Мартин Винклер - Женский хор

Ознакомительный фрагмент

*

– Тогда я бы предпочла, чтобы на консультации присутствовали только вы.

Вскользь взглянув на меня и как-то странно улыбнувшись, она добавила: «Сожалею», а Карма сказал: «Никаких проблем», впустил ее в кабинет и закрыл за собой дверь.

Дверь захлопнулась перед самым моим носом, и я почувствовала себя обманутой и униженной.

Неужели этой бабе есть что от меня скрывать? Что настолько уж важного и интимного она может сказать этому типу, чтобы это могло оправдать мое изгнание? Неужели она думает, что мне есть дело до ее ягодиц и прочих прелестей?

Неужели она думает, что я неспособна забыть все, что она будет рассказывать и до чего мне нет ну никакого дела? Все, что меня интересует – да и это еще не факт, – так это ее симптоматика, история болезни, зуд или жжение, или у-меня-болит-здесь, или у-меня-болит-там, месячные идут как-то странно, почему они в этом месяце приходили два раза, симптомы, которые она подсунет ему под нос, и решение, которое он ей даст: Это не страшно, это пройдет… или для ее микоза-вагинита-болей-кровотечений все же требуется лечение… Все эти вопросы, в которых нет ничего интересного, но которые так их занимают и на которые необходимо дать простые ответы, чтобы они нас этим не допекали, чтобы наконец можно было перейти к серьезным вещам.

Я знаю, я должна поблагодарить ее за то, что она отказалась от моего присутствия, у меня и без того ощущение, что я зря теряю время, что задыхаюсь на этом дефиле жалоб, стонов, сетований и причитаний, что небольшая передышка даже пойдет мне на пользу, пока он обволакивает ее своими медовыми речами и осуществляет наложение рук.

Если только не…

Что означала эта улыбка? Она смеялась надо мной? Или же эта улыбка предназначалась ему? Может быть, ее смущение и нерешительность, ее удивленный взгляд были всего лишь маскарадом, цель которого – ввести меня в заблуждение? А он, это его «Вы не обязаны», может быть, было частью сайнеты [21] , постановки, призванной заставить меня поверить, что он соблюдает протокол и уважает пациентку, в то время как на самом деле все было предусмотрено, ее улыбка «Сожалею» – это игра, уловка, они в заговоре, они подготовились, а я, как дура, растерялась, но я знаю, что происходит, понимаю, что они затеяли, чем хотят заняться за дверью наедине.

Она положит сумку на кресло, затем повернется к нему и станет развязывать пояс плаща, а он подойдет вплотную, засунет руки под плащ, обнимет ее за талию, а она положит руки на него, как будто чтобы оттолкнуть, закроет глаза, поднимет лицо к нему, приоткроет губы, чтобы что-то сказать, но в этот момент он прикоснется к ним, ущипнет их и проглотит, а затем запустит свой язык, обшарит ее рот и едва не задушит ее, а она, несмотря на внезапность его действий, положит руки на затылок этого мерзавца, и ее язык вытолкнет его и скользнет в его рот, их языки станут биться друг о друга, как на дуэли, как Андре и Ноэль на балконе театра в «Скарамуше», и, все еще крепко держа его голову, она почувствует, что он роется у нее под плащом, тянет за блузу, скользит горячими руками по ее спине, бедрам, ягодицам и снова по спине, потом его руки поднимутся к застежке бюстгальтера, расстегнут ее и освободят мои груди, он перенесет руку вперед, сожмет в ладони ее левую грудь, как всегда это делал, и сожмет другой рукой мою правую ягодицу, моя рука опустится вниз и расстегнет его пояс, другая рука отпустит его затылок, а наши языки все еще будут бороться, и пока нельзя…

Я очнулась.

Во рту пересохло.

Я лежала на животе.

Левая рука была зажата подо мной, ладонь лежала на левой груди.

Правая рука застряла между бедрами и была очень влажная.

Черт побери!

Я вытянула руку. В постели рядом со мной было пусто.

Конечно, пусто. Он ушел.

Тогда почему я продолжала его искать?

И откуда взялся этот абсурдный сон, в котором этот дурак Карма…

Я посмотрела на будильник. Четверть шестого.

Чертчертчерт. Нужно заснуть нужно заснуть нужно заснуть. Нельзя лежать без сна.

Я перевернулась на спину и смотрела на потолок до тех пор, пока он не превратился в операционные поля [22] . Четыре поля, такие синие, такие чистые, окружали бритый лобок.

Я не шевелила головой, только глазами, и справа от поля увидела лоток, на котором в безукоризненном порядке были разложены инструменты. Я взяла скальпель, вытянула указательный палец, чтобы твердо положить его на спинку лезвия, другой рукой раздвинула кожу больших половых губ и положила скальпель в щель, которая начала сочиться обожемойчертпобериобожемойчертпобери…

Я открыла глаза. На потолке играл свет. Настал день.

Чертчертчерт! Мой радиобудильник не прозвенел. Если я не потороплюсь, то опоздаю. А я не хочу доставить ему такого удовольствия!

Я спрыгнула с кровати, налила в чашку вчерашний кофе и сунула ее в микроволновку, быстро приняла душ, натянула джинсы, тонкий свитер с горлышком и нанесла минимум макияжа, я совсем не хотела выглядеть так, как выглядят некоторые женщины, которых я увидела накануне в зале ожидания. Но пока я чистила зубы, я поняла, что вчера забыла выпить таблетку. Черт, черт, черт! Проклятие, как же мне все это надоело, надоело, надоело!!!

ЖАЛОБА

Большого желания возвращаться к Синей Бороде у меня не было. Но и уходить от него не хотелось. Он дал мне неделю. Я хотела победить в его собственной игре. Мне было интересно узнать, до чего он готов дойти. Я не хотела уходить побежденной.

Слишком часто меня унижали и недооценивали, потому что я – баба.

Слишком часто от меня требовали, чтобы я выполняла свою работу не хуже мужчин. И даже лучше.

Мне этого не говорили. Слова были не нужны. Они просто были рядом и смотрели на меня, и я все понимала. Я выбрала хирургию, и их недоверчивых и презрительных взглядов было не избежать. Женщина-хирург, выполняющая мастерскую, мужскую работу? Никогда в жизни.

Они думали, что я сдамся, что не пойду до конца, что стану плакать из-за их унижений, придирок, издевательств. По отношению к мужчинам это работает. Я видела многих мужчин, которые поддавались и, сломленные, уходили в другую больницу. И каждый раз, когда я видела, что интерн напился потому, что его унизил руководитель, каждый раз, когда один из них на следующее утро не выходил на работу, я чувствовала себя более сильной. Более самоуверенной. Я чувствовала, что я лучше их.

Неужели этот Карма, с его напускным добродушием, от которого меня тошнит, неужели он действительно думает, что сумеет меня обхитрить?

Думая об этом и стараясь совладать с охватившей меня яростью, я свернула на улицу Мэзон-Вьей и проехала вдоль педиатрических корпусов, после чего оказалась на территории акушерской клиники. Разумеется, все места были заняты. Я сделала круг по двору, выехала и добрых пять минут потратила на поиск свободного и бесплатного места, которое нашла в трехстах метрах от клиники, напротив школы.

*

Поднимаясь по лестнице, я увидела в коридоре два силуэта. Одним из них была чернокожая тучная женщина, одетая в бубу. Она склонилась над стойкой Алины, небрежно положила одну руку на пластиковый паспорт, а другой качала коляску, в которой ревел и брыкался крупный мальчик на вид примерно полутора лет. Второй силуэт принадлежал женщине лет сорока, стройной блондинке, с тонкими чертами лица, в безукоризненно сидящем костюме. Она держалась в стороне. Когда я открыла дверь, женщины повернули головы в мою сторону. Тучная пациентка скользнула по мне взглядом, затем продолжила вяло отвечать на вопрос, который ей задала Алина. Другая женщина осмотрела меня с ног до головы.

– Здравствуйте. Привет, Алина.

– Здравствуйте, мисс… простите, доктор Этвуд, – ответила Алина.

Раздраженная до предела, я укрылась в кабинете. Положила сумку на стул, сняла пальто, достала вчерашний халат, заметила, что моего бейджа на нем нет, и едва не взвыла. В выдвижных ящиках шкафов, среди наборов для анализов, пластиковых гистероскопов, одноразовых зеркал, шприцов и иголок, я увидела моток белого лейкопластыря. Я отрезала от него два кусочка, наклеила их друг на друга и написала: «Доктор Этвуд, интерн». Этот самодельный бейдж я прикрепила к карману халата на груди.

Затем, сгорая от гнева, села в кабинете, на место Кармы.

В этот момент я заметила ноутбук.

Плоский параллелепипед со скругленными краями, по размеру не больше стандартной страницы.

Не раздумывая, я его открыла. Экран засветился и показал мне покрытую текстом страницу.

И, по-прежнему не раздумывая, я прочитала текст.

Жизнь женщины

Когда я была мала,

Жизнь была весела.

Папочка и мамочка

Ласкали меня всегда.

Они меня целовали,

Ножки мои щекотали,

Ласково называли,