Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк

Даниэль пронзительно засмеялся.

— Да, я видел их на картинках. Они очень страшные. Пауль сурово посмотрел на сына.

— Попридержи язык. — Он допил кофе. — Говорить о ком-либо в такой манере — нехорошо. Пей свое молоко!

— В действительности, большинство евреев в Германии не хочет видеть здесь своих восточных собратьев, — продолжил Руди, стряхнув пепел со своей сигареты, — но им волей-неволей приходится убегать от поляков. Моего директора, например, это сильно злит.

— А тебя? — спросила Ева.

— А мне все равно: немецкие евреи, польские евреи… Как по мне, еврей — он и есть еврей, хоть с пейсами, хоть без, — Руди протянул руку за очередной порцией сыра. — Как выразился американский летчик Линдберг, слишком большое число евреев создает в стране хаос.

Пауль кивнул.

— Такого влияния на финансовую сферу, политику и искусство, как они, никто не оказывает.

— Вот именно, — согласился Руди. — И до тех пор, пока им удается тайно проникать во все эти сферы, они будут преуспевать.

— Но кто может обвинить евреев в том, что они зачастую скрывают свое происхождение? Они просто хотят избежать преследований, которые им на протяжении веков приходилось терпеть от христиан.

— Почитай свою Библию, — возразил Руди, отпивая кофе. — Евреи сами заварили всю эту кашу, убив Христа, а потом — еще и Его последователей. Разве не они немилосердно терзали первую Церковь? Впрочем, справедливости ради, должен сказать, что не все евреи заслуживают той грубости, которую выказывают им национал-социалисты. На мой взгляд, обвинять весь народ за преступления нескольких человек — неверно. Например, мой директор — еврей, но он хорошо мне платит. И надо отдать ему должное, он много занимается благотворительностью.

Пауль взял еще один ломоть хлеба.

— Спасибо тебе, Руди, что присылаешь газеты, — сказал он, меняя тему разговора. — Я прочитываю их от корки до корки, и, должен признаться, то, что я узнаю, меня все больше беспокоит.

Руди загасил сигарету о пепельницу.

— Еще бы… Видел бы ты городскую жизнь… Повсюду проститутки. Гомосексуалисты красуются у всех на виду. Повсеместно делают подпольные аборты. Должен сказать, Берлин уже напоминает Нью-Йорк или Париж. Евреи наплодили разных кабаре и кинотеатров, где показывают всевозможную дрянь. Некоторых из них вообще было бы неплохо поставить перед судом.

— Боюсь, нам скоро придется выбирать между коммунистами и национал-социалистами. Центристы стремительно теряют позиции. За «красных», конечно же, голосовать нельзя, но и от Гитлера с его партией я совсем не в восторге. У них есть неплохие идеи, но много и крайностей.

— А мне Гитлер нравится, — признался Руди. — Что-то в нем напоминает мне Наполеона. Знаешь, Пауль, я думаю, что национал-социалисты не настолько плохие, какими хотят показаться. Как по мне, их экстремизм — только показуха для привлечения внимания. — Сняв со спинки стула свой пиджак, Руди сунул руки в рукава. — Кроме того, большинство богословов считают, что у национал-социализма — прочное христианское основание. Но довольно разговоров, — Руди похлопал Пауля по руке. — Мне пора ехать. — Он посмотрел на Даниэля. — Эй, парень, да ты так и не выпил свое молоко!

Даниэль с отвращением посмотрел на желтоватую жидкость в своем стакане.

— Да оно же воняет козой!

Руди, расхохотавшись, поднес стакан к своему носу.

— Фу-у-у! Герда, будь милостива к ребенку. Найди среди своих прихожан кого-нибудь с коровой. — Руди энергично натянул на голову соломенную шляпу. — Ну все, мне пора…

Руди в сопровождении всего семейства Фольков направился к машине, припаркованной на другой стороне улицы. Увидев их, группа зевак, с интересом рассматривавшая зеленый двухдверный «Опель Лаубфрош» 1924 года выпуска, тотчас разошлась.

— Спасибо за все, — сказал Руди, пожимая на прощание руку Пауля. — Я заскочу к вам на обратном пути. — Присев на корточки, он достал из кармана медный компас и вручил его Даниэлю. — Это чтобы ты мог найти правильный путь для Германии, — сказал Руди, смеясь. Поднявшись, он повернулся к Еве. — Что ж, девушка, прими поздравления с конфирмацией, хотя она и получилась не такой, как ожидалось. Думаю, вскоре ты примешь причастие вместе со всеми.

Ева только пожала плечами. Теперь ей было все равно.

Стоя на носу баржи Адольфа Шнайдера, Ева чувствовала себя защищенной и даже счастливой. Ей нравилось общество Бибера и его контрабандистов, которые всегда принимали ее такой, какая она есть.

Этот день выдался особенным. Бибер впервые вез свое лучшее вино посреднику в Кобленце, не боясь, что его арестуют. Неделю назад, наконец-то, закончилась оккупация, и французы покинули Вайнхаузен. Ева с раннего утра помогала друзьям грузить на баржу ящики с драгоценным товаром, и теперь вместе с Вольфом и Ричардом Клемпнером она ожидала, когда Бибер привезет из горной винодельни последнюю партию вина.

Июльское утро выдалось туманным и сырым. Вольф, сидя на корме баржи, большими глотками пил холодную воду, поданную ему Евой. Тем временем Ричард напряженно всматривался в реку на западе, как будто ожидал, что из-за мыса в любой момент могут появиться патрульные катера французов.

— Да не переживайте вы так, господин Клемпнер, — сказала Ева.

— Говорите, что хотите, но меня не покидает какое-то тревожное чувство. Я успокоюсь, только когда увижу, как Бибер расплачивается с тем евреем-банкиром, — ответил двадцатишестилетний предводитель национал-социалистов, заметно нервничая.

Ева подала ему кружку с холодной водой.

— Слушай, Клемпнер, ты брюзжишь прямо как старик, — усмехнулся Вольф. — Что ты раскудахтался, как курица над яйцом? Расслабься. Все будет хорошо.

— А когда в последний раз все было хорошо?

Вольф пожал плечами.

— По крайней мере, ты уже не в тюрьме.

— Как там ваш сын? — вмешалась Ева, пытаясь сменить тему разговора.

— Сегодня ему было тяжело дышать. Его бьет кашель. Доктор Кребель подозревает, что это туберкулез, — печально ответил Ричард.

— Скверно, — сказал Вольф, скорее, равнодушно, чем сочувственно. Он сплюнул в реку. — Ева, ты не хочешь сходить на парад в Кобленце?

— Мы можем сколько угодно праздновать конец оккупации, — вмешался Ричард, — но пока в Рейнланде не будете немецкой армии, французы могут вернуться, когда пожелают.

Ева покачала головой.

— По договору наших солдат не должно быть в Рейнланде.

— Да гори он огнем, этот проклятый договор!

Вольф опять сплюнул за борт.

— К сожалению, политики в Веймаре так не могут сказать.

Клемпнер выругался.

— Слабаки и продажные твари — вот кто они такие! Эти демократы только о том и думают, как побольше набить себе карманы! Дайте нам сильного лидера, знающего свои долг патриота, и мы заживем намного лучше, чем при этих пройдохах в модных костюмах и с дорогими сигарами в зубах. — Клемпнер швырнул окурок в реку. — Вонючие американцы!

— А они тут при чем? — удивленно спросила Ева. Ее всегда интересовало все, связанное с Америкой.

— Эти наглецы вмешались в войну, как они выразились «ради установления мира и демократии во всем мире», но на самом деле та демократия, которую они нам навязали. — это всего лишь коррупция. — Клемпнер выругался. — Из-за них вся Европа стала уязвимой для «красных» евреев. Американцам легко быть идеалистами. У них нет ни apмииСталина в двух днях ходьбы от их границ, ни самой большой в мире коммунистической партии, пытающейся прорваться к власти.

Вольф зевнул.

— Во вторник я видел, что к Биберу к го-то приезжал на большой черной машине.

— Это был тот еврей-банкир со своим недоумком-секретарем. Он уже начинает брать старину Ганса за горло, — объяснил Ричард.

— У господина Бибера проблемы? — нахмурилась Ева.

Клемпнер кивнул.

— Этот банкир уже отобрал две фермы в Хорхфельде, Он сказал Биберу, что как раз проезжал мимо и подумал, почему бы ему не заехать и не узнать, в чем причина задержки с деньгами, — Клемпнер прикурил еще одну сигарету. — Жду не дождусь того дня, когда Бибер положит на стол этому дельцу пачку денег, и тогда я с удовольствием подожгу его банк.

— Как думаете, это вино покроет долг? — спросила Ева.

— Бибер говорит, что не полностью, но основная часть будет выплачена. За остаток он рассчитается уже со следующего урожая. Остается только надеяться, что такой вариант устроит этого пучеглазого еврея. — Клемпнер помолчал, задумчиво глядя на зеленую воду реки. — Но я думаю, что у Бибера дела обстоят хуже, чем он говорит, я знаю, что последние пару лет он не только финансировал сиротский дом, но и много давал взаймы таким семьям, которые не смогут ему быстро вернуть долг. Его вино, конечно хорошее, но оно не золотое.

— Вы слышали, что Линди беременна? — резко сменил тему разговора Вольф.