Плоды земли - Кнут Гамсун

Они лежат и разговаривают. Она все-таки редкостная женщина, и на сердце у нее тяжело.

– Я была для тебя не такою, как надо, – говорит она. – И оттого мне так тяжко!

Эти простые слова умиляют его, умиляют мельничный жернов: ему хочется утешить Ингер, он не понимает, в чем, собственно, дело, понимает только, что другой такой, как она, нет.

– Вот уж о чем не стоит плакать, – говорит Исаак, – никто не бывает таким, как надо.

– Ах! Нет, нет, – с благодарностью отвечает она.

У Исаака такие здравые понятия о вещах, он, как никто другой, умеет выпрямить то, что покосилось. Кто из нас таков, каким бы должен быть? Исаак прав; даже он, бог своего собственного сердца, который ведь все-таки бог, пускается порой на приключения, и тогда видно, какой он дикий: нынче зароется в груду роз и смотрит на них, как кот на сметану, а завтра занозит ногу шипом и вытаскивает его с гримасой отчаяния. Умирает он от этого? Вовсе нет, каким был, таким и остается. Еще бы не хватало, чтоб он умер!

Оправилась от своих переживаний и Ингер, она пережила свое горе, но осталась верна благочестивым размышлениям и находит в них надежное утешение. Ингер неизменно прилежна, терпелива и добра, она ставит Исаака выше других мужчин и смотрит на мир его глазами. С виду он, конечно, не красавец, и певец из него никакой, но он еще хоть куда, о-го-го! Спросите-ка ее! И опять вышло, что набожность и нетребовательность – большое благо.

И вот явился этот коротышка-помощник из Великого, этот Андресен; явился он в Селланро в воскресенье, и Ингер не взволновалась, совсем напротив, даже не удосужилась подать ему сама кринку молока, а так как работницы не было дома, послала вместо себя Леопольдину. И Леопольдина отлично справилась с поручением и сказала: «Пожалуйста», и вся вспыхнула, хотя одета была по-воскресному, и не от чего было ей стесняться.

– Спасибо, напрасно ты беспокоилась! – сказал Андресен и спросил: – Отец твой дома?

– Должно, вышел куда-нибудь.

Андресен выпил молоко, утер носовым платком рот и посмотрел на часы.

– Далеко отсюда до рудника? – спросил он.

– Нет. Час ходьбы, а то и меньше.

– Я иду туда по поручению Аронсена, я его помощник.

– Ну?

– Разве ты меня не знаешь? Я помощник у Аронсена. Ты же приходила к нам за покупками?

– Да.

– Я тебя хорошо помню, – сказал Андресен, – ты два раза приходила за покупками.

– Не ожидала я, что вы меня запомните, – ответила Леопольдина, но тут силы ей изменили, и она ухватилась за стул.

Андресену силы не изменили, он расхрабрился и сказал:

– Как же мне тебя не запомнить! – И прибавил: – А ты не можешь пойти со мной на гору?

Перед глазами у Леопольдины замелькали какие-то удивительные красные круги, пол поплыл из-под ног, а голос помощника Андресена донесся откуда-то совсем издалека:

– Тебе некогда?

– Да, – ответила Леопольдина.

Бог знает, как она добралась до кухни. Мать взглянула на нее и спросила:

– Что с тобой?

– Ничего.

Ничего – ну конечно! Просто и для Леопольдины настал черед волноваться, начинать свой бег по кругу. Она весьма для этого годилась, вытянулась, похорошела, только что конфирмовалась, жертва хоть куда. В юной груди ее трепыхается птичка, длинные руки, как и у матери, полны нежности, женственности. А разве она не умеет танцевать? Еще как! Удивительно, где только они научились, но и Сиверт, и Леопольдина умели танцевать – и местный деревенский танец, который они отплясывают с разными коленцами, и шотландку, и мазурку, и рейнлендер, и вальс. А наряжаться, влюбляться и грезить наяву – разве Леопольдина всего этого не умела? Точь-в-точь как другие! В церкви мать дала ей надеть свое золотое кольцо, какой же тут грех, только красиво, к тому же на следующий день, когда ей предстояло причащаться, кольца ей уже не дали и она простояла без кольца до окончания всей церемонии. Отчего же ей и не надеть в церковь золотое кольцо, она ведь дочь богатого человека, самого маркграфа.

На обратном пути с горы помощник Андресен застал Исаака дома, и его пригласили зайти. Угостили обедом и кофе. Все домашние были в горнице и приняли участие в беседе. Помощник объяснил, что Аронсен послал его поглядеть, как обстоят дела на руднике, не видать ли признаков, что скоро опять начнется работа. Бог весть, может, помощник и наврал, что его послали, он мог и сам по себе затеять эту прогулку, – во всяком случае, отсутствовал он так недолго, что нипочем за это время не мог добраться до рудника.

– Снаружи-то не очень разглядишь, собирается компания дальше работать или нет, – сказал Исаак.

– Верно, – согласился помощник, но Аронсен все же послал его, да и в четыре глаза разглядишь все-таки больше, чем в два.

Тут Ингер не удержалась и спрашивает:

– Правду ли говорят, будто Аронсен собирается продавать усадьбу?

Помощник отвечает:

– Поговаривает. Такой человек, как он, может делать что захочет, у него на все хватит средств.

– У него так много денег?

– Ясное дело, – отвечает помощник и кивает головой, – уж не без того.

Не в силах смолчать, Ингер спрашивает:

– Сколько же он хочет за свой участок?

Тут вмешивается Исаак, любопытство разбирает и его, может, еще больше, чем Ингер, но мысль о покупке Великого никак не должна исходить от него, он отмахивается от нее и говорит:

– И чего ты пристала, Ингер?

– Да так просто, – отвечает она.

Оба смотрят на помощника Андресена и ждут. Наконец тот отвечает.

Он отвечает очень сдержанно, что цены не знает, знает только со слов Аронсена, во сколько ему обошлось Великое.

– Во сколько же? – спрашивает Ингер, снова не в силах удержать язык за зубами.

– В тысячу шестьсот крон, – отвечает помощник.

– Неужто! – Ингер мгновенно всплескивает руками, вот уж в чем женщины не знают никакого толку, так это в ценах на земельные участки. Но, впрочем, тысяча шестьсот крон – сумма и сама по себе для деревни не маленькая, и Ингер боится одного: как бы она не отпугнула Исаака. Но Исаак аккурат что скала.

– Постройки-то там большие! – только и говорит он.

– Да, – соглашается помощник Андресен, – много разных служб!

Перед самым уходом помощника Леопольдина потихоньку выскользнула за дверь. Как замечательно, должно быть, подать ему руку, хотя это и представляется почти невозможным. Но она выискала себе хорошее местечко: стоит в каменном скотном дворе и выглядывает из окошка. На шее у нее голубая шелковая ленточка, раньше ее не было, когда она только успела ее