Финеас Финн - Энтони Троллоп

в законодательство следует доверить мистеру Майлдмэю, главе партии, в то время как послушная палата общин должна безоговорочно подчиняться своему лидеру и одобрять все его предложения. Однако изменений, по мнению Баррингтона Эрла, требовалось много, и они были чрезвычайно важны: стоило им обрести силу закона, и в Англии постепенно воцарится либеральная утопия, какой еще не видел свет. По мнению же мистера Фицгиббона, никакая утопия не требовалась – все было достаточно хорошо и так, особенно если ему самому вновь досталась бы какая-нибудь полуполитическая должность, которая обеспечивала бы комфорт, принося тысячу фунтов в год и не требуя никакого труда. Он ни в малейшей степени не скрывал своих устремлений и досадовал лишь на перспективу вернуться в свой округ прежде, чем насладится всеми благами, которые сулил ему действительный или ожидаемый перевес в семнадцать голосов [4].

– Мне претят любые перемены, – сказал Фицгиббон, – но, клянусь честью, нам следовало бы изменить хотя бы этот порядок. Человек наконец получает шанс устроиться с удобством, прождав этого годы и, быть может, потратив тысячи фунтов на избирательные кампании, а ему говорят, что нужно переизбраться снова, – и все из-за какого-то обычая, который давно устарел. Взять хоть беднягу Джека Бонда – у меня не было друга лучше, чем он. Выборы сломали ему жизнь! Он потратил все деньги до последнего пенни, трижды подряд баллотируясь от Ромфорда, – и каждый раз попадал в парламент. Потом ему дали должность второго ревизора зернохранилищ, и провалиться мне на этом месте, если Ромфорд не прокатил его на выборах!

– И что с ним стало?

– Бог весть. Я вроде бы слышал, что он женился на старухе и где-то осел. По крайней мере, в парламенте он больше не появлялся. По мне, так это сущее безобразие! Полагаю, в Мейо мне подобное не угрожает – но кто знает, чего ожидать в наши дни!

Прощаясь с приятелем на Юстон-сквер, Финеас с некоторым беспокойством спросил, как надлежит вести себя, в первый раз придя в парламент. Быть может, Лоренс Фицгиббон мог бы помочь ему справиться с церемонией присяги? Тот, однако, не видел никаких причин для беспокойства.

– Просто явитесь туда и увидите целую толпу – сплошь знакомые лица. Придется подождать около часа, пока до вас не дойдет очередь. После всеобщих выборов времени на долгие церемонии не бывает.

Финеас прибыл в Лондон рано утром и отправился домой, чтобы часок вздремнуть. Палата общин собиралась в тот же день, и он жаждал немедленно приступить к своим обязанностям, если найдется кто-нибудь, кто согласится его сопровождать. Он не находил в себе достаточно смелости, чтобы прийти в Вестминстерский дворец в одиночку и объявить полицейскому и привратникам, что он – новый депутат от Лофшейна. Потому около полудня он был в Реформ-клубе, где обнаружил множество людей, среди которых было немало членов парламента. Вскоре его заметил Баррингтон Эрл и подошел поздравить.

– Выходит, у вас все хорошо, Финн, – сказал он.

– Да, все хорошо – я не слишком сомневался в этом, когда уезжал в свой округ.

– Никогда не видел, чтобы кому-то так повезло. Быть может, один раз из дюжины на выборах все складывается так удачно. Кто угодно мог получить там мандат, не потратив ни шиллинга.

Финеасу эти слова совсем не понравились.

– Не думаю, что там избрали бы того, кто не знаком с лордом Туллой, – возразил он.

– Лорд Тулла, дорогой мой, не имеет никакого веса и ничего не мог изменить. Впрочем, неважно. Встретимся в два у входа. Там будет много людей, мы войдем все вместе. Вы уже виделись с Фицгиббоном?

Баррингтон Эрл отошел, а Финна принялись поздравлять другие. Поздравления, впрочем, показались ему не слишком сердечными. Он был вполне уверен, что некоторые из собеседников с радостью отдали бы глаз, чтобы оказаться в парламенте, а между тем они говорили о его успехе как о чем-то весьма заурядном.

– Что ж, сынок, надеюсь, тебе понравится, – сказал один джентльмен средних лет, которого он знал с тех пор, как приехал в Лондон. – Разница в том, чтобы работать даром или работать ради денег. Теперь вам придется работать даром.

– Что ж, выходит, так, – ответил Финеас.

– Палату общин называют неплохим клубом, – заметил его собеседник, – но сам я, признаюсь, не люблю, когда меня отвлекают от обеда.

Ровно в два Финеас был у входа в Вестминстерский дворец, откуда его вместе с толпой других провели в палату общин. Среди собравшихся были люди и пожилые, и молодые, и те, кто не был ни стар, ни юн; никому не оказывалось особого почтения. Несколько раз, когда входил кто-то популярный или занимающий высокий пост, звучали аплодисменты, в целом же происходившее в тот день не слишком ясно запечатлелось в сознании молодого депутата. Он был растерян, наполовину воодушевлен, наполовину разочарован и никак не мог собраться с мыслями. То и дело он принимался жалеть, что вообще здесь оказался, но одновременно не уставал напоминать себе, что двадцати пяти лет от роду, без каких-либо затрат сумел войти в собрание, признаваемое влиятельнейшим в мире, куда, щедро швыряясь деньгами, напрасно пытаются попасть иные обладатели состояний. Финеас всеми силами старался осознать свою удачу, но пыль, шум, столпотворение и отсутствие в происходящем видимых признаков величия едва не лишили его мужества. Тем не менее ему удалось принести присягу раньше прочих, и он услышал, как зачитали тронную речь королевы, а после предложили вынести на голосование ответное обращение, и это решение было поддержано. Финеас сидел не слишком удобно, высоко в задних рядах, между двумя парламентариями, с которыми не был знаком. Речи показались ему весьма продолжительными: он привык читать о них в газете, где все изложение занимало одну колонку, в действительности же каждого выступления хватило бы на добрых четыре. Финеас терпеливо выдержал дискуссию об ответном обращении и дождался конца заседания, после чего ушел ужинать в свой клуб. Он заглянул было в обеденный зал парламента, но там толпились люди, а наш герой не имел компании и, говоря откровенно, смущался делать заказ.

С момента его приезда в Лондон ближе всего к триумфу пока оставалось впечатление, произведенное им на квартирную хозяйку. Эта добрая, по-матерински заботливая женщина, чей супруг был мастером-переписчиком, держала весьма приличный дом на Грейт-Мальборо-стрит. Финеас жил здесь с тех пор, как обосновался в столице, и ходил у хозяйки в любимцах.

– Боже правый, мистер Финеас! – воскликнула она. – Подумать только: вы – член парламента!

– Да, я член парламента, миссис Банс.

– И вы останетесь в тех же комнатах, что и раньше? Я и подумать не могла, что у меня станет квартировать такой человек!

Миссис Банс, похоже, понимала, как важен шаг, предпринятый ее жильцом, и Финеас был ей