Дальше что?

– А то, что ты и сейчас могла бы разгуливать по городу босая, расхристанная, в джинсовом комбинезоне на голое тело – и все скажут: «Порода Финчей! Это врожденное!» Мейкомб поухмылялся бы и пошел заниматься своими делами: старушка Глазастик Финч все та же. Мейкомб с радостью готов поверить, что ты купалась нагишом. «Не меняется! Джин-Луиза верна себе! Помните, как она?..»

Генри отставил солонку.

– А попробуй-ка Генри Клинтон хоть на волосок отклониться от правил, Мейкомб скажет не: «Клинтоны – они такие!», а «Плебейство не скроешь!».

– Хэнк, неправда! И ты сам это знаешь. Нечестно и неблагородно так говорить, но это дело десятое, а главное то, что это не так!

– Это так, Джин-Луиза, это так, – мягко ответил Генри. – Ты, наверно, просто никогда не задумывалась.

– Хэнк, это называется «комплексы».

– Никаких комплексов у меня нет. Просто я знаю, что такое Мейкомб. Я не страдаю на этот счет, но – врать не стану – помню об этом. Кое-что я делать не должен, а кое-что – просто обязан, если хочу…

– Что?

– Ну… Я очень хочу жить здесь, а еще – того же, чего хотят все. Добиться уважения, служить городу, работать и хорошо зарабатывать, сделать себе имя, жениться и обзавестись семьей…

– Именно в таком порядке, как я понимаю?

Джин-Луиза вскочила и выбежала из аптеки. Генри кинулся следом. В дверях обернулся и крикнул, что счет оплатит через минуту.

– Подожди ты!

Она остановилась:

– Ну?

– Милая, пойми, я просто хотел объяснить…

– Да не надо мне ничего объяснять. Я вижу перед собой мелкого человечишку, который всего боится – боится ослушаться Аттикуса, боится быть самим собой, боится выглядеть иначе, чем все это тупое стадо вокруг…

Она осеклась и пошла прочь. Кажется, туда, где ставила машину. Кажется, она оставила машину у конторы.

– Джин-Луиза, прошу тебя, подожди минутку.

– Хорошо. Жду.

– Я вот сказал, что тебе многое доставалось даром…

– О-о, да, мне все само просто плыло в руки! Вот поэтому меня и тянуло к тебе. Я преклонялась перед тобой, глядя, как ты трудом и упорством добывал все, что у тебя есть теперь, как ты сам себя создавал. Я думала – для этого очень многое надо, и оно у тебя есть… И ошиблась. Оказалось – у тебя кишка тонка!

Она шагала, не обращая внимания ни на Мей-комб, который наблюдал за ней, ни на Генри, который комично и жалко плелся следом.

– Джин-Луиза, пожалуйста, послушай, что я скажу…

– О, черт, ну что еще?

– Я просто хотел сказать… спросить… Что я, по-твоему, должен делать? Чего ты ждешь-то от меня?