Плоды земли - Кнут Гамсун

Аксель ответил, что да, как же не радоваться, уж теперь-то, наверное, конец.

Ленсман тоже вступил в разговор:

– Это второе детоубийство в моем округе, в первом была замешана Ингер из Селланро, теперь вот я развязался со вторым. По мне, так в подобных случаях не годится проявлять мягкость, правосудие должно осуществляться в полной мере!

Но ленсманша, должно быть, понимала, что Аксель не испытывает к ней особой благодарности за ее вчерашние показания, и потому решила смягчить их.

– Ты, надеюсь, понял, почему я выступила против тебя?

– Да. Как же, – ответил Аксель.

– Надеюсь, что так. Ты ведь не думаешь, что я хотела тебе навредить? Я всегда считала тебя превосходным человеком, я только это и хочу тебе сказать.

– Да что вы, – только и промолвил Аксель, одновременно взволнованный и обрадованный.

– Да-да, – продолжала ленсманша. – Но я была вынуждена переложить на тебя малую толику вины Барбру, потому что иначе ее осудили бы, а вместе с ней и тебя. Я действовала из самых лучших побуждений.

– Да-да, спасибо вам!

– Именно я, а не кто-то другой, пошла в городе к Ироду и Пилату хлопотать за вас. И ты ведь сам слышал, что всем нам, кто произносил речи, пришлось переложить часть вины на тебя, чтоб добиться оправдания вас обоих.

– Да, – кивнул Аксель.

– Ты же ни одной минуты не думал, что я настроена против тебя, не правда ли? Против тебя, которого я считаю таким превосходным человеком!

Услышать такое после стольких унижений! Аксель так растрогался, что ему захотелось подарить ленсманше что-нибудь, все равно что, лишь бы выразить ей свою благодарность, – пожалуй, он отвезет ей убоины осенью. У него ведь есть молодой бычок.

Ленсманша Хейердал сдержала слово: взяла Барбру к себе. Она и на пароходе проявляла заботу о ней, не давала ей зябнуть и голодать, но и не позволяла любезничать с бергенским штурманом. Когда это случилось в первый раз, ленсманша ничего не сказала, только отозвала Барбру. Но смотрите-ка, Барбру опять любезничает со штурманом и, склонив головку на бочок и улыбаясь, болтает с ним на бергенском наречии. Тогда ленсманша подозвала ее и сказала:

– Мне кажется, тебе не следует сейчас разводить тары-бары с мужчинами, Барбру. Вспомни, что ты только что пережила и от чего спаслась.

– Я только услыхала, что он из Бергена, оттого с ним и заговорила, – ответила Барбру.

Аксель с ней не сказал ни слова. Он заметил, что она похудела и побледнела и зубы у нее стали хорошие. Ни одного его кольца у нее не было…

И вот Аксель идет домой. Ветрено и льет дождь, но на душе у него радостно и весело, он видел на пристани косилку и борону. Вот так Гейслер! И ведь ни слова не сказал в городе о своем большом подарке. Что за чудной барин.

VIII

Акселю не пришлось долго отдыхать дома: с осенними бурями пришли новые заботы и неприятности, которые он сам и навязал себе: телеграф на его стенке известил, что на линии непорядок.

А все потому, что пожадничал на деньги, принимая эту должность. С самого начала все пошло наперекоски, Бреде Ольсен прямо пригрозил ему: когда Аксель пришел к нему за телеграфным имуществом и аппаратом, Бреде сказал:

– Не очень-то ты помнишь, что я спас тебе жизнь зимой.

– Мне спасла жизнь Олина, – отвечал Аксель.

– Разве не я тащил тебя домой на своей разнесчастной спине? А ты и отплатил мне: купил в летнюю пору мой хутор и выкинул меня на улицу, на зиму глядя! – Бреде был оскорблен до глубины души. – Что ж, сделай одолжение, забирай и телеграф, и весь этот хлам. Я переезжаю с семьей в село, примусь там за одно дело, что за дело – тебе и не снилось, а только будет у меня своя гостиница и такое заведение, куда люди смогут приходить пить кофе. Думаешь, не справимся? Жена моя будет продавать всякие угощения, а я стану разъезжать по всяким делам и заработаю гораздо больше тебя. Но только вот что я тебе скажу, Аксель: я могу наделать тебе много каверз, я ведь до тонкости знаю телеграф, могу повалить столбы, порвать провода. Вот тебе и придется отрываться в рабочую пору. Только это я и хотел тебе сказать, а уж ты постарайся запомнить…

И вот вместо того, чтобы привезти с пристани машины – яркие и цветистые, как с картинки, он мог бы привезти их сегодня, полюбоваться на них, поучиться, как с ними обращаться, – теперь придется их там оставить. Обидно откладывать то, что необходимо сделать, и бегать по телеграфной линии. Но деньги есть деньги.

На вершине горы он встречает Аронсена. Торговец Аронсен стоит, точно призрак, пристально вглядываясь куда-то в даль, в снежную мглу. Что ему здесь надо? Должно быть, никак не успокоится, тянет его на гору, хочется самому осмотреть рудник. Да, торговец Аронсен полон тревоги за себя и за судьбу своей семьи. Перед его глазами картина полного разорения и опустошения на покинутой людьми горе: повсюду валяются и ржавеют машины, материалы, повозки – все под открытым небом, все без призора. Кое-где на стенах бараков прибиты написанные от руки плакаты, запрещающие уносить или портить принадлежащие обществу инструменты, повозки и строения.

Аксель останавливается поболтать с помешанным лавочником и спрашивает:

– Уж не на охоту ли собрались?

– Да-да, мне непременно надо добраться до него! – отвечает Аронсен.

– До кого?

– До кого? До того, кто разоряет и меня, и всех остальных в округе. Кто не захотел продать свою гору, по чьей вине прекратились работы, кто лишил людей денег и не дает им заниматься торговлей.

– Вы говорите про Гейслера?

– Именно про него. Его следовало бы расстрелять!

Аксель улыбается и говорит:

– Гейслер был на днях в городе, можно было с ним встретиться. Да только, по моему слабому разумению, не стоит вам связываться с этим человеком.

– Почему это? – резко спрашивает Аронсен.

– Боюсь, он для вас чересчур крепкий орешек.

Они заспорили, Аронсен все больше и больше горячился. Под конец Аксель спросил шутки ради:

– Вы ведь не собираетесь бросить нас насовсем, вы не собираетесь уехать от нас?

– Уж не воображаешь ли ты, что я стану гнить в ваших болотах, когда я не могу заработать даже на табак для трубки? – сердито вскричал Аронсен. – Найдешь мне покупателя – непременно продам усадьбу!

– Покупателя? – спросил Аксель. – У вас такая хорошая земля, занялись бы ею как следует, на участке вроде вашего смело можно прокормиться.

– Не желаю я в ней