Памятник крестоносцу - Арчибальд Джозеф Кронин

уйму дел: тут и обувь надо было привести в порядок, и платье вычистить, и убрать. Однако она, по-видимому, уже справилась со всем этим, так как через несколько минут раздался стук в дверь и девушка проворно вошла в комнату Стефена с метелочкой для обмахивания пыли и ведерком в руках.

– Ах, сэр, вы уж меня извините… я ведь и не знала, что вы тут.

– Ничего, ничего, ты мне не помешаешь.

Он рассеянно следил за тем, как она ловко перестилала простыни и взбивала перину. Это была приятная девушка, с такими румяными щеками, что, казалось, они у нее натерты кирпичом, живыми карими глазами, над которыми нависала черная челка. Типичная обитательница восточной части Лондона, подумал он. Мастерица на все руки и отнюдь не глупа. При этом заурядной ее тоже нельзя назвать: в ней какая-то милая услужливость, наивность, участливое дружелюбие и, главное, необычайная жизненная сила, – казалось, она просто не в состоянии сдержать радость и энергию, бившие ключом в ее молодом здоровом теле. Стефен смотрел на ловкие движения этой девушки с тонкой талией и небольшой крепкой грудью – она не замечала его пристального взгляда, а если и замечала, то не подавала виду, – и рука его инстинктивно потянулась к столу, где лежали альбом и карандаш. Пристроив альбом на колени, он принялся набрасывать портрет Дженни.

Вот она подошла к камину, нагнулась и начала выгребать золу. Эта поза понравилась Стефену, и, когда девушка стала распрямляться, он резко остановил ее:

– Пожалуйста, не шевелись, Дженни!

– Но, сэр…

– Нет-нет. Поверни опять голову и не двигайся.

Она покорно склонилась, приняв прежнюю позу, и карандаш Стефена лихорадочно заметался по бумаге.

– Ты, наверно, считаешь, что я ненормальный, правда, Дженни? Во всяком случае, все здесь считают меня таким.

– Ах, что вы, нет, сэр, – решительно запротестовала она. – Вы, конечно, кажетесь нам немножко странным: подумать только, учите парней в клубе рисованию и всякому такому, не то что другие священники – те ведь только и знают что бокс. Вот когда мистер Джир занимался с ними, они все чуть не поубивали друг дружку. Их и узнать-то нельзя было: у того глаз подбит, у того нос расквашен. А сейчас ничего похожего и в помине нет. Так что все мы считаем вас очень замечательным джентльменом.

– Это весьма лестно… и оказывается, такое мнение можно заслужить без всякого кровопролития. Скажи, Дженни, вот если бы ты была старой, прикованной к постели женщиной, что бы ты предпочла – Библию или бутылку джина?

– У меня есть Библия, сэр… даже целых две. От мистера Лофтуса и мистера Джира. Мистер Лофтус подарил даже с красивыми цветными закладками.

– Не увиливай, Дженни. Говори правду.

– Видите ли, сэр, все зависит от того, насколько бы мне было худо. И если б мне было уж очень худо, то джин, пожалуй, больше бы пригодился.

– Молодец, Дженни. Честна и бесхитростна! Ну а что ты скажешь об этом?

Она медленно распрямила затекшую спину, подошла к нему и недоверчиво посмотрела на протянутый ей рисунок.

– Я ведь ничего не понимаю в таких вещах, сэр… но, по-моему, работа искусная…

– Господи, глупышка, да неужели ты не видишь, что это ты?

– Вот теперь, когда вы сказали, сэр, – скромно заметила она, – я и впрямь вижу, будто это я… со спины. Только жаль, что на мне старый передник, ведь он рваный – вон какая большая прореха у кармана…

Стефен рассмеялся и бросил альбом на стол.

– Твой старый передник мне как раз и понравился. И прореха тоже. Ты отличная натурщица, Дженни. Как бы хотелось, чтобы ты позировала для меня. Я бы платил тебе по пять шиллингов в час.

Она быстро вскинула на него глаза и тут же отвела их.

– А ведь это было бы нехорошо, правда, сэр?

– Какая ерунда, – поспешно возразил он. – Что же тут плохого? Просто тебя это, видимо, не интересует.

– Видите ли, сэр, – начала она, запинаясь, и румянец на ее щеках запылал еще ярче, – сказать по чести, если тут ничего нет плохого, то мне бы сейчас вовсе не помешали эти деньги.

– В самом деле?

– Да, сэр. Понимаете… Я вскорости собираюсь замуж.

Вопросительное выражение на лице Стефена сменилось озорной, мальчишеской улыбкой.

– Прими мои поздравления. Кто же этот счастливец?

– Зовут его Алфред, сэр. Алфред Бейнс. Он работает стюардом на пароходе Восточной линии. Он вернется домой через месяц с лишком.

– Очень рад за тебя, Дженни. Теперь мне понятно, зачем тебе понадобились деньги. Ну, давай условимся. Когда ты кончаешь работу?

– Вот уберу, сэр, вашу комнату – и все. Обычно часов около пяти.

– Ну что ж… Предположим, ты будешь задерживаться два раза в неделю на час – с пяти до шести. Я могу платить тебе по пять шиллингов за сеанс.

– Это уж больно щедро, сэр.

– Что ты, это совсем немного. И если работа не покажется тебе чересчур утомительной, я могу дать тебе записку к одному моему приятелю, который преподает по вечерам живопись в Слейде. Он с удовольствием наймет тебя ненадолго.

– А он не потребует, сэр… – И лицо Дженни залилось пунцовой краской.

– Ну что ты, конечно нет, – мягко сказал Стефен. – Ты будешь позировать в каком-нибудь костюме. По всей вероятности, ты понадобишься ему для поясного портрета.

– В таком случае я буду вам очень благодарна, сэр… право же… Особенно потому, что это вы…

– Значит, договорились, да? – Он улыбнулся, что случалось с ним не так уж часто и очень ему шло, и протянул Дженни руку.

Она приблизилась к нему. Щеки ее по-прежнему пылали, маленькие пальцы с поломанными, неровно остриженными ногтями были сухие и теплые; на загрубевшей от работы коже ощущались следы порезов и мозолей. Однако эту маленькую руку так приятно было держать, в ней чувствовалось биение молодой жизни, и Стефен с трудом заставил себя выпустить ее. Поняв, что он ее больше не удерживает, Дженни тотчас направилась к двери. Неожиданно побледнев, не глядя на него, она сказала:

– Вы всегда так добры ко мне, мистер Десмонд, что я с радостью для вас все сделаю. Я всегда стараюсь получше прибрать в вашей комнате. И особенно слежу за вашими ботинками, потому что… ну просто потому, что они ваши, сэр. – И, произнеся это, она поспешно вышла.

Для человека, страдающего от самоуничижения, в этих словах была заключена особая теплота. Но радость вскоре потухла – Стефен вновь вернулся к реальной действительности, вспомнил, где он находится и какая унылая жизнь ждет его впереди. И ему мучительно захотелось поскорее увидеть Глина.

Он взял «Откровения»