Дафна Дюморье - Рандеву и другие рассказы (сборник)

Ознакомительный фрагмент

«Вот вам оборотная сторона темпераментной натуры, – подумал он. – Чувства играют тобой как хотят». Мысленно он нарисовал свой портрет: необычный, экстравагантный, с искрой гениальности, обуреваем страстями, околдован этой девушкой… Портрет интригующий.

– Garçon! Garçon! – позвал он, помахав винной картой. – Garçon!

Он начинал входить во вкус.

В отель вернулись уже затемно. Patronne, по-видимому, ушла спать: конторка была пуста. Зато невесть откуда, зевая и протирая глаза, появился мальчик все в той же рубашке. Пока они поднимались по лестнице, он озабоченно глядел им вслед.

– В этом отеле есть что-то зловещее, – прошептала девушка. – Напрасно мы здесь остановились.

Она засмеялась, надеясь выдать свои слова за шутку. Из какой-то комнаты донеслось тихое женское бормотание, мужской кашель. Потом все стихло. Где-то заскрежетали жалюзи. В их номере, хотя окно было открыто, жара казалась нестерпимой. Луч лунного света падал на треснувший кувшин и на полоску уродливых обоев.

Мужчина сел на стул и стал снимать туфли.

– Местечко так себе, – согласился он. – Но ради бога, попытаемся сохранить чувство юмора.

Жаль, надо было выпить чуточку больше: он чувствовал себя несуразно трезвым.

Девушка не ответила. Она налила немного воды в стаканчик для чистки зубов и жадно выпила. Руки у нее дрожали. Она не понимала, зачем она здесь и что ее ждет, но думать об этом было слишком поздно. Она чувствовала себя совершенно разбитой и больной, и глубоко внутри ее притаился холодок страха. Что привело ее сюда? Любопытство, тяга к приключениям, бессмысленная бравада. На месте ее спутника мог быть кто угодно.

– А что если про нас узнают? – спросила она.

– Не говори ерунды. Никто никогда ни о чем не узнает – во всяком случае, обо мне. Наверное, и ты со своей стороны устроила все как надо?

Уж конечно она ничего не упустила и не натворила глупостей.

– Разумеется.

Девушку не оставляло ощущение, что все это происходит с кем-то другим, не с ней! Сама она сейчас дома, ставит машину в гараж.

«Что будет, если про нас все-таки узнают?» – с беспокойством думал он. Вероятно, он, как честный человек, должен на ней жениться. Впрочем, теперь уже слишком поздно, раньше следовало спохватиться. Почему она постоянно делает все наперекосяк? Ну вот, в кои-то веки села на постель – бледная, словно насмерть перепуганный ребенок. Что за невозможная ситуация!

Он подошел к умывальнику и начал чистить зубы. Трудно было сдерживаться: ему хотелось ее ударить. Чертовы куклы! Почему они никогда, никогда не могут быть в нужное время в нужном настроении? Впрочем, потакать ей он не собирался, нельзя же строить из себя дурака. Проделать весь этот путь, притащиться в Париж! Он подумал, что должен пересилить себя и постараться скрыть свое недовольство. Он отбросил полотенце и подсел к девушке на кровать.

– Ноги не стынут? – небрежно спросил он. – Что ты обычно делаешь в такой ситуации? Как ты вела себя раньше?

Девушка отодвинулась от него и с нервной улыбкой ответила:

– В том-то и штука. Со мной это впервые.

Он опешил.

– Что ты этим хочешь сказать? – Он почувствовал, как к лицу его прихлынула краска. Он в ярости стиснул ей руку, лицо у него пылало. – Если ты собираешься морочить мне голову…

Он проснулся внезапно, как от толчка, вынырнув из глубин сна, в который провалился, как в пучину смерти.

В чем дело? Она бредит во сне, ей привиделся кошмар?

– Что такое? Что с тобой? – прошептал он.

Девушка дышала странно – часто, сбивчиво, словно задыхаясь, и в горле у нее что-то клокотало. Он нашарил спички, чиркнул и вгляделся в ее лицо. Белое, страшное, ни кровинки. Волосы – хоть выжми; глаза смотрели на него в упор, не узнавая, стеклянные, потухшие. В тихой комнате слышалось только ее хриплое, прерывистое дыхание – жуткое, несмолкающее.

– Тише, – в отчаянии умолял он, – тише, кто-нибудь услышит. – Он встал с постели, налил в стаканчик немного воды. – Выпей, дорогая, выпей.

Ее зубы застучали о стакан, вода пролилась на подбородок. Она была в беспамятстве.

«Что мне делать? – беспомощно подумал он. – Что же делать-то, господи?» Он подкрался к двери и прислушался. В коридоре было по-прежнему темно, но в распахнутое окно уже пробивался луч рассвета.

Он растерянно застыл посередине комнаты. Увидел на стуле пояс для чулок, засунутый под ночную сорочку. В голове пронеслась нелепая мысль: «Розовый, почему пояс для чулок розовый?»

Он провел рукой по лбу. На пальцах остались капли пота. Он словно со стороны услышал свой собственный судорожный глоток.

Внезапно ее дыхание стихло. С кровати больше не долетало ни звука. Он стоял недвижно, не в силах шевельнуться, не в силах ни о чем подумать, напряженно прислушиваясь к тишине.

В распахнутое окно просачивался серый свет. Мебель приобрела очертания, проступил узор на обоях. В голове вертелись глупые вопросы: кто выбирал эти обои? Сколько лет их не меняли? Мозг отказывался ему повиноваться.

«Незачем тут стоять, – подумал он. – Незачем стоять посреди комнаты».

Конечно, она умерла. Куда яснее? Умерла. Странно, но никаких чувств он не испытывал. Все вытеснил страх. Он склонился над постелью. Девушка как будто съежилась, ссохлась, рот у нее приоткрылся. Она не дышала, не слышно было ни единого звука. Да, она умерла. Он пошел к умывальнику, смочил лицо и руки. Бессмысленно гадать, в чем причина. Сердце, наверное. Она никогда не выглядела здоровой. Ей нужно было его предупредить, он не виноват. Разумеется, не виноват! Не он же ее убил? Правда, о женщинах он знал мало. И даже не предполагал…

«Понятия не имею, как надо поступать, когда кто-то умирает», – подумал он, вытирая руки о полотенце.

Его пугало отсутствие каких-либо чувств. Возможно, от шока они зажаты, подавлены; возможно, что-то неладно с рассудком. Но нельзя позволить себе впасть в истерику. Еще расхохочется в тишине этой темной, зловещей комнаты и разбудит других постояльцев отеля. И тогда они все сползутся к двери в номер – странные призрачные фигуры, выглядывающие из-за жирного плеча patronne. Человек с золотыми зубами поклонится с улыбкой: «Je regrette, mais je ne suis pas présentable». Он представил себе его серое, небритое лицо, сползающую с лица ухмылку при виде неподвижного тела на постели…

Вот ужас-то! Он готов был расхохотаться – и ужаснулся тому, что готов был расхохотаться.

В голове у него завертелась глупая строчка из старой песенки, услышанной много лет назад:

Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —Жизнь коротка, зато весела.

Сейчас вот он распахнет дверь настежь и огласит коридор припевом: «Жизнь коротка, зато весела…»

В горле у него, нарушив безмолвие комнаты, заклокотал истерический смешок. Это привело его в чувство. Нужно поскорее одеться и уйти. Нельзя, чтобы его обнаружили рядом с ней. Полиция… И вопросы, бесконечные вопросы. Правду из него быстро вытянут, прибудет ее семейство… чудовищные допросы у следователя… сцены… и вопросы, снова вопросы. Конца этому не будет никогда, никогда. Его охватила паника, словно горло стиснула невидимая рука. Почему с ним должен был случиться этот кошмар? Почему ему выпало сыграть эту роль? Впрочем, если сейчас он тихонько уйдет, никто никогда ни о чем не узнает. Скользкими от пота пальцами он натянул на себя одежду. Установить его личность не удастся, он никак себя не назвал. Гостиничные регистрационные листки так и лежали на каминной полке, еще не заполненные. Он затолкал вещи в чемодан и захлопнул крышку. Краем глаза увидел темное очертание ее тела на кровати. Притворился, что ничего не видел. Страшно, если эта сцена навсегда останется у него перед глазами. Тесный раскаленный номер, мертвая девушка на кровати и уродливые обои на стене за ее головой. Он вздрогнул и отвернулся.

Надвинув на глаза шляпу, прокрался вниз по лестнице с чемоданом в руке. Где-то один раз пробили часы. Послышался дверной скрип. Он прижался к стене и затаил дыхание.

В коридор вышла женщина и остановилась, прислушиваясь. В руках она что-то несла. Потом неслышно прошла по коридору и юркнула в другой номер.

Мужчина на лестнице выжидал; ему казалось, будто ноги у него окаменели. Снова перед его глазами мелькнуло недавнее видение: гробовая тишина в душном номере, темная фигура на кровати.

Он вышел из гостиницы и бросился бежать – прямо по улице, потом по другой, пересек бульвар и дальше, дальше по бессмысленной веренице улиц и переулков. Серые дома, все одинаковые, и унылые пустые кафе. Это был не тот Париж, который он знал, это был кошмар у него в мозгу, это был ад. И все это время топот ног отбивал такт в ритме сердца – под бессмысленную, бесконечно повторявшуюся песенку:

Веселее, Дженни, ты скоро умрешь —Жизнь коротка, зато весела.

Дальше бежать он не мог. Пошел ровным шагом – в одной руке чемодан, через другую перекинуто пальто. Париж просыпался к новому дню, белый, искрящийся, как и во все прежние дни. На улицах стали появляться прохожие. Сонные мальчишки открывали ставни магазинов и вяло протирали столики в кафе.